Игорь Неверли - Сопка голубого сна
Еще издали они увидели на крутом берегу как бы две большущие копны сена. Это и были избы бурят, срубленные, как оказалось, восьмистенками, в круг. Высокие крыши со срезанными верхушками были покрыты гонтом.
Хозяева в праздничных одеждах вышли им навстречу.
Бронислав со словами «айлшан ерэбэ» — гость пришел — сунул соболя в окошко. Старик стал благодарить и приглашать внутрь.
У порога они остановились, с любопытством озираясь кругом. Большой, почти правильный круг из восьми лиственничных стен, утепленных мхом, воткнутым меж бревен, делился на две части: одну (примерно четверть площади) черную, без пола, и вторую (три четверти) белую, с дощатым полом, поднятым немного над землей. Из-под пола высовывались головки новорожденных ягнят и телят, которых здесь содержали в зимнее время. Они прошли по ступенькам на чистую сторону, где стояла печка с плитой и конфорками. От печки шли железные трубы, кончики которых были выведены наружу через крышу и замурованы — по ним выходил дым. А повернувшись к двери, гости увидели над ней широкую полку, на которой лежал снег, он таял и стекал по деревянному желобу в ведро — такой водопровод соорудили себе буряты.
Они ступили на стеганый войлок и уселись на «олбоках», цветных матрасиках, сложенных высокой стопкой один на другом. Старик Хонгодор, Цаган и Дандор сели напротив, а весь их род, сыновья, дети и жены, стояли сзади, где пришлось.
Все были нарядны, в новых халатах, ботинках, безрукавках. На обеих половинах, левой — мужской и правой — женской, царили чистота и порядок. Справа стояли новый буфет для кухонной посуды и низкая кровать с круглыми и четырехугольными подушками, отделанными оборками и разноцветными лентами... Во всем был заметен достаток, чувствовалось праздничное настроение.
— Я принес вам, дорогие соседи, лампу на новоселье, чтобы в этом доме было светло, — сказал Бронислав, разворачивая свой подарок.
Он зажег белый колпачок — что-то зашумело, заискрилось, и вдруг все помещение озарилось ярким белым светом.
— Последнее чудо техники: колпачная керосиновая лампа! В кооперативный магазин как раз к моему приезду привезли их дюжину, и я сразу купил три — две себе и одну вам.
Лампа подвешивалась на цепочке к потолку. Когда надо было зажечь, гирька, прикрепленная к цепочке, поднималась, а лампа опускалась. Но поскольку в потолке пока не было крюка, Бронислав поставил лампу на буфет.
— А я, — сказала Вера,— хочу вам подарить коврик на стенку, чтобы у вас было уютно и тепло.
На коврике по камням бежала речушка, виден был лес и избушка вдали, к водопою пришли косуля с детенышем, малыш пил, а мать, подняв ножку и навострив уши, прислушивалась...
Это вызвало неописуемый восторг. Все столпились вокруг коврика, смотрели, щупали, проверяя, рисунок ли это или вышивка, наконец, нашли несколько гвоздиков и повесили коврик на стенку.
В свою очередь заговорил Павел:
— А я принес вам зеркало, чтобы каждый мог увидеть, как он хорош и здоров.
И он развернул зеркало в большой золоченой раме. Все онемели. Каждый из бурят видел себя впервые.
Раньше понятия не имел о том, как выглядит. Первым встал перед зеркалом Хонгодор, снял шапку, тот в зеркале снял тоже, показалась голова, выбритая наполовину, с седой косичкой, какую носил в роду только он один, верный древнему обычаю. Он долго смотрел на того и сказал: «Я быть очень старый, помирай будет...» Но тут столпились у зеркала остальные, глядя с изумлением на себя и друг на друга, восклицая слова радости, страха, удивления...
Хонгодор кивнул Цагановой жене. Та вытащила из большого кувшина с узким горлышком деревянную пробку, и в избе запахло самогоном.
Она налила его половником в чарку и протянула Брониславу.
Все ждали, что он просто поднесет ее к губам и опрокинет, но он встал, подошел к печке, брызнул несколько капель на плиту, отдав этим дань уважения богу домашнего очага. Обвел взглядом божницу, где в мире и согласии стояли рядком на полке православная икона, медные изображения Будды и фигурки языческих эджинов, хозяев леса, воды, гор, затем сказал:
— Пусть Богоматерь Казанская всегда хранит этот дом, его хозяев и имущество! А когда у нее будут дела поважнее, пусть ее выручит в этом великий Будда, и пусть он по доброте своей возьмет себе в помощь местных эджинов, чтобы все здесь были здоровы, веселы и богаты!
Он глотнул из чарки и передал ее Хонгодору. Тот не сразу принял и не сразу ответил. Он стоял, пораженный поведением Бронислава, его знанием «духориана», то есть церемониала возлияний.
