Эрик-Эмманюэль Шмитт - Евангелие от Пилата
– Веришь ли ты сам в то, что мать могла ошибиться и отнести своего заснувшего ребенка на кладбище?
Я снова замолчал. Я не хотел произносить больше ни слова, ибо, открой я уста, с моего языка, вместо благодарности Отцу моему за исполнение молитвы, посыпались бы мольбы избавить меня от власти воскрешать! Нет! Я не хотел, чтобы Он таким образом выделял меня среди других, ибо знал, к чему обязывает меня избранничество. Меня тяготила такая судьба! У меня было ощущение, что я сражаюсь с Богом. Он побеждал меня. Он меня обезоруживал. Он отнимал у меня сомнения. Чтобы стать Божьим посланцем, нужно было покориться. Но я знал, что Он ничего не добьется без моего согласия. Я был наделен свободной волей. Я мог отвергнуть Его знаки. Я мог уйти от прозрения, остаться в смутном мире своих вопросов. Я бунтовал и терзался всю ночь.
Утро очистило небо, прокричал петух, и я заснул от измождения.
Когда я открыл глаза, то понял, что Бог не гневается на Своего Сына.
Я позвал Иуду, своего любимого ученика. Я знал, что не смогу преподнести ему лучшего подарка, чем те слова, которые собирался произнести.
– Иуда, я не знал, кто я есть на самом деле. Но всегда знал, что во мне живет нечто большее, чем я. Я также знаю, что любвеобилие Бога есть знак возлагаемых на меня надежд. И тебе, Иуда, я говорю: я заключил договор с самим собой. И договор скреплен кровью моего сердца. Я именно тот, кого ждет весь Израиль. Теперь я уверен, что я действительно Сын Бога.
Иуда бросился на землю, обхватил мои лодыжки и долго держал их. Я чувствовал, как меж пальцев моих ног текут его горячие слезы.
Бедный Иуда! Он, как и я, испытывал непомерную радость. Ни он, ни я не знали, к какой ночи приведет нас это утро, каких жертв потребует от нас эта сделка.
Сегодня вечером в саду вокруг меня рыщет смерть. Оливковые деревья стали серыми, как земля. Сверчки предаются любви под снисходительным взглядом свахи-луны. Мне хотелось бы стать одним из двух голубых кедров, чьи ветви по ночам служат пристанищем для голубок, а днем накрывают тенью небольшие шумные базары. Как они, я хотел бы обзавестись корнями, отрешиться от забот и рассыпать семена счастья.
Вместо этого я сею семена раздумий, всхода и созревания которых мне не суждено увидеть. Я поджидаю когорту, идущую арестовать меня. Отец мой, дай мне силы в этом саду, равнодушном к моей тоске, одари меня мужеством исполнить до конца то, что я счел своим долгом…
В дни, последовавшие за моей тайной сделкой с самим собой, Ирод арестовал Иоанна Смывающего грехи и заключил его в крепость Махеру. Иродиада, новая сожительница правителя, требовала головы пророка, обличавшего ее распутство.
Духовные чада праведника пребывали в страхе и недоумении, и, дабы укрепить их веру, Иоанн прислал ко мне двоих учеников.
– Ты ли тот, которому должно прийти, или другого ожидать нам?
Я знал, что ученики Иоанна сомневаются во мне. Они удивлялись, что я разделяю с людьми их простые радости; они упрекали меня, что я сытно ем и утоляю жажду вместе со своими учениками, ведь учитель их Иоанн был аскетом. Они не понимали, почему я медлю объявить себя царем Израилевым.
Я ответил посланцам:
– Пойдите скажите, что вы видели и слышали: слепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очищаются, глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют. И блажен, кто не соблазнится обо мне.
Впервые я заявил, что готов принять свою судьбу. Вскоре Иоанна обезглавили.
Ученики мои неистовствовали:
– Возьми власть, Иисус! Не позволяй, чтобы казнили праведных! Пора основать собственное царство, мы последуем за тобой, вся Галилея последует за тобой. Иначе и тебе отрубят голову, как Иоанну Смывающему грехи, если не обойдутся с тобой еще хуже!
Я слушал их возмущенные речи безучастно. Чем больше я размышлял, тем яснее сознавал, что не должен занимать чужого места, требовать себе земного трона. Я не повелевал людьми, я был пастырем их душ. Да, я хотел изменить мир, но не так, как меня к этому подталкивали. Я не стану возглавлять народный мятеж, не встану во главе бедняков, слабых, отверженных, женщин, чтобы приступом взять Палестину, опрокинув существующую власть, отбирая почести и богатства. Это могли сделать другие, вдохновившись моим примером. Я же призывал к преобразованию духовному. У меня не было намерения завоевывать внешний мир, мир Цезаря, мир Пилата, мир дельцов и торговцев.
