Тамара Кандала - Эта сладкая голая сволочь
Следующий этап – придумать героине жизненный пробег позабористей. Посадить на хвост (в прямом и переносном смысле) какому-нибудь олигарху (русскому, японцу, американцу) и позволить позабавиться. Пусть «помогает» ему – тусуется на аукционах с такими же полушлюшками, как сама, на европейских языках (очень способна во всех отношениях) дает советы, какие картины и почем покупать (специально окончила курсы и теперь «понимает» в искусстве). Летом плавает на яхте по Средиземноморью, зимой на лыжах в Куршавеле. Между делом заводит нужные знакомства, заодно шпионит в пользу конкурентов (лучше работать на нескольких работодателей, чем на одного, особенно в ее положении). Ну и, конечно, приглядывает для себя следующего партнера, более надежного и менее уголовно уязвимого.
А как насчет трагической биографии? С тайной, с головокружительным жутким планом мести (месть – женское понятие о справедливости)... Нина – имя подходящее для героини. В этих звуках холод стали и уязвимость мягкости. В финале – встреча с потенциальной жертвой. Кошки-мышки. Соблазнить-убить. Бедняжка влюбляется, заигравшись.... Наивна, как цветок... Нина наивна...
Нет, это слишком...
И все же пора выбрать – демоническая героиня или дурища из иронического детектива.
Знаю, знаю: нужно начать писать, герои сами выведут на нужный меандр.
Наивна, как цветок... Нина наивна... не позвонить ли Ниночке... опыт старого котяры говорит, что она тоже не прочь позабавиться без последствий... похоже, ее даже в пятницу вечером никто не ждал, несмотря на важное «мне пора»... странно для такой красотки... может, слишком требовательна – все или ничего... может, стервоза... такие бывают великолепны в постели, но невыносимы в других обстоятельствах... мне-то что?.. меня интересует первая часть, который месяц в простое и на горизонте – ни-че-го... улыбка у нее хорошая... рот, хотя и большой, глупостями не сыплет... с вопросами не лезет, биографию не рассказывает... Додик ее оценил...
– Правда, Додик? – Я почесал кота за ухом, он зевнул во всю львиную пасть и захватил лапами палец – для покусывания и лизания. – Недаром же я забыл у нее твою вторую таблетку от глистов... Сегодня четверг, как раз неделя – паузу для приличия выдержал...
– Алле? Да? – голос по телефону почти неузнаваем.
У меня есть теория относительно женских «алле», по которым определяется не только характер и склонности, но и степень готовности к авантюре. В короткое восклицание женщина способна вложить массу смыслов. Возгласом из четырех букв можно соблазнить, дать надежду, отвадить. Бывают голоса поставленно-умные, искусственно-таинственные, безнадежно усталые и т. д. Но об этом как-нибудь позже.
Нинино «алле» было спокойным, доброжелательным и нейтральным. После того как я представился «папой Адониса», тон потеплел. Я даже различил улыбку, раздвинувшую ее припухшие губы. Нина без ломания согласилась на предложение «провести пятничный вечер традиционно вместе». Выяснилось к тому же, что завтра она заканчивает в три и не прочь проветриться. Это меня устраивало, мне тоже время размять ноги и проветрить мозги.
Я собирался играть в обаятельного бездельника-гедониста и выглядеть значительным и саркастичным, но, как говаривал некто, если общаешься с идиотами – будь проще. Это я о самом себе и себе же.
Колесо моей машины – двухместной спортивной BMW-фишки, которая должна была стать частью программы соблазнения ветеринарки – заклинил полицейский желтый сапог. Правда, я припарковал авто не в самом лучшем месте – на livraison[2]. Но не до такой же степени!
Планы срывались. Девушки не менее падки на классные машины, чем мы, дурачье. Для нас это красивая игрушка. Для них – признак благополучия, стабильности и определенного статуса. Что важнее. Я лишался главной приманки. Значит, придется возмещать утраченный элемент. Но чем?
Непонятно, как теперь добираться до места встречи – то есть до улицы Грез. Такси – слишком близко. Метро – бессмысленно. Пока добегу до своей станции «Passy», пока доеду до ее «Rue de la Pompe», к тому же с пересадкой, пока пробегу еще полквартала – получится дольше, чем пешком. Пешком – тоже... С утра сыпал противный дождь. Внизу – лужи, сверху валится какая-то гадость, а я в замшевых туфлях и с букетом белых роз...
Делать нечего, времени в обрез.
Как последний идиот, я запрыгал козлом через лужи, нежно прижимая букет к груди.
