Александръ Дунаенко - Есть ли жизнь на Марсе?
А ей то от этого будет каково? Как там: «…но, если бы, любя, ты захотела новых встреч, Я б отказался от тебя, чтобы любовь твою сберечь…». Конечно, речь в этом стихотворении шла не об отрезанных яйцах, а, скорее, о яйцах действующих, и об их несомненной опасности для молодой девушки, но смысл, однако же, остаётся один — если человек тебе дорог, то откажись от него, даже если он к тебе тянется, во имя его же будущего счастья. А что, Тоня, бывшая жена моего бывшего школьного товарища, мне дорога? У нас что, общие интересы? Да мы ведь не разговаривали даже толком ни разу. Не было ни доверительных бесед, ни откровений. Просто пожили какое-то время, молча уступая в чём-то друг другу, улыбаясь за общим столом, проспав, обнявшись, несколько странных ночей. Теперь вдруг оказалось, что всего этого мне стало не хватать. Мне одиноко пить свой утренний кофе. Я долго не могу заснуть, потому что мне хочется, чтобы рядом со мной кто-то был. И не просто кто-то, а именно эта женщина Тоня, которой, как она показывала мне всем своим видом, ничего от меня не надо. И мне хотелось, чтобы она лежала рядом со мной именно так — без одежд, тёплая и внимательная. Мне хотелось на спящую неё смотреть долго-долго… Всё-таки мне доктор чего-то там не дорезал — ведь человеку в моём положении не должно приходить на ум ничего подобного. И вообще — нужно забыть уже об этой женщине. Как и обо всех женщинах вообще… В дверь кто-то позвонил. Оля? Нет. Оля сюда уже никогда не придёт. Не буду открывать. Пропади оно всё пропадом. Глаза бы мои никого не видели. Вот — странное дело — когда-то от страха перед полуголодной жизнью в подвалах и в колодцах теплотрассы я позволил себя искалечить. А теперь, сидя в сытости и спокойствии в отдельной квартире, в центре любимого своего города, я хнычу и чуть ли не закатываю истерики. Ах, мол, как плохо мне, как одиноко! Ах! И не нужен теперь я никому!.. А в дверь звонила Тоня. Я разглядел её в глазок, но верить в то, что вижу, не хотел. Тоня не могла ко мне прийти. Потому что прийти ко мне она не могла… Дверь я открыл. А это была правда, Тоня. — Саша, сказала она просто, без всяких предисловий. Саша, ты почему здесь сидишь, как сурок? Ты почему не звонишь, почему ко мне не приходишь? И я подумал — действительно, ерунда какая-то. Почему это я к Тоне не захожу и даже — не звоню. Что мы — враги какие-нибудь? Мы стали пить кофе, потому что нужно чем-нибудь заниматься, когда хочешь чего-то сказать, но слова необходимо подыскивать — они появляются не сразу. Паузы — их можно заполнять прихлёбыванием, дуя, обжёгшись, выбирая в вазочке подсластитель или конфету. Вот в таких условиях Тоня сделала мне предложение. Вообще предложение должен бы был сделать я. Но, в силу вышеизложенных причин, я просто не имел на это права. Предложение от такого человека, как я можно было бы расценить, как насмешку, как оскорбление. Понятное дело, что я бы никогда на это не решился. И потом — ну, ладно, делаю предложение я. И что в подтексте: — Давай поженимся, но только пусть у нас в жизни не будет этого. Я тебя очень люблю и готов с тобой жить до тех пор, пока смерть не разлучит нас, но только этого у нас с тобой никогда не будет. Поэтому предложение мне сделала Тоня. Она сказала, что она взрослый человек и не собирается умерщвлять, хоронить в себе женщину, приносить себя в жертву даже сильной и большой любви, если она будет без этого. Ей это обязательно нужно. Но — только со мной. Она, Тоня, не только любит меня, она безумно меня желает. Она хочет, чтобы у нас было всё, чтобы это не прекращалось ни днём, ни ночью. Она чуть с ума не сошла, когда лежала голая рядом со мной, притворяясь тихой и спокойной. Тоня уже всё продумала. И ей только нужно моё согласие. Согласие на ещё одну операцию. Мне должны опять пришить яйца. Операция, конечно, дорогостоящая, но денег Борюсика хватит для исполнения любых желаний. В Уругвае водится редкая порода обезьян — макаки лирохвостые. Животное очень похотливое. Самцы, когда самки нет рядом, делают всё себе руками, потому что иначе просто не могут жить. Уже первые опыты по пересадке яиц макаки лирохвостого свинье дали поразительные результаты. Известный миллионер Х решил рискнуть и вшил яйца макаки своему телохранителю. Не сам, конечно. Телохранитель триумфально прошёлся по всей женской части прислуги, и стал подбираться к любовнице самого Х. Миллионера спасла от позора автокатастрофа, которая случилась очень кстати, и в которой телохранитель погиб. — Ну и ладно, — сказал я, — терять мне, в общем, нечего — от макаки, так от макаки. А вдруг и правда, что получится. Я очень. Очень хотел, чтобы получилось. Меня выписали из лечебницы через месяц. Две недели я провёл на Гавайях, где прошёл курс реабилитации. Не буду посвящать в подробности, только скажу, что после всех восстановительных процедур, я почувствовал себя совершенно здоровым. Но всё-таки окончательное счастье могло быть возможным только после встречи с Тоней. Я был очень благодарен ей за