Алекс Тарн - Иона

— Ну как тебе? — с энтузиазмом спрашивает Саша и наливает по новой. — Классно, правда? Ты пей, не жалей, у нас еще много. Верно, Шимон?

Шимон радостно кивает. Глаза его сияют.

— Отличный напиток, — подтверждает Яник. — Кстати, сколько в ней процентов мудрости, в этой росе?

— Когда как получается, — с гордостью говорит винодел. — Это, знаете, по вдохновению… Но не менее пятидесяти. Жаль, мне нельзя с вами — после операции.

— На открытом сердце, в прошлом месяце, — шепчет Саша Янику. — Врачи говорили: все, надежды нету. А вот ведь выжил, нашими молитвами. Тут у людей знаешь какая положительная энергия? Горы сворачивает…

Он возбужденно прихлебывает жидкий невкусный суп.

— Ну, давай еще по разику. — Саша высоко поднимает пластиковый стаканчик с Росой Мудрости. — Ребята! Я хочу, чтобы все мы выпили за успехи Ионы. За его повестку! Лехаим!

Все смотрят на смущенного Яника и кивают, добросовестно излучая положительную энергию. Вторая пролетает соколом. Да и супчик вроде ничего, есть можно.

«Однако, пурга-то какая, — думает Яник. — Черт-те что; кому рассказать — не поверят… роса мудрости… положительная энергия… повестка… Полный бред. И как это меня вечно заносит во всякие несуразности? А уж как голова завтра болеть будет, с росы-то с этой… ай да люли…»

— Лехаим! — говорит он вслух и опрокидывает третью — мелкой пташечкой.

Он робко скребется в дверь, рав Менахем, бедняга.

— Кончай, Яник, неудобно; старый, уважаемый человек топчется у твоей двери, а ты сидишь себе, зажав смех в кулаке, и не впускаешь.

— Неудобно, это так, но что я могу поделать, коли мне так смешно; прямо распирает, честное слово. Как же я ему открою-то, братцы, в таком-то виде? Представьте себе: вот я открываю, а он там стоит со своей дурацкой повесткой — маленький такой, в коротких штанишках с подтяжками, старый еврей-закройщик с Петроградской стороны. Я же умру со смеху, я же взорвусь прямо ему в лицо… это, по-вашему, удобнее? Пусть лучше пока думает, что я сплю и не слышу… вот отсмеюсь и открою.

— Пусть думает, что ты спишь? Так ведь ты и вправду спишь, Яник, чего ж тут думать?

— Ну вот, тем более. Я сплю, я сплю просто замечательно, давно я так не спал; вот оно — счастье… — сон, светлый и радостный, со сладко защемленным сердцем и детскими слюнками на подушке. Так что пусть он подождет, рав Менахем, он понимает, он хороший. И повестка у него хорошая, и весь сон хороший… Господи, счастье-то какое!

— Откуда же счастье, Яник?

— А кто его знает… откуда во сне берется счастье? Что я, хозяин снам своим? Что я, отец им? А если даже и отец — то что с того? Сон за отца не отвечает, вот.

— Э, нет, Яник… экий ты шутник сегодня… сам ведь знаешь, что есть у тебя причина радоваться.

— А хоть бы и так. Есть причина, так что? Еще и лучше. Даже знаете что? — не то что есть причина радоваться, а нету причины горевать — вот так-то оно правильнее. Нету ее в этом сне — причины — старушенции с младенцем… нету!.. сгинула, карга ненормальная! И ассирийцев нету… — никого из прежней мерзкой команды. Все чисто, как на празднике! Впервые за полгода! Как же тут не радоваться, братцы? Никакой тебе мрази; на горизонте — ни облачка; один уютный и смешной рав Менахем в коротких штанишках… вот отсмеюсь — и открою.

— А что ж за повестка у него, Яник?

— А черт его знает… может — на примерку?.. я знаю? Он ведь портной, вы помните? Может, он мне костюм шьет, у меня как раз нету… Вот ведь смех — другим шьет, а себе нормальных брюк справить не может, до чего же он смешной, этот старик… да… однако и в самом деле неудобно — пора открывать. Только что же он там скребется у двери, что же не звонит? Эй, рав Менахем! Звоните! Видите, кнопочка там — на косяке, справа, под мезузой? Звоните, ребе, звоните…

И рав Менахем звонит. И звонит. И звонит… Только при чем тут рав Менахем? И при чем тут дверь? У Яника и звонка-то на двери нету, так что и звонить там нечему. Это телефон, вот что. А, черт! Конечно же, это телефон… разбудили, гады! Какой сон сломали! Ну надо же! В кои веки такой сон приснился, так нет же… кайфоломы проклятые!

