Эрик-Эмманюэль Шмитт - Евангелие от Пилата
– Я знаю всех распутников Иудеи и Галилеи: вы не можете разыгрывать праведников передо мной. У меня все имена. Я знаю всё. И могу вас изобличить.
Молодые, в свою очередь, опустили глаза. И отступили.
Но один сражался со мной. Он упрямо противостоял моему взгляду. Он был самым юным, ему должно было быть не более восемнадцати лет. Неужели в пылу мальчишеской самонадеянности он считал, что ни разу не согрешил? Он стоял, вытянувшись в струнку, уверенный в себе, в том, что уполномочен законом убить эту женщину.
Я взглянул на него по-иному. Я не бросал ему вызов, я не угрожал ему. Я тихо спросил его:
– Ты уверен, что ни разу не согрешил? Я люблю тебя, даже если ты согрешил.
Он вздрогнул. Удивленно заморгал. Он ожидал всего, но не любви.
Друзья потянули его за рукав. Они шептали:
– Не смеши людей! Ты же не станешь утверждать, что ни разу не согрешил!
Он был сломлен и позволил себя увести.
Я остался наедине с дрожащей женщиной.
Она по-прежнему испытывала страх, но теперь предчувствие смерти сменилось страхом неведомого, возможно худшего наказания.
Я улыбкой успокоил ее:
– Где твои обвинители? Никто не осудил тебя?
– Никто, Господи!
– И я не осуждаю тебя. Иди. И впредь не греши.
Я снова ухитрился одержать победу над фарисеями.
Но я устал от этих ловушек. Ученики радовались моим успехам. Я отвечал им, что успех есть не что иное, как недоразумение, а количество наших врагов множилось быстрее количества друзей. Мы решили укрыться в Галилее.
Изнеможение пожирало меня: я устал наставлять упрямцев, я устал говорить с глухими, я устал оттого, что речи мои плодили глухих.
Именно тогда все более важную роль в моей жизни стал играть Иуда Искариот.
В отличие от прочих учеников, Иуда происходил из Иудеи, а не из Галилеи. Он был образованнее других, умел читать и считать. Вскоре он стал нашим казначеем и раздавал излишки милостыни беднякам, которые встречались нам в пути. Он выделялся среди бывших рыбаков Тивериады хорошими манерами и городским выговором. Сей уроженец Иерусалима вносил в нашу группу немалое своеобразие. Я любил беседовать с ним, и вскоре он стал моим любимым учеником.
Думаю, я ни к одному человеку не был привязан больше, чем к Иуде. С ним, и только с ним я говорил о своем общении с Богом.
– Он всегда рядом. Очень близко.
– Но Он здесь только ради тебя и в тебе. А мы, мы Его не видим.
– Надо только не оставлять попыток, Иуда.
– Я пытаюсь. Я пытаюсь каждый день. Но не обнаруживаю в себе бездонного колодезя. И не нуждаюсь в этом, поскольку живу рядом с тобой.
Он убеждал меня в том, что я поддерживаю с Богом иные отношения, не такие, как прочие люди. Я не был раввином, ибо не находил света в священных текстах. Я не был пророком, ибо только свидетельствовал, но ничего не предвещал. Я только использовал свои погружения в колодезь света, чтобы постигнуть суть мироздания.
– Не прикрывай лица, Иисус. Ты прекрасно знаешь, что все это значит. Иоанн Смывающий грехи сказал о тебе: «Я видел и засвидетельствовал, что Сей есть Сын Божий».
– Я запрещаю тебе, Иуда, повторять речи Иоанна. Я – сын человека, а не Бога.
– А почему ты говоришь «мой Отец»?
– Не притворяйся, что не понимаешь.
– Почему ты говоришь, что находишь Его в глубине себя?
– Не играй словами. Будь я Мессией, я чувствовал бы себя всесильным.
– У тебя есть сила, и ты отмечен пророческими знаками, но отказываешься видеть их.
– Замолчи! Замолчи раз и навсегда.
Не думаю, что он был виновен в том, что слух так быстро распространялся. Не сомневаюсь, что он разрастался сам собой, поскольку евреи, как всякий народ, судят о всех вещах в зависимости от своих желаний и ожиданий. Слух полнился, множился, приобретал невероятные размеры, проносился над крышами Галилеи быстрее, чем весенний град: Иисус из Назарета был Мессией, о котором возвещали священные тексты.
Я уже не мог появиться перед народом, чтобы меня не спросили:
– Ты Сын Бога?
– Кто тебе это сказал?
– Ответь. Ты действительно Мессия?
– Это говоришь ты.
У меня не было иного ответа. Я никогда не утверждал обратного. Я ни разу не осмелился сказать, что я и есть Христос. Я мог говорить о Боге, о Его свете, о свете, горевшем в моей душе. Но не более. А остальные бессовестно дополняли мои речи. Они преувеличивали. Те, кто меня любил, ради восхваления. Те, кто меня ненавидел, чтобы ускорить мою гибель.
