Владимир Чивилихин - Про Клаву Иванову. Елки-моталки. Над уровнем моря
- Еще раз попробую, - сказал я обступившим меня людям. - Один. Вы только не высовывайтесь и от хвоста подальше!
Когда я сел в кабину, меня охватило смутное предчувствие беды. И лучше бы они не смотрели так из-под веток! Настороженные и какие-то подозрительные глаза этих людей не при-давали уверенности, скорее наоборот: на экзамене все делаешь хуже, чем на тренировках. Симагин стоял ближе всех, и его цыганские глаза будто говорили: "Ты же улетишь сейчас, орел, и все будет законно, но инструкции... Ладно, лети, орел, только запомни!.."
Как тут ревет мотор! Звукам некуда деваться, они все остаются в яме, смешиваются, сливаются в сплошной гром. Может, надеть наушники, чтоб не бомбило барабанные перепонки? Нет, не стоит, а то подумают, что я хочу действительно вильнуть хвостом. Мысленно я наметил в пространстве траекторию своего подъема. Вот она, вроде плавной кривой лыжного трамплина, только я пойду обратным ходом, взмою вверх от этой точки отрыва - и к стартовой площадке над вершиной кедра. Лишь бы добиться туда, а там-то уж...
Для разгона у меня было всего несколько метров. Ну! Не успел я качнуться, как надо было брать под острым углом на подъем. Последующие секунды ясно отпечатались в памяти. Отрываюсь. Беру на себя ручку циклического шага, даю шаг-газ, хвостовым винтом удерживаю машину от разворота, взмываю - и вдруг чувствую, что главный винт начал перезатяжеляться. Газ был предельным. Стоп! Через секунду я рубану винтом по кроне и рухну. Мгновенно сбросил все, попятился назад, вниз, на прежнее место.
Я был весь в пару. Держал на весу машину, наблюдал, как радист ползет по траве па четвереньках, тянет за собой жерди. Подложил? Да, все в порядке.
Тишина. Только чуть повизгивает винт, гася с каждым витком инерцию. Голова сильней заболела. Нет, с меня хватит цирковых номеров! И так не знаю, что буду говорить инспектору ГВФ, который непременно прицепится ко мне - от этих проныр ничего не скроешь, сами попадали в переплеты, знают.
- Будем грузить? - спросил радист, открыв дверцу кабины.
- А вы разве не видели? - Я хотел добавить еще что-нибудь, но только посмотрел на него.
- В чем дело? - спросил, подбегая, Симагин. Другие тоже подошли. Смотрят. Они ведь ни черта не понимают! И как им это все объяснишь? Еще подумают, что я тру-щу или плохо летаю. Сказал:
- Братухи, я ведь чуть не шлепнулся.
- А "чуть" не считается! - крикнул кто-то. - Дела наши ни к черту, - честно признался я и сел на сырую землю. Курить хотелось смертельно, и ноги что-то меня не держали. - Ни к черту!
- Видно, так, - пожилой алтаец участливо смотрел на меня. - Однако что делать будем?
Солью бензин, другого выхода нет. Лишь бы дотянуть до врача. И еще одно, непременное и главное - надо валить лес. Тогда обойдусь без вертикального подъема. Вылезу.
- Топоры у вас есть?
- Один.
Я сказал, что надо срочно рубить деревья на болоте. Радист убежал, и скоро послышался стук топора. Этот радист, видно, и вправду ничего, моторный парнишка, только уж больно зелен. Остальные тоже потянулись на болото, чтоб рубить по очереди, а мы с Симагиным прошли к тому же корню. Он жевал какую-то травинку.
- У меня есть хлеб и яйца, - сказал я.
- Ладно, потом разделим. - Он не смотрел на меня. - Вы лучше скажите, есть ли шансы?
- Я уже сказал. Надо валить эти кедры.
- Их много.
- Единственный выход - все убрать.
- А вы, значит, даже один не можете взлететь?
- Если б мог, я бы уже был там, - ткнул я пальцем в небо.
- И что? С приветом?
- Нет, товарищ, вы меня не знаете. Через полчаса я прилетел бы с бензопилой.
- Спасибо.
- Да не за что... Знаете, я даже зря пытался. Когда но чувствуешь уверенности - лучше не браться. - Мне хотелось с кем-то поделиться пережитым, чтобы окончательно прийти в себя. - Я чудом уцелел. А ведь чувствовал!..
- Как это можно чувствовать? - рассеянно спросил он.
- Загремел на посадке - раз, с радистом не мог оторваться - два. Знаете, шофер тоже чует, в какой колдобине засядет. Так и тут. Или вот когда берешь мешок, то его надо поднять до пояса, и тогда уже знаешь, быть ему на плечах или нет. И тут, пока я держался на подушке, все понял, но не поверил...
- Ладно, не переживайте, - сказал Симагин. - И у меня что-то с прибором.
- С каким прибором? - встревожился он.
- Указатель шага перепоказывает. В общем это долго объяснять...