Яник отчаянно вцепляется в простыню, натягивает ее на голову, покрепче зарывается лбом в подушку. Сон, миленький, погоди, куда же ты… ну побудь еще немножко, ну хоть полчасика… Нет! Сломали. Он еще лежит некоторое время с закрытыми глазами, отлавливая последние обрывки чуда, и наконец сдается. Пора вставать. Яник смотрит на часы. Ого! На часах полдень. На часах — полдень, и в душе — полдень, и солнце — в зените. Славно-то как! Он встает с отчетливым ощущением счастья, как будто подаренный ему чудный сон не исчез бесследно, но играет в яниковом теле, пульсирует свежей, искрящейся, радостно закипающей кровью. Дайте мне рычаг, друзья! Дайте мне рычаг — и я переверну мир! Яник, рыча, оглядывается… рычага не видать… да и Бог с ним; вынесем-ка лучше мусорное ведро. Да и прибрать тут неплохо бы — совсем грязью зарос, стыдоба.

Снова звонит телефон, с упрямым истерическим оттенком.

— Алло!

Это Саша.

— Яник! Ты почему трубку не берешь?! Слушай, это срочно…

— Сашуня, — проникновенно говорит Яник. — Дорогой Сашенька. Продай мне ящик вашей Росы. Нет, продай мне два ящика. Пожалуйста. А не продашь, я вас ограблю и возьму силой. Ты себе не представляешь, как я себя чувствую… как новенький. И сон был такой чу…

— Погоди! — перебивает Саша. — Потом расскажешь. Тут такое… такое…

Он говорит, торопясь и захлебываясь. Помнит ли Яник — он, Саша, недавно рассказывал, что на его телеканальчике набирают команду для новостей? Так вот, эта история получила неожиданное продолжение. Теперь босс и хозяин канала надумал послать съемочную группу не куда-нибудь, а прямо в Ирак — просто чтобы не отставать от других, представляешь? А кого тут пошлешь? — с израильским паспортом не годится, ясно. Значит, нужны люди с двойным гражданством, чтобы группа, значит, канала под приличные каналы — под канадский там, или российский, или еще какой… понимаешь? В общем, подходящих людей мало, вернее сказать, почти совсем и нету. Тут-то Саша про Яника и вспомнил — мол, есть у него такой, техник божьей милостью, отставной козы автоматчик без определенных занятий, ни семьей, ни войной, ни работой не обремененный, зато с российским паспортом в кармане.

— Они как услышали, прямо обалдели, — кричит Саша. — Где ж ты, говорят, раньше был? Такой ценный кадр зря пропадает! Короче, Яник, собирайся и немедленно приезжай. Они, конечно, с тобой сначала поговорят, но, в общем, все уже решено. Лучше тебя им ни в жисть не найти! И потом… сам понимаешь…

Сашин голос вдруг падает до свистящего шепота:

— Это повестка, Яник. Повестка. Та самая, о которой говорил рав. Распишитесь в получении, господин Иона. Ты едешь в Ассирию, Яник. В Ассирию!..

Яник откладывает телефон и смотрит в окно, на вверенный ему холм напротив. С большим масличным деревом на самой вершине он похож на ассирийский шлем с султаном.

Харран

— Яник, посмотри, какая красотища! Да проснись же ты, дурак-человек… все равно уже подлетаем… смотри, смотри… расчерчено-то как!.. ну прямо Питер!

Яник открывает глаза, придавленный сырой глыбой мишаниного тела. Самолет подлетает к Анкаре, и Мишаня, перегнувшись через Яника, ловит в качающемся иллюминаторе прямую сетку бульваров и улиц турецкой столицы.

Корреспондентская группа международного канала «САС-Ти-Ви» состоит из трех человек: журналиста, оператора и техника. Журналист должен встречать их в Анкаре, а с оператором Мишаней Черновым Яник познакомился в Тель-Авиве, за неделю до отлета. Мишаня лыс, толст, одышлив и жутко потеет, причем при любых обстоятельствах, независимо от температуры и рода деятельности. Об этом он предупредил Яника сразу, протягивая пухлую ладонь-ватрушку для первого признакомского рукопожатия.

— В компании можешь надо мной смеяться, я привык, — сказал ему тогда Мишаня вполне жизнерадостно. — Мне это не мешает; я ж понимаю — неудобно, когда приходишь куда-нибудь с таким потярой.

В течение всей последней недели они вдвоем сбились с ног, ища, выклянчивая, собирая, пакуя и сдавая в багаж необходимое оборудование. Денег у канальчика — в обрез; каждый проводок приходилось выпрашивать. Самим тоже надо как-то экипироваться — говорят, холод там собачий, в Северном Ираке. А у Яника и нету ничего теплого, разве что дубон старый, армейский… но дубон не годится — именно потому что армейский; короче — проблема. Набрали там и сям свитеров; Мишаня шубу раздобыл на рыбьем меху… ничего, пробьемся. В общем, кое-как собрались, и слава Богу.

А Мишаня так вообще счастлив. Для него эта поездка, как он говорит, — последний шанс в люди выбиться, заветный билетик в светлое будущее. Нет, так-то он на судьбу не жалуется, Мишаня, не такой он человек, чтобы на судьбу жаловаться… но все же как ни посмотри, а не сложилась у него жизнь… или нет… сложиться-то сложилась, но не больно удачно. Да…