Лоран Гунель - Философ, которому не хватало мудрости
— Так убьем сразу двух зайцев, — сказал Сандро, выпрямляясь в гамаке. — Можно, кстати, еще и подорвать их мораль, покончив с их позитивным отношением к миру.
— Да?
Сандро внезапно, одним прыжком, вскочил и начал ходить взад и вперед.
— Нужно создать новый ритуал их жизни. Нужно, чтобы кто-нибудь каждый день в один и тот же час говорил им о том, что все идет в деревне не так, затронуть все проблемы, все опасности, все, что плохо…
Кракюс косо посмотрел на своего клиента и поморщился.
— Не получится.
— Конечно, получится.
— Нет, это не выйдет по одной простой причине.
— По какой же?
— Никто не придет слушать кого-нибудь просто так! Никто не захочет постоянно слушать неприятные вещи. Они не мазохисты.
Сандро посмотрел на Кракюса с улыбкой.
— Наоборот, именно потому, что он будет говорить о плохом, они и придут его послушать. Именно потому, что он будет вестником дурных новостей, они обратят внимание на его слова.
Кракюс недоверчиво покачал головой. Сандро сделал шаг к нему.
— Плохие новости, проблемы, опасности завладевают всем нашим вниманием, так как стимулируют наш инстинкт выживания. Это сильнее нас, это почти физиология… Они не устоят. Поверь.
Кракюс не знал, что и думать. В окно он увидел выходящего из хижины грызуна, несущего в зубах пучок зерновых. А эти идиоты Марко и Альфонсо сидят менее чем в двух метрах и ничего не замечают.
— Во всяком случае, не так уж трудно находить каждый день отрицательные стороны жизни и говорить о них. Это не проблема…
— Когда хотят найти проблему, ее находят, поверь мне, а кроме того, можно сделать и кое-что еще…
— Что?
Сандро вновь уселся в гамак.
— Повременим немного. Трудность в том, что эти дикари во всем видят положительную сторону. Светит солнце. Они довольны. Дождь. Они рады. Сорняки растут на их полях маниоки. Они довольны. Нужно добиться того, чтобы они начали видеть негатив в нейтральных вещах.
— И как же ты это сделаешь?
— Нужно научить их отличать отрицательные вещи, и тогда они в конце концов их заметят.
— Отличать?
— Они должны научиться называть «дождь» плохой погодой, молодые побеги — «сорная трава», некоторые запахи — «вонь» и так далее.
— Понятно.
— Это изменит их восприятие. Скоро их мир не покажется им столь прекрасным.
Кракюс вздохнул, почти убежденный.
— Как ты думаешь, мог бы ты за такое взяться? — спросил Сандро.
— Я занимаюсь всем, философ, — поспешил ответить тот.
Взгляд Сандро резко помрачнел, в нем мелькнула странная смесь гнева и отчаяния. Кракюс подумал, что лучше было бы промолчать. Удивительно видеть человека, у которого так быстро меняется настроение.
— Я запрещаю тебе называть меня философом, — сказал Сандро почти замогильным голосом.
— Я думал, ты препод филологии?
— Филология и философия — разные вещи.
Он растянулся в гамаке, явно жутко раздосадованный.
— И… какая разница? — осмелился поинтересоваться Кракюс.
Сандро закрыл глаза и промолчал. Кракюс некоторое время колебался, что лучше — уйти или дождаться ответа. Но Сандро наконец прервал молчание.
— Ты ходил в колледж, когда был маленьким?
— Да, совсем немного.
— Помнишь естественные науки, тему «половое размножение»?
— Это, наверное, единственное, что осталось у меня в голове.
— А учителя, который тебе это преподавал…
— Мадам да Сильва ее звали…
Кракюс еще помнил свою старую учительницу, ей было неловко, и она излагала эту тему, пользуясь самыми нейтральными медицинскими терминами.
— Она хорошо знала предмет?
— Ну… да, я полагаю.
— Ты думаешь, это сделало из нее сексуальное животное?
8
— Договорились, дети?
Кракюс осмотрел ватагу радостных детей вокруг себя, но хорошо ли они его поняли?
Он хлопнул в ладоши, подбадривая их.
— Давайте! Вы рассказываете мне, что плохого в деревне, роще, реке — повсюду, все свои маленькие заботы, проблемы, все, что не ладится. Как только увидите животное, которое кусается, растение, которое жжется… говорите мне! Я хочу знать все.
