ГУМИЛЕВ Николаевич - СТРУНА ИСТОРИИ
Этнос один раз получает свою энергию, с помощью которой он начинает существовать. И, растратив ее путем рассеяния, при инерции он ее теряет, после чего приходит в равновесие со средой, то есть переходит в гомеостаз. Историческое его состояние только такое. Оно укладывается всего в 1200–1500 лет.
Вопрос: Лев Николаевич, Вы на лекциях в Университете говорили, что для этноса характерен стереотип поведения — это ведущая черта. Раскройте, пожалуйста, этот тезис, приведите примеры.
Лев Гумилев: Представьте себе такой случай. Вот у нас в Ленинграде идет трамвай. В нем умеренное количество людей, не очень давят друг друга. И представьте себе, что там сидят четыре совершенно одинаковых научных сотрудника: один, допустим, — русский, другой — татарин, третий — кавказец, четвертый — прибалт или немец. Они сидят тихо, читают газету или смотрят в окно. И — ничего не происходит. И мы никак не можем определить, кто из них — кто.
И вдруг в трамвай вваливается буйный пьяный, который начинает к людям приставать, произносить сакраментальные выражения (в присутствии дам!), кого-то толкает, ведет себя совершенно по-хамски. Ну, как они среагируют?
Я вам честно скажу, я знаю, так как всё видел. Русский ему скажет: «Кирюха! Да ведь тебя же сейчас забарабают! Давай смывайся вот сейчас — на остановке. Потом, — в другом трамвае поедешь». — Ему жалко человека.
А немец? — Н-е-ет! Он остановит трамвай тормозным краном, он вызовет милиционера и скажет: «Возьмите этого хулигана», — и того поведут под белые рученьки.[435]
Кавказец, услышав такие непристойные выражения, адресованные и к нему и к его даме, и вызывать никого не будет. Тут же развернется и даст в зубы. И крепко даст.
А татарин, если он едет там? Он с отвращением на это посмотрит, промолчит и отойдет.
Вот вам четыре разных стереотипа поведения. Но обратите внимание, — все они принадлежат к одной расе. Это — европеоиды. Все они говорят на одном языке — на русском. И если немец, то он знает свой немецкий язык, но, поверьте, знает его плохо, потому что он ему ни к чему, он его уже забыл. А кавказец, так тот и наверняка не помнит. Татарин тоже говорит по-русски. То есть не язык является их различием, не их расовая принадлежность и их класс, а именно — стереотип поведения.
Потому что, чтобы стать членом этноса, мало иметь какие-то черты характера, — это как раз не имеет никакого значения. Нужно войти в состав этноса, а это делается довольно долго. Во всяком случае, ребенок — в чреве матери никакому этносу не принадлежит. Он внеэтничен.
Как только он начинает общаться после родов:
— сначала с матерью, грудь которой он сосет;
— с бабушкой, которая ему поет песенки, укачивает его;
— потом он видит, что его целует отец.
Так, в течение трех-пяти лет у него на базе общения складывается этническая принадлежность. Вот то, что для него было близким, знакомым и приятным в первые три-пять лет жизни, это и определяет его дальнейшую этническую принадлежность. И он никак не может ее изменить, если бы даже этого и хотел. Да она ему кажется единственно возможной и самой лучшей! Для чего же менять? — Это феномен на персональном уровне.
Вот посмотрите: в наших анкетах «седьмой пункт» (социальное происхождение. — Ред.) — самый низший. Это персональное отношение человека, который получил, я бы даже не сказал, что воспитание (воспитания часто он не получает), а — вошел в эту среду.
Вы спросите, что же это за среда!
Тут надо прийти к одной мысли, которая еще не так давно, лет двадцать назад категорически запрещалась, считалась еретической, — к биополю. Что такое поле? Поле — это продолжение предмета за видимые его пределы, то есть это те колебания, которые окружают каждого из нас. И если мы настроены в данном ритме, то человек чувствует себя среди своих. Если они звучат как-то иначе («звучат» — это образное выражение), то у них другой ритм и человек чувствует себя среди чужих — его не признают за своего. Это физическое явление и лежит в основе этнической диагностики. Благодаря тому, что оно — есть (а мы примем, как гипотезу, что оно — есть), мы объясняем все известные нам явления:
— и разнообразие этносов,
— и их преемственность,
— и их, так сказать, устойчивость.
