Татьяна Соломатина - Коммуна, или Студенческий роман
Да-да! Тогда, после эпизода тупого доказательства извечной тупой же мужской теоремы, он отмылся и пришёл к Полине с цветами. И ей ничего не оставалось, как принять и цветы, и его, отмытого. И секс у них, разумеется, состоялся. Разве может рано или поздно не состояться секс у молодых людей, неравнодушных друг к другу. Другое дело, какой это был секс… Вот тут, пожалуй, очень сложно. Потому что Примус очень чутко реагировал на часто меняющиеся состояния-настроения Полины. Он так и не смог стать с ней до конца самцом, что неплохо само по себе, если вам нужен папа, брат или друг. Но вовсе не способствует гармонии отдельно взятой опции совместной жизни мужчины и женщины. Полина, в свою очередь, не чувствовала к нему ни особенного влечения, ни, тем более, страсти, и даже тупого животного желания так ни разу и не возникло, как он ни старался довести её до такового. Потому что если бы она просто хотела – вот просто, обезличенно хотела, – то и ему было бы проще. И вот скажите пожалуйста, а?! Примус был очень хорош собой. И фигура, и лицо. И умел всё, что по рангу «взрослого мужчины» полагается уметь, и сверх того. Но…
Прелесть какие трепетные молодые идиоты.
Кажется, после – им было интереснее, чем во время. Он захлёбывался нежностью, а она могла часами сидеть у него на коленях, обнажённая, обняв его одной рукой за шею, размахивая зажатой в другой сигаретой, и болтать, болтать, болтать… «А помнишь?..»
– А помнишь, как я припёрлась к Ольге Селиверстовой, когда к ней должен был прийти «знакомиться» какой-то мальчик?
– Помню. Ты – гадкая девчонка. Зачем тебе это было надо?
– Да если б я знала! Какой-то бес прям в спину тыкал. И потому что все они – вредины. И меня не любят! Они меня прямо ненавидят!
– Бесёнок! Никто тебя не ненавидит. А что они тебя не любят, ну так ты и не лесбиянка… Я надеюсь! – Лёшка целовал Полину в плечо.
– Фу!.. Ну, не не любят и не ненавидят, но всё равно… Всегда между собой шушукались, а как я подходила просто вежливо поздороваться, так такие морды делали!
– И тут я мог их понять. Солнышко, я же уже говорил тебе когда-то, что женской дружбы и женского участия в твоей жизни тебе не обломится.
– А Тонька?!
– Тонька тоже блядь. Не такая, как ты, попроще. Но тоже блядь. Вы с Тонькой как бы два боевых товарища – один постарше, другой помоложе. Подругами вас назвать сложно. Да и зачем тебе подруги, детка? – И Примус целовал Полину в ушко.
– Отстань! – отмахивалась она. – Так вот, ты знаешь, что меня поразило больше всего? То, что наша Вторая Ольга, оказывается, играет на скрипочке! – хихикала Полина. – Ты знал?
– Да, детка. Я знал. Что она училась в музыкальной школе по классу скрипки.
– Ну кто бы мог подумать?! А откуда ты знал?
– Оттуда же, откуда и все люди узнают что-то друг о друге, – из разговоров.
– Нет, ну как вспомню – так вздрогну… Вхожу я вся такая в шортах выше некуда, а там…
Да, Вторая Ольга – та самая, из комнаты в колхозе, та самая, что изображала из себя разбитную девицу, потерявшую девственность ещё в школе и мечтающая поскорее отхватить мужа в институте, – первые годы даже не встречалась ни с кем. Надо же! Сперва она жила в общежитии, а потом сняла угол. Да-да, угол, а не комнату и не квартиру. Угол комнаты в коммунальной квартире, зато – напротив института. Квартира хоть и коммунальная, но была с ванной комнатой, а не только с туалетом. А старуха, угол сдавшая, была хоть и сильно храпящая – но интеллигентная. Опять же – на пенсии, а поболтать не с кем. А тут студентка разговорчивая. И сорок рублей на улице не валяются. Это ж только Полина Примусу за пятнадцать рэ сдавала на свой недолгий замужний год свои пенаты. Да и то потому, что он насмерть стоял, чтобы не даром. Как будто он мало на неё потратил… Так, стоп! Нельзя считать, кто сколько на тебя потратил. Примус говорит, что с этого начинается психология шлюх. А психология альфонсов начинается с бесплатного пользования дружбой и любовью женщины… В общем, и компания бабуле, и прибавка к пенсии. Пенсионерка была вовсе не бесхозная – было кому о ней позаботиться. Но как-то так вышло, что вся близкая родня – дочка, зять, внук – все в Питере живут. И внучок любимый ненаглядный к бабушке только летом приезжает. Раньше, пока маленький был, а она помоложе – так и на осенние-зимние-весенние каникулы и на всё лето отправляли. Потому что зять у неё военврач, раньше вообще в Североморске служил, а дочка – в Питере ждала. Вот на каникулы малого – в Одессу, а сама – в Североморск. Не брать же ребёнка туда? Ему тут солнце, витамины, а дочке там – любовь и всё такое. А сейчас внук вырос и учится в Военно-морской медицинской академии. Так что бывает только летом и то так… на неделю. Жениться бы ему надо, да когда тех девушек искать. И девушки сейчас, Оленька, знаете какие?! Нет-нет, вы не такая! Но я же вижу, какие они в основном. Тут же ваш главный корпус прямо напротив – только из окошка смотри. Юбки – одна другой короче! Матерятся, с парнями тискаются! А вы, Оленька, всё сама да сама, и юбки у вас правильной длины. Вот приедет Олежек…
Юбки у Оленьки были правильной длины, потому что ума хватало хорошо выглядеть, не выставляя напоказ немного кеглеобразные ноги. Поскольку во всём остальном она была чудо как хороша – мордочка симпатичная, глаза живые, смех заливистый, – то ноги особо демонстрировать нечего, а по ночам все кошки серы.