– Земля была отдана людям, во что они ее превратили? Вернем ее Богу. Устраним вражду сословий и рас, ненависть, злоупотребления, угнетение, почести, лихоимства. Обрушим лестницы, которые возносят одних людей выше других. Презрим деньги, которые создают богатых и бедных, властителей и подчиненных, деньги, которые плодят зависть, скупость, неуверенность в себе, войны, жестокость, деньги, которые возводят стены между людьми. Расправимся со всем этим в своей душе, уничтожим дурные мысли, ложные ценности. Никакой трон, никакой скипетр, никакое копье не может очистить нас и открыть для истинной любви. Врата в мое царство находятся в каждом из нас, это – идеал, мечта, ностальгия. Каждый лелеет чистые помыслы в своем сердце. Кто не ощущает себя сыном Небесного Отца? Кто не хотел бы признать в каждом человеке брата? Мое царство, чаемое и обетованное, уже существует, оно в надеждах и мечтах. Порыв любви постоянен, он горит, как пламя, но пламя это робкое, слабое, его пытаются задуть. Я говорю только ради того, чтобы внушить вам мужество стать самими собой, смелость любить. Бог, хоть и снисходит к нашим немощам, требует постоянного совершенствования и победы над робостью.
Галилеяне слушали меня с разинутыми ртами, ибо они слушают ртами; в их уши ничего не влетает. Мои слова отскакивали от черепа к черепу, но не проникали внутрь. Они ценили только творимые мною чудеса.
Мне пришлось принять строгие меры, я запретил ученикам подпускать ко мне хворых. Но ничто не могло остановить потока больных: их вталкивали через окна, протискивали через крышу. На Тивериадском озере мне пришлось отойти от берега на лодке, дабы избежать прикосновений и стенаний толпы. Тщетно. Все терпели мои наставления из снисходительности, словно поедали закуски, разжигая аппетит перед появлением главного блюда – чуда.
Но я покорно исполнял свой горький долг. От меня ждали только деяний, выстаивая многочасовые очереди, им нужна была моя печать, мое клеймо, а именно исполнение какого-либо мелкого чуда. И тогда они, здоровые зрители или излеченные больные, уходили, покачивая головами, удовлетворенные тем, что видели все собственными глазами.
– Да, да, он действительно Сын Бога.
Они ничего не улавливали из моих речей, не запоминали ни слова из сказанного. Они просто нашли удобного заступника, всегда готового облегчить им жизнь.
– Как повезло, что он живет рядом с нами, в Галилее!
Мои братья и мать однажды пробрались через толпу, которая собралась в деревне, где мы остановились. Я знал, что братья гневались на меня, считая тщеславным безумцем. Они неоднократно присылали мне послания с требованием прекратить исполнять роль Христа. Поскольку я им не отвечал, они пришли, чтобы призвать меня на семейный совет.
Любопытные окружили постоялый двор, где мы укрылись, я и мои ученики.
– Дайте нам пройти, – кричали мои братья, – мы его родственники! У нас право быть первыми. Дайте нам пройти. Мы должны поговорить с ним.
Толпа пропустила их.
Но я преградил им путь. Я знал, что причиню им боль, но не мог действовать иначе.
– Кто моя истинная семья? Моя семья определяется не по крови, а по духу. Кто мои братья? Кто мои сестры? Кто моя мать? Кто будет исполнять волю Отца моего Небесного, тот мне брат, и сестра, и матерь.
Я вернулся в дом к своим ученикам и с яростью воскликнул:
– Кто любит отца или мать более, нежели меня, не достоин меня; и кто любит сына или дочь более, нежели меня, не достоин меня.
И я впустил незнакомых людей, стоявших ближе других, и захлопнул дверь перед носом братьев и матери.
Братья мои в ярости ушли. Но мать осталась, она была подавлена, но покорно ждала у двери. Ночью я впустил ее, и мы оба разрыдались.
С той поры она больше не покидала меня. Она осталась, скромно шла позади, среди толпы женщин, рядом с Марией Магдалиной, смирив материнские тревоги. Время от времени мы тайком встречались, чтобы обменяться быстрыми поцелуями. После моей ссоры с братьями она приглядывала за мной, ибо постигла смысл моего служения. Моей радостью и утешением на этой земле было и остается сострадание ко мне моей матери.
Я делился сокровенными мыслями только с Иудой. Мы перечитывали послания пророков. После того тайного договора с собой я по-иному вглядывался в них.
– Ты должен вернуться в Иерусалим, Иисус. Христос добьется триумфа в Иерусалиме, тексты ясно говорят об этом. Ты должен быть унижен, подвергнут пыткам, убит, а потом ты воскреснешь. Это будут трудные времена.