всё то, что она для меня сделала. Мне очень хотелось скорее с ней увидеться. И не только. На этот раз Тоня пригласила меня в свою спальню. — Нет, сказала она — Борюсик никогда сюда не заходил, у них была для этого супружеская спальня, где сейчас ремонт, и, скорее всего, будет биллиардная. Мы сели за маленький столик у широкой низкой кровати. На Тоне — тот самый пеньюар, в котором она впервые вошла в мою спальню. Я уже успел снять галстук, пиджак, но оставался в брюках и рубашке, которые уже мне очень мешали. Но на столике стояли фрукты и бутылка моего любимого вина «Трифешты». Ну, нельзя сразу в кровать. Я пил вино, смотрел на Тоню, и у меня пощипывало сердце. — Тоня, — сказал я, можно, я задам один вопрос, который почему-то уже долгое время не даёт мне покоя?.. Я уже спрашивал… Это, конечно, пустяк, но… На чём держался треугольничек из ткани который… ну, был у тебя вместо… трусиков?.. И тут Тоня рассмеялась: — А, не было на мне никакого треугольничка… — Как? — не поверил я. Ведь я видел его своими глазами. Сиреневый, или светло-голубой шёлк. Плотно прикрывал… А никаких тесёмочек, никаких завязочек не было… — Правильно, — ответила Тоня. — Не было ни тесёмочек, ни завязочек. И никаких трусиков на мне не было. Это всё — компьютер. Есть такая программа, её можно скачать на сайте www. trusifrance. С помощью специального карандаша на голом теле обводишь участки, которые ты хотел бы прикрыть. Форму этим участкам придаешь произвольную. Есть готовые модели — стринги, бикини, шорты. Отдельный раздел — «Back in USSR». Там — всё советское бельё, включая ношенные и залатанные варианты. У тебя в спальне под потолком находился специальный излучатель. Когда он включен — на мне та одежда, которую я ввела для себя в компьютер. Я имею в виду — бельё. Оно высвечивается так же, как знаки «взятка» на меченых купюрах. Принцип приблизительно такой же. Я отпил ещё пару глотков «Трифешты», протянул руку к Тоне и потрогал рукав пеньюара. — Я же сказала — бельё, — опять рассмеялась Тоня. И она сбросила пеньюар и оказалась в тех самых легчайших, без всяких тесёмок, сиренево-голубых трусиках, в которых заходила ко мне в тот памятный, первый вечер. Теперь мне показалось, что они, действительно, слегка фосфоресцируют. Что там написано в программе — «треугольник от стрингов»?.. И я разделся тоже. Только меня не прикрывал ни лоскут, ни квадрат, ни даже какое-либо мутное пятно, смоделированное заморской программой. Да и все эти цацки казались сейчас абсолютно лишними. Потому что на данный момент я представлял собой блистательное творение, чудо современной хирургии. Мой пенис по отношению к моей фигуре был звеняще перпендикулярен. Я прошёл, лёг на постель. Сложил руки за голову. И посмотрел на Тоню. Красивая у неё фигура… — Ну, иди же ко мне, — мысленно позвал я эту удивительную женщину. Тоня, кажется, уже давно понимала меня без слов. Она ступила на широкую мою — нашу кровать и сделала по направлению ко мне несколько шагов своими стройными ногами. Расставила их надо мной. Шире ширины плеч. Опустилась, присела так, чтобы напряжённым своим естеством, его концом, я коснулся сиреневого треугольника, скрывающего её тайну. Я коснулся… Но, вместо прикосновения к шёлку, хлопку, тонкому синтетическому обману, услышал… горячую женскую плоть… Тоня опустилась чуть ниже. И головка свободно ушла в сиренево-голубую ткань… Безумная и бесстыдная была ночь. На Марсе жизнь есть. И там… Там даже можно увидеть, как цветут яблони… Мы уснули под утро. Устали. Хотя, как мужчина, я был готов продолжать любовные нападения на это восхитительное, страстное, жаждущее меня, тело. Макака лирохвостый — это, я вам скажу — круто. А когда проснулись… Как было хорошо, когда мы проснулись! Солнце в спальне. Смятая постель. Приятное нытьё в опустошённых тестикулах… — Саша, ты уже проснулся? Тоня смотрела на меня, приподнявшись на локте. Грудь обнажилась — не могу оторвать глаз — как она красива! — Саша… Саша, знаешь, что?.. — Что? — я всё никак не могу отвести глаз от её груди. — Саша… Я хочу от тебя ребёнка… Я хочу от тебя, Саша, много детей… Ну, вот. Уж это-то сейчас зачем. После всего того, что мы друг о друге знаем, говорит мне вдруг такие вещи? — Тоня, — отвечаю, ты, конечно, умная женщина, но ты хоть понимаешь, о чём говоришь? Ты знаешь, от кого мне пришили… можно, я скажу прямо? — яйца? Ты что, хочешь, чтобы у нас появился маленький, хвостатенький, и чтобы его потом показывали в кунсткамере? И как мы его назовём? Макак Александрович?.. — Да, нет, — устало улыбнулась мне Тоня. У нас будет обыкновенный ребёнок. И назовём мы его обыкновенным человеческим именем. Самым хорошим на свете. Ты знаешь, тогда, когда тебе делали первую операцию, я попросила хирурга поместить твои яички в специальный банк для сохранности. И они лежали там, в жидком гелии до тех пор, пока не настал подходящий случай для твоего восстановления… — Хорошо, что я их тогда не съел, — подумал я, глядя на свою фантастическую женщину глазами, которые наполнились слезами счастья и умиления…
