Тамара Кандала - Эта сладкая голая сволочь
– Так нечестно, – запротестовала Нина. – Скажи своими словами.
– Мои мысли о смерти заканчиваются одним – я представляю себя в гробу, со смиренно сложенными на груди руками и наконец-то с умным выражением лица. И ни о чем больше не надо беспокоиться, обо всем вынуждены позаботиться другие. У них не будет другого выхода – не бросать же меня на съедение бродячим собакам, – выдал я выношенное соображение, пытаясь изобразить на лице смесь мягкой грусти и легкой иронии.
– А как насчет тех минут, которые предшествуют последней? – не унималась Нина.
– Перед смертью я боюсь держать себя не слишком учтиво – когда люди умирают, они не отвечают за собственные манеры. Надеюсь, последние минуты или часы я буду без сознания... Переменим тему? Я что, так напоминаю труп, что ты не можешь сдержаться?
– Пожалуйста! Для меня это важно, – настаивала она. – Мне хочется знать, что ТЫ об этом думаешь. Вдруг я тебя больше никогда об этом не спрошу. И... не спрашивала же я тебя об этом в катакомбах, – добавила она.
Это уже слишком. Не поменялись ли мы ролями? Кто кого пытается проверить на вшивость.
– Видишь ли... – начал я осторожно. – Был такой период в моей жизни, когда у меня оказалось достаточно времени для размышлений. Можно даже сказать, что я намеренно посвятил этому несколько лет, удалившись, насколько это возможно, от суеты. Изучал философию, религии, шаманизм, алхимию и каббалу. И все только для того, чтобы научиться жить, поняв, что ты смертен. Собственно, все перечисленное именно для того и существует, чтобы ты однажды понял. Причем, умрешь ты от атомной бомбы или от аппендицита, особого значения не имеет. Важен факт смерти как явления. И то, что ее не удалось избежать никому.
– Ну и... – Нине явно не терпелось.
– ...и ничего... Человек не может смириться с этой мыслью. И все. Будь он высоколобым философом или представителем примитивного племени из амазонских лесов. Мусульманские мистики, суффисты, например, говорят, что перед Богом ты должен вести себя так, как если бы тебе осталось жить секунду. Перед людьми – как если бы перед тобой была вечность. Дзен-буддисты предпочитают об этом не думать, а жить, словно плыть по течению, в своем потоке. Что касается меня, то мне очень хочется дожить до посмертной славы. А в данный конкретный момент я боюсь, что метафизический сквознячок может выдуть мои последние мозги.
Нина рассмеялась и потребовала вина:
– В баре должна быть заначка.
При этом Нина блаженно улыбалась и сияла глазами с видом человека, победившего в тяжелом бою и теперь справедливо торжествующего победу.
Пиррову?..
Я посмотрел на часы – пять. Нина нарушала установленный веками порядок – сначала набросилась на меня как тигрица, вместо того чтобы, как положено приличной девушке, ждать, когда ее соблазнят, не выпила ни глотка спиртного за весь вечер и бурную ночь, зато теперь, на рассвете, после выяснения отношений между жизнью и смертью, подавай ей вина.
Я высказался на эту тему.
Нина ответила, что, во-первых, она не приличная, а во-вторых, ей было не до того – руки и рот были заняты.
– И не забудь повязать галстук, когда вернешься с подносом, – крикнула она мне, голому, вслед.
У женщины обычно гораздо больше претензий к повседневности, чем к вечности. Мне достался необычный экземпляр, без паузы переходящий от одного к другому.
– По-моему, ты абсолютно безнравственна, – заключил я, подавая ей вино и ломтик козьего сыра.
– Знаешь, забота о моей нравственности провоцирует меня только на большие безобразия, – призналась Нина. – Поди-ка сюда, – поманила она меня пальцем и откинула одеяло. – Выпей со мной и вкуси...
Боже! Она была неописуемо, обжигающе хороша!!!
Я проснулся. На полу, рядом с тапочками, нашел записку, накарябанную на обороте приглашения на какой-то профессиональный семинар. Там значилось: «***** (по европейским нормам). В награду свежий круассан на кухне». Я сообразил, что меня оценили по системе отелей – в звездочках. Ключи от квартиры лежали рядом.
Домой я возвращался вприпрыжку, как подросток с первого удачного любовного свидания. Все во мне пело, то и дело пуская петуха.