Мы уже установили, что этнос — это категория вполне реальная, представляющая из себя совокупность большого количества системных связей и работающая на энергии живого вещества биосферы, эффектом которой является пассионарность. А пассионарность каждому из нас понятна и доступна, мы ее просто видим, ощущаем.
И вот все это удалось положить вот на этот график. (Л. Н. Гумилев подходит к графику «Изменение пассионарного напряжения в этнической системе» и показывает на нем абсциссу и ординату, рост пассионарности в первые фазы этногенеза. — Прим. ред.) Время от начала пассионарного толчка от условной нулевой отметки занимает до 1500 лет по ходу самого обыкновенного — линейного времени.
(Л. Н. Гумилев переходит к схеме «Структура этносферы» и показывает на ней этнические элементы. — Прим. ред.)
Сложное устройство этносферы показано вот на этом графике, где мы видим, что можно рассматривать ее в большом масштабе, как составляющую часть рода Hominid. От нее отходят суперэтносы — Западно-Европейский, Российский, Мусульманский, Китайский, Степной и несколько Индийских. Почему несколько? Да потому, что один — кончается, другой начинается.
От выделенного нами Западно-Европейского суперэтноса идут этносы. Вот они здесь: немцы, ирландцы, итальянцы, шведы, испанцы, англичане, французы, которых мы можем показать довольно подробно. Внутри французов есть — парижане (о них я буду говорить отдельно, так как они отличались от всех прочих французов вначале), примкнувшие к ним бретонцы, гасконцы, бургунды, эльзасцы — это франки; нормандцы — это норвежцы; провансальцы — это потомки древних римлян.
Они, в свою очередь, состоят из консорций и конвиксий и так далее. Консорций и конвиксий могут возникать и распадаться, причем ощущение единства этноса как целого при этом не меняется. Конвиксия — это самая элементарная этническая система — небольшая группа людей с общим местом обитания и быта.
Но сложность данной этнической системы определяется величиной пассионарности, уровнем пассионарности. И поэтому она нам нужна, — степень сложности, и мы ее положим на ординату.
То есть вначале было N этносов, ну, две-три таких небольших консорций, которые составляли племя, как раньше было принято говорить. Потом это количество увеличивается в результате того, что пассионарность развивается и наконец достигает довольно больших величин.
* * *И вот тут-то мы перейдем к описанию развития пассионарности, что связано с категорией времени.
Все знают, конечно, что такое время. Честно скажу, — все, кроме меня. Когда я начинаю об этом думать, то выясняется, что я совершенно не знаю, что такое линейное время, которое мы привыкли рассматривать как основное. Но, в общем, это — категория спекулятивная, категория — мыслительная. Она есть, но что она отражает, я не знаю. Мерять его принято условно — от какой-то даты — от Рождества Христова, или от Хиджры,[436] или от взятия Селевком Никатором Вавилона (это 312 год до новой эры). Тут от любой точки можно его мерить, и так будет прошедшее и будущее.
А реально? Ведь мы же им не пользуемся, реально — пользуемся циклическим временем. То есть каждая неделя повторяет другую. И мы уже считаем не по минутам, и не по часам, и даже не по дням, а по семеркам — это удобнее.
Но, понимаете, со временем — сложно. Самое простое время, обывательское время, которое испытывают люди в состоянии гомеостаза — это время циклическое. Зима-лето, зима-лето, зима-лето. Китайцы писали, что тюрки и монголы узнают время по смене травы и воды или снега. Желтеет трава, покрывается льдом вода, потом — тает, и опять — зеленеет. Но они подсчитывали и, конечно, путались, потому что это очень небольшая система отсчета. Но это — циклическое время.
Циклическое время очень удобно, но это тоже условный счет времени, хотя он очень был распространен. Такое время было у древних шумеров и усвоено нами у них, это — неделя. Семь планет, — как хорошо. Повторяются снова, опять в том же порядке. Очень удобно. Но иногда нужно считать циклическое время большими интервалами, — как принято на Востоке. Тогда они приняли звериный цикл — двенадцать лет. Если нужно было это время удлинить, то придуман был двенадцатилетний цикл животных, которые легко находить вот здесь по руке, как раз будет 12 сгибов пальцев. (Л. Н. Гумилев показывает, загибая пальцы на руке. — Ред.) Мышь, тигр, бык, этот самый — дракон, змея, лошадь, овца, обезьяна, курица, собака, кошка и свинья — двенадцать лет. Но 12 лет — тоже не так много. Потом, когда и этого оказалось мало, приняли цикл двадцатичетырехлетний: самец и самка — дракон и дракониха.
