Александр Минчин - Лита
С девушками у него бывали проблемы (и серьезные). Он пытался их дрессировать и воспитывать. Но не все девушки хотели дрессироваться или воспитываться. Индивидуум или особь вообще невозможно изменить после пяти лет от роду. И не надо пытаться, наживешь себе врага. Все в индивидууме уже оформлено, а главное — характер и менталитет. А как можно изменить характер?!
— Максим, здравствуй. — Я вошел в его кабинет с кушеткой для больных.
— Алешик-святошик, я рад тебя видеть.
Когда он был в хорошем настроении, он всегда меня так называл. Мы поцеловались в щеки. Знал ли, что целую щеку Каина.
— Как твои пациенты? — сказал я.
— Спроси что-нибудь полегче. Видеть их не могу, только что с вызова приехал. Как воскресенье, они, вместо того чтобы воскрешаться, трезвонят в «Скорую помощь». Косточку проглотила, «я не умру?» Да вы…шь ты ее с первого раза. Для этого я должен ехать на конец географии? Но я робко надеюсь, ты приехал не о больных говорить.
— Если я могу тебе помочь…
— Не можешь. Рассказывай, почему ты такой грустный?
И неожиданно я начинаю говорить. Все накопленное выходит, как гной из разорванной раны. Он слушает, не веря.
— Ты абсолютно уверен, что ее насиловали, когда за дверью сидели их собственные девки?
Я киваю.
— Девочка, с которой ты раз приходил, у нее была легкая простуда?
Я киваю.
— Как ее зовут, необычное имя?
— Лита.
— У нее тонкая талия и классная фигура?
У меня покатилась слеза. И с щеки упала на часы. Я отвернулся.
Он вознегодовал:
— Я бы им острый кинжал вонзил в анус по рукоятку. Чтобы никому уже не могли причинить боли своими короткими отростками.
— Это не все. Они ее заразили гонореей.
— Да что ты?! Где она лечится?
— В диспансере, на Красной Пресне.
— А у тебя все нормально?
— Я к ней не прикасался после этого. Хотя она просила — перебить. Ужас…
— Алешик, почему тебе это?
— Наверно, заслужил…
— Глупости не говори. Этих подонков можно найти, чтобы с ними разобраться?
— Они сидят — в предварительном заключении. Тот, кто насиловал, знал, что он заражен.
— Скотина! За это же срок дают.
— Надо еще доказать, что насиловали. А не сама согласилась.
— Как это, с двумя, первыми встречными — молодая девушка?
— Наша система правосудия.
— Их надо четвертовать, как скотов, вот это правосудие. А что следователь говорит, он их посадит?
— Что изнасилование без свидетелей, синяков, царапин, следов трудно доказать в суде.
— А если ей пригрозили, что покалечат и она боялась?
— Я не знаю. Я не судья.
— А если не докажут?
— Я их сам порублю, топором.
— И сядешь в тюрьму. Хороший выход, и папе будет приятно.
— Папа здесь ни при чем.
— Надо, чтобы это сделал другой. А у тебя было алиби.
Я вздрогнул: я был готов убить этих… чудовищ. Я никого в жизни никогда не хотел убить.
Я знал, что отомщу. Любой ценой, даже ценой своей странной жизни.
Мы попрощались, его «вызывали», он сказал, чтобы я звонил, и вышел на улицу.
С вершины проспекта Вернадского передо мной, внизу, лежала Москва: Лужники, река, мост, Садовое кольцо. Когда-то я мечтал ее покорить. Стать кем-то, теперь я не желал ничего, кроме мести, и лишь исчезнуть с лица земли, от стыда и позора.
Я был бессилен и беспомощен. Большому миру было наплевать на меня. Мой маленький мирок сузился в ад большого размера.
Я не мог так больше существовать. Надо было что-то делать. Я не мог находиться дома.
Иларион был музыкантом и играл в джаз-оркестре в разных ресторанах. Хотя встретил я его совершенно в другом месте, о которых не принято говорить, что вы там бывали. Мы помогли друг другу выбраться оттуда. Выкрутились и дружили уже два года, хотя виделись редко.
— Иларион, мне нужна квартира.
— На ловца и зверь бежит. Любовь, что ли?
— Нет, сессия. Дома шумно.
— Не рассказывай мне сказки, какой ты студент. Мама уезжает на лето в Прибалтику и хотела, чтобы кто-то глядел за квартирой. А я не знал, кого найти. Сам буду на гастролях.
— Ты серьезно говоришь или шутишь?
— Она уезжает в субботу, ключи я тебе могу отдать во второй половине дня. У нее квартира на Архитектора Власова, двухкомнатная, но маленькая. Предупреждаю, зная твои замашки к роскоши. — Он засмеялся.
— Какая разница, лишь бы отдельная. И тишина.