Дети весело рассыпались в разные стороны. Какое счастье, что они тут есть. Кракюсу так и не удалось уговорить взрослых. Все отворачивались, при этом сохраняя на лице свои проклятые улыбки. Их неспособность выразить свою личность ужасно его бесила. Невозможно найти ну никакого подхода к этим дикарям. Они были настолько тупы, что неспособны понять, что он принадлежит к куда более развитой цивилизации. Им следовало бы уважать его, подражать ему…
Он заметил вдалеке Элианту. Несколько часов назад он познакомился с ней и изложил свой проект сообщения информации «на благо всех». Она благосклонно улыбнулась, что на самом деле ничего не означало.
Он помахал ей рукой. Она подошла. Ее тело было стройным и изящно вытянутым. Очень гладкая золотистая кожа, как папайя на солнце. Только грудь слишком маленькая — не в его вкусе.
— Ты мне нужна, — сказал он ей. — Ты не могла бы мне помочь?
— Конечно, — сказала она самым естественным тоном.
Он почувствовал облегчение. Наконец-то хоть одна готова сотрудничать.
— Вот дети принесут мне кучу сведений. Нужно, чтобы кто-нибудь передал их всем, всей деревне. Нужно рассказать все, что они разузнают. Мы будем делать это каждый день.
— Я понимаю.
«Уже кое-что», — подумал Кракюс.
— А хочешь взять это на себя? Это почетная роль, понимаешь? Все будут восхищаться тобой и даже завидовать. Ты сможешь гордиться.
На миг она нахмурилась, а потом вновь заулыбалась.
— Я поклялась не гордиться тем, что я делаю. Очень жаль, но я не могу принять ваше предложение.
— Ты поклялась…
Она покачала головой.
Кракюс постарался взять себя в руки. Эти проклятые индейцы доведут его до ручки. Вдруг его осенило.
— Хорошо. Ты только что сказала, что готова мне помочь…
— Да.
— Тогда вот что: найди женщину, которая согласится играть эту роль и будет выполнять это каждый день. Но не предлагай всем, я хочу, чтобы ты доверила это самой красивой женщине деревни. Понимаешь? Самой красивой.
Элианта кивнула в знак согласия и удалилась.
Кракюс посмотрел ей вслед и пошел к своему лагерю.
Было жарко, одежда стесняла его, не говоря уж о ботинках из черной кожи. Но он привык не слишком обращать на это внимание. Это было необходимым неудобством.
Он приблизился к территории Годи. Именно территории, это самое подходящее слово: доктор постарался изолировать свое жилище от всех, обнеся его двухметровой изгородью из остатков бамбука, тростника и всего, что можно было найти, точно птица, которая строит гнездо. Это был совершенно закрытый участок площадью в сто квадратных метров. Хижина стояла в середине, словно соломенный дворец, окруженный стенами. И в отличие от других это жилище было… без окон. Не стоит и говорить, что никто не мог встретиться с ним взглядом даже во время еды, которую он согласился принимать со всеми. Часто он забирал с собой остатки завтрака, что позволяло ему не выходить к обеду.
Кракюс подошел к двери и прислушался. Изнутри доносились обрывки фраз без начала и конца.
— … Да, да, да! Конечно… Дыра… А, да… А… Господи… Господи, почему это остается холодным… А… Это так…
Как человек, владеющий связной речью, оставшись наедине с собой, может вот так слетать с катушек?
Кракюс схватил деревяшку, подвешенную на веревке на изгороди, и ударил в старую консервную банку, прикрепленную к стене. Послышался странный шум: это загрохотали камни, лежащие в банке. С другой стороны тотчас же наступила тишина.
Кракюс терпеливо ждал. Долго. Затем повторил операцию.
— Кто там? — раздался наконец бесстрастный голос врача.
— Это я.
Тишина.
— Кто это я?
— Я, Роберто. Роберто Кракюс! Хочешь, чтобы я просунул документы под дверь?
Послышался шум. Должно быть, отодвигали предмет, прислоненный к двери. Дверь наконец приоткрылась, и в щель просунулась голова Годи в его квадратных очках с двойной фокусировкой. Стекла были грязные, и трудно было разглядеть его глаза.
— Мы можем поговорить?
Годи разглядывал его некоторое время, затем отступил.
Кракюс толкнул дверь. Доктор направился в тот угол сада, где были сложены канистры с бензином. Поднял две из них и поставил друг напротив друга, довольно далеко, вместо табуреток. Они сели.
— Мне нужна твоя помощь.
Годи ничего не ответил, но Кракюс почувствовал, как он слегка напрягся.
— Нужно, чтобы ты придумал какую-нибудь штуку, чтобы загипнотизировать индейцев.
Молчание. Кракюс задавался вопросом, почему всегда чувствует себя каким-то глупым, когда разговаривает с Годи. Даже когда тот и рта не раскрывает.
