Джеффри Евгенидис - А порою очень грустны
— Ты уже позавтракал?
Леонард показал пачку сигарет.
В соседнем дворе заработала газонокосилка. Мадлен села на широкий подлокотник кресла.
— Звонила Келли, — сказала она. — Как ты смотришь на то, чтобы съездить со мной в город сегодня вечером? Где-нибудь в полпятого?
— Не лучший вариант, — сказал Леонард, снова хриплым голосом.
— На Риверсайд-драйв есть односпальная.
— Ты поезжай.
— Я хочу, чтобы ты поехал со мной.
— Не лучший вариант, — повторил он.
Звук косилки приближался. Дойдя до самого забора с той стороны, он снова начал отдаляться.
— Мама идет на коктейль, — сказала Мадлен.
— Мадлен, я могу и один побыть.
— Знаю.
— Если бы я хотел покончить с собой, мог бы сделать это ночью, когда вы спите. Мог бы утопиться в бассейне. Я мог сделать это сегодня утром.
— Ты думаешь, мне от твоих слов легче будет ехать в город? — сказала Мадлен.
— Слушай. Мад. Я себя не особенно хорошо чувствую. Страшно устал, нервы на взводе. Еще одну поездку в Нью-Йорк я, наверное, не вынесу. Но здесь, на крыльце, мне неплохо. Можешь меня тут оставить.
Мадлен зажмурилась.
— Как же мы будем жить в Нью-Йорке, если ты даже не хочешь поехать посмотреть квартиру?
— Такой вот парадокс. — С этими словами Леонард затушил сигарету, швырнул окурок в кусты и закурил новую. — Я, Мадлен, занимаюсь самонаблюдением. Это все, на что я способен. В последнее время самонаблюдение удается мне лучше. А пихаться в метро в жару, с кучей потных ньюйоркцев я не готов…
— Мы такси возьмем.
— … И ехать в жару в душном такси тоже. На что я способен, так это на то, чтобы остаться здесь и прекрасно сам о себе позаботиться. Нянька мне не нужна. Я тебе это давно говорю. Мой врач тебе это давно говорит.
Она подождала, пока он закончит, и повернула разговор к насущной теме:
— Дело в том, что квартира хорошая, нам придется решать сразу. Могу позвонить тебе из автомата, когда посмотрю.
— Можешь решать без меня. Это же твоя квартира.
— Не моя, а наша.
— Платишь за нее ты, — сказал Леонард. — Тебе же нужно поселиться в Нью-Йорке.
— Ты тоже хочешь поселиться в Нью-Йорке.
— Уже нет.
— Но ты же говорил, что хочешь.
Леонард повернулся и взглянул на нее впервые за весь разговор. Таких моментов, как ни странно, она страшно боялась, — когда он смотрел на нее. В глазах Леонарда была пустота. Казалось, будто заглядываешь в глубокий сухой колодец.
— Давай ты со мной разойдешься, и все? — сказал он.
— Прекрати.
— Я бы не стал тебя винить. Я бы тебя прекрасно понял. — Выражение его лица смягчилось, стало задумчивым. — Знаешь, как поступают мусульмане, когда хотят развестись? Муж трижды повторяет: «Развожусь с тобой, развожусь с тобой, развожусь с тобой». И все дела. Мужчины женятся на проститутках и сразу же с ними разводятся. Чтобы избежать супружеской измены.
— Ты нарочно меня расстраиваешь? — сказала Мадлен.
— Извини. — Леонард потянулся к ней, взял за руку. — Извини, извини.
Когда Мадлен снова вошла в дом, было уже почти одиннадцать. Она сказала Филлиде, что решила в город не ездить. Вернувшись в кабинет Олтона, она позвонила Келли — может, Келли сходит посмотреть квартиру и опишет ее по телефону, и тогда можно будет решить. Однако Келли была занята с очередным клиентом, так что Мадлен оставила сообщение. Пока она ждала звонка от Келли, Леонард поднялся по задней лестнице, окликая ее. Выйдя, она нашла его в холле держащимся за перила лестницы обеими руками.
— Я передумал, — сказал он. — Я поеду.
Мадлен вышла за Леонарда под действием силы, весьма напоминавшей манию. С того дня, как Леонард начал экспериментировать с дозировкой лития, до того момента в декабре, когда он ворвался домой со своим исступленным предложением, Мадлен обуревали похожие, льющиеся каскадом чувства. И она тоже была безумно счастлива. И она тоже испытывала повышенное сексуальное влечение. Она казалась себе величественной, непобедимой, готовой на риск. Когда в голове у нее раздавалась сладкая музыка, она не слушала никого и ничего.
