Колин Макиннес - Абсолютные новички
— И почему же, Эд, — сказал я, — ты переехал сюда?
— Потому что моя Ма переехала, — сказал он. — Ее переселили в новый дом.
Он даже мигнул от столь долгой речи.
— Так ты все еще живешь со своей Мамочкой? — спросил я.
Он уставился на меня.
— Конечно, — сказал он.
— У такого большого парня, как ты, нет своей маленькой норки? — спросил я.
Эд стукнул себя в грудь.
— Слушай, — ответил он, — я уважаю свою Ма.
— Круто, мужик, — сказал я. — Теперь расскажи мне, что с шайкой, бандой? Они тоже переехали?
— Не, — сказал он.
— Нее? А что тогда?
Здесь наш доблестный Эдвард стал испуганным, и, крутя головой вокруг себя, оглядывая здания, окружавшие его, словно чудища, он сказал:
— Шайка развалилась.
Я оглядел это примитивное существо.
— Ты имеешь в виду, — сказал я, — что та кучка сорванцов выкинула тебя?
— Э? — воскликнул он.
— Ты слышал, Эд. Тебя вытурили из колледжа Тедов?
— Нее! Меня? Вытурить меня? Чего? Слушай! Я, я бросил их, понял? Думаешь, я слабак или что-то еще?
Я покачал головой в ответ его абракадабре.
— Сделай мне одолжение, Эд, — сказал я. — Ты боишься парней, почему сразу не сказать этого? Старомодные Теды, вроде тебя, все равно уже исчезают: все они переехали из Лондона в провинцию.
Тед Эдвард устроил небольшой военный танец на потрескавшемся бетонном тротуаре.
— Нееееет! — кричал он, словно десятилетний.
— Проблема в том, Эд, — сказал я, — что ты пытаешься стать мужчиной, не побыв тинэйджером. Ты хочешь пропустить один из пролетов на лестнице.
При упоминании «тинэйджеров» Эд утихомирился и стал спокойным, его тело согнулось, как огромный отросший ноготь на пальце ноги, он уставился на меня так, будто вся его размазанная личность собиралась плюнуть в меня.
— Тинэйджеры! — процедил он. — Детская чушь. Тинэйджеры!
Я просто поднял брови, помахал рукой этому жалкому треплу, и сказал «пока». Когда я пересекал двор между этими высотками, словно муравей на шахматной доске, неуклюже брошенный камень пролетел, конечно же, мимо, слава богу, и ударился об имитацию грузовика на детской площадке. "Янки! " орал Эд мне вслед. "Убирайся к себе домой, янки! "
Грустно.
В Пимлико старая, старая столица вновь поднимала свою разрушенную седую голову, будто она стыдилась своей современной дочери внизу по реке; и я шел по темно-фиолетовым и блевотно-зеленым улицам с затвердевшими углами, словно у бутерброда с ветчиной, пока не достиг Букингем Пэлэс Роуд и места, где Аэро-Терминал стоит напротив автобусной станции.
И там с одной стороны были шикарные люди, уезжавшие за рубеж, мохеровые и льняные костюмы, белые тщеславные сумки аэролайнеров, солнечные очки и листы билетов в рай, там были представители всех национальностей, и все были равны в небесных владениях быстрых путешествий по воздуху. А на другой стороне были крестьянские массы пользующихся автобусами, в своих платьях из занавесок и в твидовых костюмах за полцены, все с плоскостопием и с честным разделом места — «я-в-своем-маленьком-уголке-а-ты-в-своем» — и проходивший мимо них отряд деревянных солдатиков, все с похмелья после ночи разврата на Дилли, с женскими муфтами на головах и в потных красных мундирах, показывавших их позвоночники от шеи до копчика. Отряд играл на флейтах эту вонючую музыку, словно птица выпускала газы, и я подумал — Боже, Боже мой, как ужасна эта страна, как она мрачна, безжизненна, слепа и какой чепухой занята!
После чего, чувствуя, что, возможно, дело во мне самом, я вошел в маленький скверик за вокзалом, где был обыкновенный набор мам, детских колясок, оккупантов, жующих жвачку, стариков в ботинках, с перхотью и с самокрутками, из которых торчал табак. Я сел на деревянную скамейку между огромными платанами, должно быть, с декоративными клумбами и даже с фонтаном, чего практически не встретишь в Англии, ибо здесь никогда не забывают выключить кран и экономить воду, и заметил, что садовник из Вест Инда поливает клумбы, окруженный стайкой ребят. Они дружно дергали его шланг, а он, довольно неплохо, надо сказать, изображал доброжелательного взрослого, а также цветного человека, который чувствовал себя спокойно среди враждебных коренных жителей.