Я думал о том, что моя новая возлюбленная обладает внешностью и характером, мечту о которых лелеют все мужчины – романтики, циники, профессиональные сердцееды, сентиментальные прохвосты и даже сутенеры. Естественно-ребячливая, страстно-опытная (очень хотелось думать, что этот опыт именно от природы) любовница и верный друг (это я пока только угадывал). Помножить на фонтанирующую женственность. Прибавить сумасшедшее, ничем в реальности не подкрепленное чувство, что это твоя женщина. В общем – набор, противостоять которому насколько бессмысленно, настолько и невозможно.
Острые воспоминания об этой ночи и сладостное ожидание последующих затмили мне разум.
Глава 7
«Люди непременно хотят быть счастливыми сегодня...»
Люди непременно хотят быть счастливыми сегодня, здесь и сейчас. Они убеждены, что быть счастливым сию минуту – это и означает быть счастливым всегда. Если им сказать, что эта минута (ночь, месяц...) забудется, а расплачиваться за нее придется долго, если не всю жизнь, они не поверят. И правильно сделают. У Бога потом добавки не попросишь. Нужно научиться извлекать из монотонной скукоты бесценные мгновения фейерверка чувств. Сейчас. Не завтра.
Нина хотела быть счастливой немедленно.
...плевать на то, что я практически не знаю Поля... хуже другое – я практически не знаю себя... что на меня нашло?.. набросилась на малознакомого мужчину... хорошо, что у него голова в порядке и что он был в полной боевой готовности... обошлось без пошлостей и банальностей... редкое попадание... джентльмен во всех смыслах... как будто можно быть им в каком-нибудь одном, а в остальных – жлобом...
Не то чтобы Нина постоянно думала о Поле, просто она физически ощущала сладкий комочек в солнечном сплетении, там, куда индусы поместили главную чакру.
А тут еще розы – стоят третий день и отчаянно пахнут. В перерывах между пациентами Нина тыкалась носом в цветы. Еще она вспоминала, как, целуя ее в пупок, Поль утверждал, что это его пуп земли.
Но, несмотря на приятное ощущение в солнечном сплетении, в мозгу что-то царапало.
Поль морщинистый (в меру), как его кот. По-обезьяньи привлекательное лицо (особенно правая половина, без шрама) некрасиво мужественной некрасивостью, которая нравилась Нине в мужских лицах (особенно после ее мужа, писаного красавчика). Руки тонкие, с длинными пальцами (тоже кошачьи), слишком ухоженные, как бы принадлежащие другому персонажу. От него веяло необъяснимой надежностью – Нина считала это главным в мужчине (наряду с умом и особым чувством юмора, позволяющим смеяться в самых сомнительных ситуациях).
...слишком гладко... идеальный партнер, ни малейшей промашки, ни одной неловкости... в постели – нежный барс, в беседе – изысканный балагур... ведет себя как герой романа и к тому же, судя по всему, свободен... слишком... слишком гладко...
Нина уже знала, что так не бывает.
Попугай клюнул Нину в плечо. Больно.
– Ой, извините, – всполошилась хозяйка. – Он старается привлечь ваше внимание.
– Так мне и надо, – сказала Нина. – Вы меня извините – отвлеклась на глупости. У него опухла шейка – придется залезть внутрь и посмотреть, что там. Подержите клюв или сделаем наркоз?
Попугай недоверчиво косился, не желая, видимо, ни того ни другого.
– Наркоз, – сказала хозяйка. – Он, когда злится, пускает в ход когти, а они железные.
Дама с попугаем, из глотки которого Нина извлекла маленькую золотую пуговицу, отквохтав благодарности, ушла. В приемной никого.
Можно выпить чаю. Нина заварила любимый, зеленый с мелиссой, расположилась в кресле для посетителей, задрав на стол уставшие ноги (потопчитесь целый день – животное сидя не осмотришь), и попыталась настроиться на беспечную волну.
Не без удовольствия вспомнила, как Поль прорычал ей слова, вырвавшиеся, казалось, из развороченных внутренностей, а не из зацелованного рта... и почему-то по-английски: «My love...»
Когда потом Нина попросила повторить это, Поль ответил, что у него принцип: не произносить больше одной гениальной фразы в день. «Так что придется потерпеть до следующего раза». Она обещала.
«Неосторожно с моей стороны», – подумала она сейчас. Не хватало, чтобы Поль решил, что она впала в зависимость от него – эмоциональную или сексуальную.
Не расскажешь же ему, как она проскучала несколько лет с дурацким французским мужем-коммунистом, который считал каждую копейку, смертельно завидовал тем, кто преуспел, и презирал тех, кому было хуже, чем ему. Жалкая посредственность с идеологическим крошевом в голове. Только в юности можно было так попасться – накачанные мускулы, белозубая улыбка, клише – французы лучшие любовники, ну и конечно, Париж, сказка для романтических дур...