По сути, сравнение этим не ограничивалось, потому что Мадлен, пока не перешла в маниакальную стадию, пребывала почти в такой же депрессии, как и Леонард. То, что ей нравилось в Пилгрим-Лейк, когда они только приехали, — пейзаж, атмосфера избранности, — не искупало неприятного социального окружения. Месяцы шли, а она так ни с кем толком и не подружилась. Немногочисленные женщины-ученые в лаборатории либо были гораздо старше Мадлен, либо относились к ней так же снисходительно, как и ученые-мужчины. Единственной из остепенившихся, с кем Мадлен ладила, была подруга Викрама Джейлти, Алисия, но она приезжала всего раз или два в месяц на выходные. Да и в любом случае Леонард был одержим стремлением держать свою болезнь в секрете, что не особенно способствовало общению. Ему не нравилось, когда рядом люди. Поев как можно быстрее, он ни за что не хотел сидеть в баре после ужина. Иногда он упрямо оставался дома и ел макароны, хотя в лаборатории работал профессиональный повар. Когда Мадлен ходила в бар без Леонарда или играла в теннис с Гретой Малкил, она никак не могла расслабиться. Если кто-нибудь спрашивал про Леонарда, особенно о том, как он себя «чувствует», ее охватывала паранойя. Она была сама не своя, всегда уходила рано, возвращалась домой, закрывала дверь, задергивала шторы. Оказалось, что у Мадлен была своя «сумасшедшая на чердаке» — ее парень, ростом шесть футов три дюйма.
А потом, в октябре, Элвин обнаружила литий, который принимал Леонард, и все еще больше усложнилось. После того как Филлида улетела обратно в Бостон, а из Бостона в Нью-Джерси, Мадлен ожидала неизбежного звонка. Он последовал спустя неделю, в начале ноября.
— Я так рада, что воспользовалась случаем посетить знаменитую Пилгрим-Лейкскую лабораторию! Она произвела на меня ужасно сильное впечатление.
Что вызывало тревогу, так это чрезмерное веселье в голосе Филлиды. Мадлен приготовилась к худшему.
— И со стороны Леонарда было очень мило оторваться от работы и показать нам лабораторию. Я тут всем своим друзьям потихоньку даю уроки. Это называется «Все, что вы хотели узнать о дрожжах, но боялись спросить». — Филлида захихикала от удовольствия. Потом, прочистив горло, она сменила тему: — Я подумала, возможно, тебе будет интересно ознакомиться с тем, как развиваются события в семействе Хиггинсов.
— Нет.
— Рада сообщить, что дела идут гораздо лучше. Элли выехала из «Ритца» и вернулась домой к Блейку. Благодаря новой няне — которую оплачиваем мы с отцом — военные действия прекратились.
— Я же сказала, мне неинтересно.
— Ах, Мадди, — пожурила ее Филлида.
— Ну неинтересно мне. Какое мне дело — пускай хоть разводятся.
— Я знаю, ты сердишься на сестру. И у тебя есть на это все основания.
— Элли с Блейком друг другу вообще не нравятся.
— Думаю, это не так, — сказала Филлида. — У них бывают разногласия, как у всякой семейной пары. Но главное — они люди одного круга, они понимают друг дружку. Элли повезло, что у нее есть Блейк. Он очень стабильный человек.
— Что ты хочешь сказать?
— Только то, что сказала.
— Интересно ты, однако, слова подбираешь.
Филлида вздохнула в трубку:
— Нам надо об этом поговорить, но я не знаю, возможно, сейчас не время.
— Почему же не время?
— Ну, это разговор серьезный.
— Мы говорим об этом только потому, что Элли сунула нос не в свое дело. Иначе ты ничего не узнала бы.
— Это верно. Но факт состоит в том, что я все-таки знаю.
— Тебе что, не понравился Леонард? Разве он не был любезен?
— Он был очень любезен.
— Тебе разве показалось, что он какой-то не такой?
— Нет, вообще-то нет. Но за последнюю неделю я много слышала про маниакальную депрессию. Знаешь дочь Тернеров, Лили?
— Лили Тернер сидит на наркотиках.
— Теперь она определенно сидит на лекарствах. И будет сидеть до конца жизни.
— В смысле?
— В том смысле, что маниакальная депрессия — состояние хроническое. Ею болеют всю жизнь. Это не лечится. Люди таскаются по больницам, у них случаются нервные срывы, они не способны удержаться на работе. А их родственникам приходится все это переживать вместе с ними. Ты слушаешь, милая? Мадлен! Куда ты пропала?
— Я слушаю.
— Я понимаю, что ты все это знаешь. Но я хочу, чтобы ты задумалась, что это значит — выйти замуж за человека… за душевнобольного. Не говоря уж о том, чтобы растить с ним детей.
— А кто сказал, что я собираюсь за Леонарда замуж?
— Ну не знаю. Я просто говорю, вдруг ты собираешься.
— Мам, давай представим себе, что у Леонарда какая-нибудь другая болезнь. Скажем, у него диабет или что-нибудь такое. Ты бы так же себя вела?