На болоте упало первое дерево. Начало есть. Только вот жарко становилось. Солнце уже повисло над кронами, било сюда, в яму, грело парной воздух. Да, какая-то доля секунды, и было бы тут в самом лучшем случае два инвалида. Прибор подвел, и воздух уже стал потеплей, совсем не держал. Но в принципе наш воздух еще ничего. Вот зимой армейский друг из Средней Азии прилетал, рассказывал, как там братве достается. Масло перегревается, винт плавает, как в вакууме, а десять минут постоишь на земле, хоть рукавицы надевай - ни до чего не дотронешься в кабине, обжигает. Друг рвется в Арктику: прохладно, мол, гладкие места, и работенки там много, и "северные" платят.
Но дело, конечно, не в деньгах и не в летных условиях. В Арктике тоже слава богу! Просто у друга еще остался бзык чистопородного истребителя. И не женится он никак, по-прежнему большой винт у него работает на девчонок, а маленький - на все остальное. Всем нам трудно первое время в гражданке, я тоже не сразу успокоился. Долго стартером ошивался, знаки выкладывал, и меня не брали в дело, отговаривались, что раньше летал на других самолетах. На самом же деле тут требуют новых качеств, и наша резкость не котируется. Принимали в партию, спросили: "Почему стартерничаете?" - "Хочу летать", сказал я, и вопросов больше не было, лишь командир рубанул, как рекомендатель: "Бросьте, товарищи! Есть куры, и есть летчики. Этот летчик..."
Симагин ушел рубить, а я решил еще раз посмотреть больного. На пригорке, в тени пихтарника, было дымно. Чадили старые гнилушки в костре, и комаров тут вроде зудело поменьше. Инженер был закрыт с головой - тоже, наверно, от комаров. Подле сидел алтаец и что-то ему рассказывал. Увидев меня, замолчал.
- Говорите, говорите, - попросил больной из-под тряпок.
- Сейчас будем говорить, - сказал алтаец. - Пилот пришел.
- Слушай, приятель, - наклонился я к больному, - Ты держись, скоро я тебя выдерну отсюда.
- Ладно, - отозвался он. - Пол-литра за мной.
- Я тебе сам поставлю, - возразил я.
- Ладно.
На болоте затрещало. Кто-то хорошо там рассчитал - огромный кедр рухнул на соседнее дерево, вывернул его с корнем и поднял. Хорошо, меньше рубить.
- Много там еще? - спросил больной.
- Да не сказал бы. Пойду помогу...
Рубил парнишка в двухцветной куртке с капюшоном. Замахивался он робко, топор отскакивал, и щепа почти не сыпалась. Это не работа - перевод времени. Парень охотно отдал мне топор и сел рядом с другими на поваленную лесину. Они все так же недоверчиво смотрели на меня.
- Перевод времени, - сказал я. - Этак ночевать, братухи, придется.
Начал рубить, чувствуя в руках какую-то непривычную слабость. Топорище было длинным, давало хороший замах. По весу топор тоже был вполне годным, однако в целом он не понравился мне. Слишком большим оказался угол насадки, и замах пропадал, потому что сила удара уходила из-под центра тяжести. Я скинул кожанку. И надо бы поточить жало, а то, видно, весь сезон никто за это дело не брался. Как мы умеем всякое пустячное дело испортить! На семь человек один топор, и тот с изъянами. Не годится. В тайге без топора, что в море без весла.
Этот кедр я все же добил. Скосил ему па зарубе направление и положил дерево на жиденькую, но высокую пихту. Она слабо хрустнула и покорно легла в болото. А работа тут только начиналась. Крупных деревьев стояло десятка два, да мелочи не меньше.
- Не топор, - сказал я, - а этот, как его...
- Кухаркино добро, - подтвердил Симагин, сменив меня. - Она им с весны дровишки колет, но больше, видно, по камням норовит...
- Паршивые наши дела.
- Да... уж... куда... хуже, - между взмахами сказал Симагин.
Вокруг него вились пауты. Он засек пониже, у пояса. Это правильно. Толщина немного прибавит работы, зато лезвие будет вонзаться как надо и компенсирует неверную насадку. Рубил он здорово, с подергом.
Я подошел к бревну, чтоб немного посидеть. Парнишка в
куртке и с замотанной в брезент ногой лениво разгребал перед собой гнус.
- Как оно, "ничего"?
- Просто какой-то ужас! - жалостливо сказал он.
- Именно?
- Кусаются.
- Это еще не пауты, - утешил я его. - А то есть такие, что уши начисто обкусывают. Это да.
Сидящий рядом человек не то чтобы улыбнулся, а просто показал белые зубы и спросил:
- У вас что-то с каким-то прибором?
- Перепоказывает.
- Можно взглянуть на вашу погремушку? Я ведь, знаете, тоже рублю по-городскому...
Мы пошли к вертолету. Я по косогору, а он, чуть прихрамывая, прямо, болотом, потому что был в сапогах.