Придя в себя, старик сделал глоток и заговорил:
— О Броня Славы! Ты смелый и храбрый, ходить на медведя с треногой и ножом, убить бурого и дать нам мясо, мы кушай, много кушай! Ты умный, быть ручей около твой дом, теперь нет ручей, есть большой вода, она идти на огород, на лук, горох, капуста, там рыбы, там плавать твой выдра и ловить рыба для тебя! Ты добрый, дать нам еда и ружья и много вещей, объяснить, что лучше жить в деревянный дом, где пол и двери. Мы много, много любить тебя, мы много, много слушать тебя, Броня Славы, как нашего ясу, тайшу Хонгодора.
Он наполнил чарку до краев и вернул Брониславу, тот принял, зная, что теперь надо выпить до дна.
А старик угощал всех по очереди. Вере тоже пришлось выпить капельку, Павел получил нормальную порцию, за ним Цаган, Дандор, Эрхе и остальные.
Начался пир. Сначала подали бульон в резных чашах из березовых наростов. Вторым блюдом была «бууза» — пирожки из пресного теста с начинкой из сырого мяса, которое готовили на пару в специальной железной посуде. Третьим — шашлык на длинных тонких палочках. Потом был «арул» — творожная масса, высушенная и нанизанная на нитки, «урмэ» — кружки из молочной пенки, сложенные вдвое, лепешки, жаренные на бараньем сале, разного рода варенье и кирпичный чай, на этот раз, по совету Павла, чистый, без соли, молока и жира.
Разговор шел оживленный, у всех развязались языки, вспоминали, как буряты прибыли сюда, делились планами на будущее, смеялись, показывали домашнюю утварь, детей... Когда Вере показали толстощекую двухлетнюю девочку, Бронислав шепнул: «Это та самая, из люльки...» Вера поняла. Перед ней был ребенок, умиравший не так давно с голоду в вонючей колыбели.
Уже стемнело, когда они вышли из избы. Хозяева проводили их немного, попрощались и вернулись к себе.
— Вы заметили, как он странно на этот раз называл Бронека — Броня Славы?
— Это я ему объяснил,— откликнулся Павел.— Он спрашивал, что значит это имя,— никогда не слыхал такого... И я ему сказал, что мы, русские, так называем города — Владивосток, Владикавказ... значит — владей этим краем... А поляки называют людей, владей, мол, своей славой, защищай ее, как броня. Владислав, Бронислав...
Через неделю должна была состояться свадьба Павла и Эрхе. Пока что они поселятся в комнатке наверху, а на будущий год Павел поставит себе отдельную избу и переберется с Эрхе туда. С понедельника Павел работал, делал второй стол и скамейки, чтобы всех посадить. А, начиная с четверга, женщины возились на кухне, варили, жарили, пекли.
В воскресенье составили и накрыли скатертью оба стола, украсили зеленью, расставили тарелки, рюмки, разложили приборы, поставили водку для мужчин, вино для женщин, принесли холодные блюда — селедку, икру, заливную рыбу, ветчину, паштет, соленые грибы и огурцы, клюкву...
— Ну, получилось прекрасно, Павел не ударит лицом в грязь перед новой родней,— сказала Вера, окинув стол оценивающим взглядом, и повернулась к Любе с Дуней.— А теперь, девчата, пошли переодеваться и прихорашиваться.
Едва они с этим управились, как распахнулись ворота и въехал Цаган на олене с пестрыми лентами на рогах, везя сундук с приданым Эрхе, следом за ним — вторая нарта, на которой сидели Эрхе с отцом, державшим в руках колчан, полный стрел, затем третья с Дан-дором и его ^кеной, и так далее, всего семь нарт.
Открыли парадные сени, и Цаган с Дандором понесли сундук на террасу, а оттуда наверх, в комнату молодоженов, поставили у стенки, а старик привязал колчан к изголовью кровати со словами:
— Мы принести хегенык со стрелами, а вы принести полный подол детей!
Павел помрачнел. Когда все вышли и в комнате остались только они с Брониславом, он сказал:
— Только этого не хватало... Сама еще ребенок, восемнадцати нету, и уже дети!
— Ты пока не хочешь детей?
— Нет, конечно! Пусть Эрхе поживет в свое удовольствие, придет время, когда ей самой захочется стать матерью.
— Да, легко сказать... Знаешь что, Павел, один аптекарь в Нерчинске, когда я попросил у него мазь от ран после кандалов, пожалел меня, сказал, что мне придется жить среди тунгусов и бурят, где каждая вторая девушка заражена дурной болезнью, и подложил мне тайком подарок — пакет презервативов. Мне они больше не нужны, пошли, я тебе отдам их.