Я ничего не имею против этих ребят, я понимаю, что они должны быть такими, чтобы раса продолжала свое существование, но я не могу сказать, что они мне нравятся, или что я одобряю их поступки. Вообще-то я не доверяю им и рассматриваю их как угрозу, потому что они так своенравны и энергетичны, и, если вы спросите меня, несмотря на их милые детские привычки, они отлично знают, что они могут, и увидите, они добьются этого. Однажды, запомните мои слова, мы проснемся, а окажется, что маленькие чудища поднялись ночью и захватилиБанк Англии, Букингемский дворец и Би-би-си. Но у этого Вест-индийца, наверное, были отцовские инстинкты, или что-либо вроде этого, или он — опытный укротитель львов, потому что он управлялся с этими маленькими атомными бомбами безо всяких усилий, либо веселя их так, что они кричали от смеха (и он вместе с ними), либо набрасываясь на них в ярости и немедленно получая результат. За этим делом и поливанием он перебрасывался парой слов с мамами и стариками, щеголяя своим обаянием Британской Вест-Индии, за что я не виню его, а также был внимателен к старым пустомелям обоих полов, пока все, кого я назвал, не светились от счастья.
В общем, этот цветной тип произвел на меня впечатление этакого чертовски цивилизованного.
С этой мыслью я поднялся со скамейки в саду, в разгар лета, чувствуя себя ох как грустно, и сел в автобус. Он отвез меня через весь Лондон в мое обиталище в районе у. 10 и 11.
Я хочу рассказать о районе, в котором я живу, потому что это просто смехота, это один из немногих, которые остались после эры Велфера и частное владение чего-то там такого, а на самом деле просто застоявшиеся трущобы. Этот кусок Лондона умирает, и это наиглавнейшая вещь, которая происходит здесь. На севере этого района проходят параллельно Хэрроу роуд, даже если бы были на машине, канал под названием Гренд Юнион, по которому ничего не плавает, кроме дохлых кошек и контрацептивов, и главная железнодорожная ветка, по которой вы можете добраться из Лондона в брюквенные графства Запада Англии.
Эти три пути побега, пересекающиеся в разных точках, создают маленькие сумасшедшие острова обитания в трущобах, отгороженных от мира пропастями и связанных металлическими мостами. Наверное, мне не стоит рассказывать о том, что в этойсеверной части есть больница, газовый завод с достаточным количеством сока для того, чтобы население всей страны покончило жизнь самоубийством и очень древнее кладбище с приятным деревенским названием Кенсал Грин.
На востоке, все еще в районе у. 1, есть другая железная дорога и парк с названием, которое мог выдумать лишь Сатана во всем своем великолепии, а именно, Вормвуд Скрабс, рядом с которым находится тюрьма, еще одна больница и стадион, и новые теле-казармы Би-би-си, и долгая скудная дорога под названием Латимер роуд, которую вы должны запомнить. Потому что из нее, словно ужасные титьки, свисающие у старой убогой шлюхи, торчала целая гирлянда, на мой взгляд, самых кошмарных магистралей нашего города. Вы только послушайте эти названия: Блечинден, Силчестер, Уолмер, Тестертон и Бремли — чуете?
Дома в этой части города — это старые викторианские развалины, построенные для лавочников, банковских клерков и инспекторов, которые умерли и попали в рай, а их отпрыски эвакуировались в пригороды, но эти дома все еще продолжают жить, словно какие-то морские раковины, и с ними можно сделать одну, лишь одну вещь — сносить до последнего.
В южной части, вниз по у. 11, все немного по-другому, но это каким-то образом делает их еще хуже и, благодаря недостатку везения и хитрой работенки агентов по продаже недвижимости, здесь есть один-два очень шикарных района. Не фешенебельных, но довольно качественных, с большими садами позади домов и той самой абсолютной тишиной, считающейся в Лондоне главным признаком респектабельных кварталов. Бродишь себе в этих местах, поправляя галстук и посматривая вниз, проверяя блеск своих туфель, как вдруг — бац! Неожиданно ты снова в трущобах — это просто поразительно, как то место, где река касается берега, два совершенно разных творения мадам Природы, хитрой дамы.
По направлению к западу, границы не такие четкие, и вся территория сливается в однообразный, тенистый и полу респектабельный район под названием Бейсуотер, и, поверьте мне, я скорее лег бы в собственный гроб, чем провел бы там ночь, если бы не Сюз, которая поселилась там. Нет! Дайте мне мой Лондонский Неаполь, который я только что описывал — с железнодорожными пейзажами и полумесяцами, которые вообще-то должны элегантно покачиваться, но выходит так, будто они накренились кверху, и обширными зданиями, слишком высокими для своей ширины и разрезанными на двадцать квартир, и фасадами домов, которые никто никогда не красил, и осколками бутылок из-под молока повсюду, что покрывают треснувшие асфальтовые дороги словно снег, и машинами, припаркованными на улицах так, будто они ворованные или заброшены своими хозяевами, и странным количеством мужских писсуаров, спрятанных так далеко, как ни в каком другом районе Лондона, и красными занавесками, как ни странно, в каждом окне, и уличным освещением поносного цвета — о, вам хватило бы одной минуты пребывания там, чтобы понять — в этом районе есть что-то радикально неправильное.