— Надеюсь, ты там не будешь бардаков устраивать?
— Буду, но только тихие бардаки.
— Такого я еще не слышал. Запиши себе очко. Запиши и адрес. Значит, в субботу ровно в четыре я встречаю тебя в квартире.
— Илариоша, я тебе очень благодарен.
— Забудь, увидимся, пока.
Он повесил трубку, и я медленно опустил свою.
Надо было брать книжку и читать, с понедельника начиналась неделя зачетов.
Я медленно бреду по институту. Никто не трогает меня, и я никого не трогаю. Сегодня одна консультация и две лекции. Не знаю какие. На лекции она смотрит в мою сторону, стараясь поймать мой взгляд.
Во дворе института она догоняет меня:
— А-алеша…
Я не поворачиваюсь. Ее лицо у моего плеча.
— Алешенька, что я должна сделать, чтобы ты простил меня? Чтобы ты изменился ко мне. Я не хочу, чтобы ты переживал. Ты такой ранимый…
— То, что наверху нам написано, то мы и получаем. Значит, заслужил.
— Не говори так. Ты здесь совершенно ни при чем. Это моя безмозглость, глупость, ветреность.
— Как у тебя все просто — три существительных.
— Нет, Алешенька, все не просто, мне очень трудно, но я расплачиваюсь за свой страшный поступок. Но почему ты должен мучиться?
— Я не мучаюсь…
— Я прошла курс лечения. Сегодня утром они взяли мазок… И сказали, что, к сожалению, инфекция вся не вылечилась и бактерия не убита.
— То есть ты по-прежнему больна гонореей? Забыв эвфемизмы!
Она опустила, молча, голову.
— Поздравляю.
— Алешенька, у меня оказалась флора очень…
— Ты еще и месяц не была женщиной.
— …подверженной разным инфекциям. Ангелина говорит…
— Кто это?
— Главный врач диспансера, она лично мной занимается. Что они дадут двойную дозу нового антибиотика и к концу недели я буду полностью здорова.
Диспансер, суд, следователь, допросы — как быстро мы прогрессируем после нескольких объятий.
— Патология, это все одна патология, — говорю я вслух.
— Давай как-нибудь попытаемся и забудем.
— Пока их не посадят, я жить спокойно не буду.
— Их посадят, Алешенька, их посадят. Я тебе обещаю, я тебе клянусь.
— Ты мне «обещаешь»? Ты следователь? Все докажешь на суде! Как ты добровольно пошла в их квартиру — при пяти свидетелях. Или как ты сидела в темном кабинете в кресле — отдыхала?
— Но ведь они же меня… изнасиловали. Ты не веришь даже в это?
— Не знаю, не знаю.
— О боже, Алешенька, не говори так! Любимый, родной, ненаглядный, единственный, вся моя жизнь, не думай так. Не думай только, что я такая плохая. Гадкая…
— А что делать мне, что?! Верни эту девочку. Верни все то, что было до того проклятого дня, когда ты уселась с чужаками… ехать развлекаться.
Мои руки сжались в кулаки.
— Алешенька, успокойся, я тебя умоляю, остановись. Я все сделаю, хочешь, я исчезну? Не буду появляться, приходить в институт.
— Мне все равно, — неправду сказал я.
— Но я умру без тебя!..
Я взял ее за руки.
— Лита, я живу и дышу только одним — местью. Я сделаю все, чтобы эти два дегенерата, которые коснулись не своего, осквернили и испохабили, попали в лагеря, сидели там и гнили как можно дольше! Каждый божий день думая, почему они гниют. А в лагерях не любят, не переваривают насильников, в лагерях их рецидивы заставляют лизать параши и анус подставлять.
— Я боюсь, Алешенька, остановись, мне страшно.
— А садиться в чужое такси с чужими тебе не было страшно? — прошептал я.
— Нет, — склонила голову она.
— А мне страшно, что ты, встав из моих рук, это сделала.
Свет восходящей луны, бледной, блеклой, возник в еще светлом воздухе. Мне хотелось на эту луну. Но июнь, уже топтался начавшийся июнь, который будет, наверное, не менее страшным, чем май.
Ночью снится сон: меня кладут на кровать, раздвигают руки, ноги, завязывают их атласными лентами и начинают вгонять клинок в головку члена.
— Илариоша! — Мы дружески обнялись.
— Алешка, серебряный ты мой. Сколько тебя не видел, ты с лица начал сходить. По мне истосковался?! Должны выпить, должны выпить по такому случаю. Хотя после ресторанов процесс питья не перевариваю. Только и делают, что нажираются. Но ради тебя готов помучиться.
Он достает бутылку водки с металлической крышкой. Редкость, у нас пробки для открытых бутылок не нужны. Открывает соленые огурчики и маринованные грибы.