О романтической прогулке в такую погоду не могло быть и речи. Пришлось придумывать новую программу. Я прибег к своей коронке. Ох, а если бы она оказалась стоматологом? Собачьим стоматологом? И у меня схватило бы зуб, когда мы наконец-то... И она с гигантскими клещами, голая... Похоже, я слишком много работаю.
Возвращаюсь к своему коронному приемчику. Парижские катакомбы – вот романтика, вот тайна! Главное – дико оригинально.
Читатель, кто из вас приглашал девушку на первое свидание в столь милое местечко? И напрасно вы пренебрегали замечательной возможностью узнать о характере вашей нимфы как можно больше – под землей натура проявляется как нигде.
Я использую это милое местечко в качестве лакмусовой бумажки, лабораторной проверки на состояние ума, которая во многие разы ускоряет процесс знакомства и помогает вытащить наружу запрятанные комплексы и распознать степень готовности объекта к любовной авантюре.
В царстве мертвых, среди черепов и костей, и дурак и умный в равной степени подвержены резким колебаниям настроений. Это чревато прострацией, которую можно назвать философской. Тебе буквально показывают, чем кончается любая жизнь, что остается от человека, кем бы он ни был – вельможей или простолюдином, святым или мерзавцем, палачом или жертвой, – в голове, как в трансформаторе, переключается напряжение и человек настраивается на соответствующий лад.
Тут-то самое время посмотреть на испытуемую исподтишка, навострить уши и приготовиться к неожиданностям.
Сколько глупостей и банальностей я наслушался во время подземных экскурсий! У меня есть блокнот, который называется «Катакомбные откровения». В основном рассуждения по поводу жизни и смерти, преходящего и вечного.
«Вечность длится, наверное, очень долго, в том числе и сейчас. Но к ней все равно трудно привыкнуть».
«Не хочу, чтобы мой скелет выставили на обозрение. Вдруг в нем обнаружатся дефекты» (сказано Майей).
«Наконец поняла про себя что-то ужасно важное». – «А именно?» – поинтересовался я. И получил неожиданный ответ: «Чувствую себя как айсберг». – «Так холодны?» – «Нет. Просто самое главное у меня в нижней части, под водой. Как здесь, в катакомбах», – привела моя спутница не совсем вразумительное сравнение. Это дало повод задуматься, не приглашают ли меня обследовать подводную часть айсберга. Оказалось, речь шла всего лишь о «творческом потенциале».
Не каждый же раз попадать на хорошеньких интеллектуалок, выдающих что-то вроде: «Я часто не знаю, что делать со своим временем. Зато время точно знает, что делать с такими, как я».
Склонная к экзальтации поэтесса: «Я воспринимаю собственную жизнь исключительно как перформанс». Эта мадемуазель озадачила меня, заявив, что «у черепов разное выражение лиц». Я вгляделся. И удивился – поэтесса была права. «Как ты думаешь, можно в последние минуты жизни повлиять на посмертное выражение лица?» – спросила она чисто по-женски. «Думаю, да, – ответил я, поразмыслив. – Например, если оскалиться при последнем вздохе, или вздернуть надбровные дуги в удивлении от встречи с вечностью». Девица принялась примерять всевозможные выражения на свое кукольное личико, чем вызвала у меня истерический приступ смеха, неадекватный месту.
– Посмотри на этот милый скелетик, – продолжала хорошенькая насмешница – репрессированный половой эксцентрик, – с такой-то формой таза!
Не хочу выглядеть нетерпимым. Наоборот, я весьма снисходителен – всем даю поблажки и в первую очередь самому себе. Но я не могу поступиться эстетическими принципами. Намеренно задираю планку на почти недосягаемую высоту. Делаю это для того, чтобы мне самому не пришло в голову, будто я достиг верха. Как бы там ни было, от пошлости и безвкусицы это ограждает. К тому же я совершенно не выношу некрасивость. Уточняю – не уродство (оно бывает притягательным, особенно для писателя. Да, да, помню, литератора!), а именно некрасивость от распущенности – толстые тела, гнилые зубы, безвкусица в одежде, дурные манеры.
С юности вид грязного воротничка, обкусанные ногти, какой-нибудь «пинжак» или «я – с Ленинграда» отбивали у меня охоту ухаживать. От неумения спутниц вести себя за столом мне становилось физически плохо. Я не терпел даже высасывающий звук с целью освобождения застрявшего в зубах кусочка. Помню, как я, к ужасу гостеприимной мамы, не приглашал знакомых к столу, предпочитая голодать самому, только бы не рисковать. И теперь я зову девушку в ресторан, будто на экзамен, – эстетствующий буржуа, enculeur de mouches, говорят о таких французы (выражение, переводимое примерно как любитель мушиных задниц и означающее маниакальное пристрастие к деталям).