– Иуда, умоляю тебя: постарайся пресекать такие разговоры. Во мне нет ничего необычного, кроме того, чем меня наделил Господь.
– Именно об этом и говорят: о том, чем наделил тебя Бог. Он избрал тебя. Он отличил тебя.
И Иуда целыми ночами черпал поддержку в пророчествах. Он отыскивал в событиях моей жизни воплощение предсказаний пророков Иеремии, Иезекииля или Илии. Я протестовал:
– Неубедительно! В погоне за сходством ты можешь обнаружить подобие между любым человеком и Мессией!
Он очень хорошо знал Писание. Иногда ему удавалось поколебать меня. Но я по-прежнему сопротивлялся. Я не доверял не только ученикам, но и своему дару исцелений. Ученики, и первым среди них Иуда, видели в них второе после пророчеств доказательство, что я и есть Помазанник.
Ярость лишила меня покоя. Радость и восторг возвращения из пустыни покинули меня. Ясное утро сменилось мрачной ночью. Друзья и враги множили мои речи, мою силу и мои дары.
Именно тогда меня вызвал к себе Ирод, правитель Галилеи. Он принял меня в своем дворце, показал все свои богатства, представил придворным, а потом уединился со мной, чтобы поговорить без свидетелей.
– Иоанн Смывающий грехи говорит, что ты Мессия.
– Так говорит он.
– Я считаю Иоанна истинным пророком. И склонен ему верить.
– Верь в то, во что тебе хочется верить.
Ирод ликовал. Он слышал в моих ответах лишь подтверждение слухов.
– Ирод, я не смею назваться Мессией. Я люблю людей, я рад быть им полезным, но мне придется продолжить жизнь в одиночестве.
– Несчастный! Не уходи от мира, подобно отшельнику или философу. Что ты выиграешь? Половина Палестины уже готова следовать за тобой. Надо подхватывать идеи народа, если хочешь им управлять. Человечеством повелевают с помощью его собственных иллюзий. Цезарь прекрасно знал, что род его происходит не от Венеры, но, заставив остальных поверить в это, он стал Цезарем.
– Твои рассуждения отвратительны, Ирод. Я не хочу становиться ни Цезарем, ни царем Израиля и никем другим. Я не хочу повелевать.
– Не важно, Иисус. Позволь нам это делать за тебя!
Покидая дворец, я лишь укрепился в своем решении. Я удалюсь от людей. Я откажусь от всего. Я завершу свой жизненный путь в пустыне. Я брошу все. Осталось распустить учеников по домам.
К несчастью, мы пришли в Наин, и будущее мое вновь сокрылось от меня.
В Наине, что к югу от Назарета, я бывал не единожды со времен моего детства. Когда мы с учениками подошли к поселению, нам встретилась похоронная процессия. Хоронили мальчика по имени Амос.
Его мать Ревекка, Ревекка моей юности, Ревекка, которую я любил и которую едва не взял в жены, отрешенно шла впереди, словно ее приговорили к пожизненному заточению. Несколько лет назад она овдовела. Амос был ее единственным сыном, с ним она потеряла все. Когда ее огромные глаза устремились на меня, я не увидел в них ни горечи, ни гнева, ни возмущения. Они, казалось, говорили, что я избрал легчайшую ношу – нести бремя не семейных, а общечеловеческих забот, страдать за всех, а не за отдельного человека.
Я ощутил и жалость, и собственную вину. Стань я ее спутником жизни, быть может, Ревекке не пришлось бы познать многих утрат?
Я попросил носильщиков гроба остановиться и показать мне ребенка. Я подошел, сжал руки Амоса и погрузился в молитву, самую отчаянную молитву в своей жизни.
– Отец мой, сделай так, чтобы он не умер. Одари его правом на жизнь. Верни счастье его матери.
Я нырнул в молитву, я не искал моей воли, но воли пославшего меня Отца.
Пальцы ребенка вцепились в мои руки, и малыш медленно сел.
Радостные крики раздались вокруг меня, обе процессии слились в едином порыве счастья: и мои ученики, и еще несколько мгновений назад погруженные в траур селяне. Только мы трое стояли онемев, вопрошая себя, что же произошло, не осмеливаясь поверить в случившееся: Ревекка, ребенок и я.
В тот же вечер к Амосу вернулся дар речи. Они явились ко мне вместе, Ревекка и ее сын, и осыпали меня поцелуями. А я замкнулся в молчании, ибо недоумевал.
В полночь, когда я сидел под оливковым деревом, ко мне подошел Иуда.
– Иисус, когда ты перестанешь отрицать очевидное? Ты его воскресил.
– Я в этом не уверен, Иуда. Ты, как и я, знаешь, как трудно распознать смерть. Скольких людей похоронили заживо? Наверное, поэтому мы часто оставляем наших покойников в пещерах. Быть может, ребенок вовсе не был мертв? А просто крепко уснул?
