Алексей Фролов - Мама джан
– Какой Руст?
– Тот самый, немец хуев. Из Германии прямиком сюда ломанул. Наши даже не чухнулись, через всю страну дали пролететь. Обосрались на весь белый свет.
– Говно у нас, а не армия, – сплюнул Медведь.
– А ты иди служить. Чего косишь? Разгребешь это говно, – посоветовала Оленька.
– Много им чести будет.
Они двинулись дальше. По Варварке, мимо Солянки, мимо Большого Спасоглинищевского переулка, где белела синагога, попетляли по кривым старым переулкам, через Старосадский попали на Покровку – и вот они – Их сиятельство Чистые пруды. Здесь сутками напролет тусуются готы, панки, скины, металлисты, просто алкаши, проститутки, голубые – кого тут только нет. Если Курский вокзал был для Кабана центром вселенной, то Чистые пруды он считал одной из планет этой вселенной.
Не всех эта планета встречала ласково. Шонику однажды местные скины навешали по полной программе только за то, что он цыган. С тех пор он избегал здесь появляться. Медведя тут нормально встречали, а Кабан вообще был своим в этом районе. Сначала они подошли к скинам, типа отметиться. Поздоровались, Рину представили, так было нужно. Оленьку скины уже знали… На Чистых прудах действовало железное правило, если девушка идет с парнем, к ним нельзя привязываться. Фашисты были возбуждены, запыхавшись пили пиво. Они только что отметелили готов и сейчас грузили Кабана своими подвигами. Медведь купил девчонкам по бутылке «Реддс», себе, как обычно, «Ягуар». Пообщавшись с бритыми, компания двинулась дальше по бульвару.
Путь им преградили два каких-то пьяных панка, наверняка приблудных. Один по-наглому подвалил к Рине, добавь ему, видишь ли, на бухалово. Тут-то и пригодилось знакомство со скинами. Кабан свистнул им, те подскочили с готовностью, всей толпой, взяли глупых панков в кольцо. Дальше пошли тяжелые разговоры, потом неминуемый удар с камелота в грудь одному из панков, а потом форменное избиение обоих. Кабан в свалке прочистил карманы у того, наглого, но кроме начатой пачки сигарет, семнадцати рублей и проездного ничем не разжился. Ничего, и это не лишнее. Распрощались со скинами, довольные друг другом.
У пруда наткнулись на знакомых готов, недавно бившихся со скинами и понесшими ощутимые потери. Готы, все в черном, такие красивые, будто их по конкурсу отбирали, но злые от собственного бессилия, ругали скинов, грозили взять реванш в скором времени. В общем, размахивали, как говорится, кулаками после драки. Кабан с сочувствующим видом поддакивал, похлопывал то одного, то другого по плечу, типа ничего не поделаешь, фашисты они и есть фашисты.
Пошли дальше и повстречали Первоклассницу. Ее невозможно не встретить на Чистых прудах. Первокласснице лет под шестьдесят. Она – капитально ку-ку. Ходит с косичками. В седые косички вплетены розовые банты. В руках всегда старенький потертый портфельчик – в таких полвека тому назад школьники младших классов носили учебники. Первоклассницу, потехи ради, всегда останавливали одним и тем же вопросом. И всегда получали один ответ.
– Первоклассница, что сегодня получила в школе? – дурачась, спросил Кабан. – Наверно, опять полный портфель двоек?
– А вот и нетушки, – ответила Первоклассница. – Я пятерку получила. По чистописанию.
– Старайся, старайся, – напутствовала Оленька.
– Я всегда стараюсь. Я лучше всех в классе учусь.
Первоклассница продолжила прогулку по аллее, размахивая портфельчиком. А музыканты направились в противоположную сторону. У памятника Грибоедову наткнулись на Бороду – старикана лет под восемьдесят. Борода – еще один раритет Чистых прудов. Он одевался как индийский сикх, ходил босиком, отрастил бороду ниже пупка. Это само по себе привлекало к нему внимание. Но еще большее внимание Борода привлекал тем, что постоянно носил на голове фанерный ящик из-под фруктов. Как он его не ронял – удивительно, ведь Борода никогда не поддерживал ящик руками. Походка у Бороды торопливая, под ноги он не глядел, поэтому порой спотыкался, но ящик, словно намертво приклеенный, оставался у него на темечке. Может, и правда, Борода его приклеил? У каждого психа своя программа. К Бороде тоже всегда прикалывались и тоже получали один неизменный ответ:
– Борода, а Борода, на фига ты ящик на голове носишь?
– Я концентрирую на ящике свою внутреннюю энергию… – отвечал Борода.
– А зачем?
– Чтобы он держался у меня на голове.
– А зачем, зачем?
– Чтобы концентрировать на нем свою внутреннюю энергию.
Иногда ему в ящик кидали мелкие деньги.
Да, на Чистых прудах невозможно скучать.