Наслушавшись об Олежеке, Ольга воодушевилась и пошла дальше в своём желании понравиться его бабке. Ах, милые-милые Оленьки! Иные, бывает, всю жизнь проживут, да так и не поймут, что нравиться надо не бабкам и не мамкам. А как минимум – самим Олежекам. Потому что ни один более-менее разумный Олежек не будет выбирать себе спутницу жизни, следуя указаниям родственников. Да им сам чёрт не указ, мужикам-то! Понимать надо. Но Вторая Ольга была ещё молода и решила для начала понравиться бабке. Вдруг у старухи контрольный пакет акций на принятие решения за Олежека? Такие Олежеки тоже случаются, храни господь всех женщин от перезрелых инфантов!
Вторая Ольга стала носить кружевные воротнички, собственноручно связанные крючком. Принялась настирывать и крахмалить бабкины старорежимные скатерти, покупать пирожные к чаю, благо в кондитерской за углом они были свежие и в изобилии. Бабка пирожным радовалась, как малое дитя. Но, съев штучку-другую, успокаивалась. А вот Вторую Ольгу, и без пирожных склонную к полноте, а к физическим упражнениям – напротив – вовсе не склонную, из-за этих сдобных чаепитий через пару месяцев раздуло там, где следовало бы слегка усохнуть, – в «кеглях».
И вот, наконец, благословенный внучок приехал! Да не в конце августа, как планировалось, а на майские праздники! Интеллигентная старуха свою жиличку заранее оповестила да с подружкой сговорилась, что приедет к ней поболтать – давно не виделись – и вообще с ночёвкой, чего ей без ночёвки в такую даль переться, аж на Таирова?!
У бабки в этой комбинации был свой бубновый интерес. Потому что, по её убеждению, внучок женщин боялся, сторонился и, похоже, ещё девственник. Бабка в таких делах толк знала, потому что в молодости она была – о-го-го! Ах!.. Нет-нет, не такой, конечно же, как эти, в коротких юбках, обжимающиеся… Но, помнится, как-то у неё было одномоментно пять ухажёров. С двумя она уже… Ну да не важно. С третьим по театрам ходила. Четвёртый плавал. А за пятого она замуж вышла. Ненадолго, правда. Ну да уже тоже не важно, потому что всё уже давно быльём заросло. То есть – тьфу ты! – поросло, конечно же! А вот откуда у неё внучок такой целомудренный вышел – совсем непонятно! А ещё говорят – через поколение передаётся. Верь им!
Оленька бабке на самом деле нравилась. Умница девочка. Домашняя, хозяйственная. Что до сих пор не при кавалерах – так и хорошо. Будет Олежека ценить за оказанное внимание. А что и она неопытная, хотя, видать, не девка, – не страшно. Вода, как говорится, всегда дырку найдёт. То есть не дырку, а эту… Чёрт!.. Дорогу! Что-то на старости лет мысли с воспоминаниями путаются. Где же лучше пересесть на двадцать девятый? На вокзале? Там до остановки дольше тащиться. На Водопроводной? Там уже не сядешь. В общем, совет да любовь! Хорошо получится – поженятся. Не получится хорошо – пусть уже хоть что-то для начала получится.
Вторая Ольга платье шерстяное с кружевным воротничком нагладила, скатерть расстелила, за пирожными сгоняла, в духовке кусок мяса запекла и стала внучка с вокзала ожидать. Мол, ах, какая приятная неожиданность! Бабуля телеграмму получила, разумеется! Но у неё уже встреча с подругой заранее была договорена. Они там на кладбище сходят, на море. А завтра к обеду ваша бабушка вернётся, располагайтесь, Олег, пожалуйста! Сейчас поужинаем и спать ляжем. Я вас не потревожу, я там – за шкафом сплю, не волнуйтесь. Ой, что это у вас? Бутылка вина? Ах… Ну разве что по чуть-чуть…
Ну и так далее.
В общем, уже и чайник пятнадцать раз закипел, уже и варенье, в розетках хрустальных заранее разложенное, слегка подветрилось, и платье надето, а Ивана-царевича всё нет. В любом искусстве – даже в искусстве производить впечатление – главное не переборщить. Это понимать надо. Да-да, как раз тот случай, когда надо понимать. Потому что «искусство производить впечатление» – это только фигура речи. Производить впечатление – это ремесло. А в ремесле надо разбираться.