Ночь настойчиво выжимала праздный народ с улиц. Погуляли еще немного и по Мясницкой, свернув на улицу Чаплыгина, мимо давно уснувшей «Табакерки», вплыли в Лялин переулок. Когда проходили мимо бетонной ограды, за которой темнело пятиэтажное здание, Оленька остановила Рину:
– Обрати внимание. Здесь наш Кабанчик учился.
– Правда, что ли?
– Кривда, что ли… – передразнил Кабан. – Школа 1225. С углубленным изучением французского. Иностранный язык – шесть раз в неделю по два часа в день. Плюс факультативные занятия. Я восемь классов здесь отгорбатил.
– Погоди, ты ведь детдомовский…
– И что из этого следует? Ты в смысле моего пребывания в этом заведении? У нас в детдоме не было своей школы. Всех раскидали по району. Тупиков – в коррекционные, кто побашковитее – в обычные, а меня в эту запихнули.
– Выходит, ты самый башковитый?
– Выходит, – без ложной скромности ответил Кабан. – Может, ты и не поверишь, но я был отличником. Как Веничка Ерофеев.
– Да-а?.. – произнесла Рина с таким видом, будто знала, кто такой Веничка Ерофеев, хотя никакого понятия не имела, о ком речь. Вероятно, какой-нибудь бывший одноклассник Кабана. – Тогда скажи что-нибудь по-французски.
Кабан напряг память, глаза его озорно сверкнули, и он произнес:
– Mon triste coeur bave a la poupe
Mon coeur couvert de caporal.
Рембо…
– А-а, знаю, – сказала Оленька. – Я кино про этого Рембо видела. Такой, бляха, супермен.
– Ты про другого видела, – усмехнулся Кабан. – А это Артюр Рембо. Сроду он не был суперменом. Он был поэтом и алкашом… И бродягой, как мы.
– Кабанчик, ты чудо в перьях, – восторженно воскликнула Рина. – Надо же, так по-французски шпрехаешь…
– Перевести на русский?
– Переведи.
– Плюется сердце над парашей,
Сердечко грустное мое.
Кабан засмеялся. А Медведь вообще закатился смехом, так ему понравился перевод.
– Да ну тебя, Кабан… – рассердилась Рина. – Лучше бы ты не переводил.
– Ты, Кабанище, всегда все испохабишь, – сказала Оленька.
А он, все еще посмеиваясь, сказал:
– Между прочим, в этой школе учился Филя Киркоров.
– Правда, что ли? – спросила Рина.
– Кривда, что ли… Ты меня задолбала! Какой мне смысл врать? Подумаешь, Киркоров!.. Здесь много всяких известных мудозвонов училось. Может быть, когда-нибудь Филя будет хвастать перед тобой, что учился со мной в одной школе. Вот тогда его и спроси: правда, что ли?..
– Спрошу, спрошу… Обязательно спрошу… Значит, ты здесь восемь классов окончил?.. А чего же дальше учиться не стал?
– Я не вписывался в атмосферу этой школы.
– Только не пудри нам мозги своим социальным статусом, – сказал Медведь.
– Лучше признайся честно, что ты большой распиздяй, – с деревенским простодушием поддакнула Оленька.
– Отвалите! Заколебали вы меня со своей школой! – крикнул Кабан, устремляясь от них в Яковоапостольский переулок.
За ним последовала вся компания, вырулив по Яковоапостольскому прямохонько к дому родному, то есть Курскому вокзалу.
Площадь жила в своем обычном бешеном ритме, несмотря на позднее время. Их место, лабая в две гитары, с одним комбиком, занимала другая группа музыкантов. Парни в косухах играли рок. Средненько. Без аскера. Подавали им куда меньше, чем «Детям подземелья».
– Два Коли, – объяснила Рине Оленька. – Они всегда после нас встают.
– Хуже играют… Намного, – заключила Рина.
– Да. Только засерают наше рабочее место. Ничего… Скоро их Цыган отсюда прогонит.
– Почему?
– Говорят, Коля-волосатый пел жене Цыгана и мозги ей пудрил, что она самая красивая.
– Ну и что? Подумаешь…
– Как что?! Ты прикидываешься или, правда, ни хуя не сечешь? Цыгану не понравилось.
– По-моему, наоборот. Он гордится должен, что его жене такие комплименты говорят.
– Ну, не знаю… – неуверенно сказала Оленька. – Конечно, приятно… Но мужики таких вещей не понимают. Мне еще никто не говорил, что я самая красивая.
– Разболтались, цыпочки, – прервал их разговор Медведь. – Пойдемте… Надо мобилы зарядить, а то не успеем.
Рина удивилась, где они в такое время собираются заряжать свои телефоны?
– Щас увидишь, – загадочно улыбнулся Кабан.
Они направились к павильону «Евросеть». Постучались в окошко. Дверь отрыл Витя-охранник, заспанный, с небритой мордой.
