Елена Антонова - Неисторический материализм, или ананасы для врага народа
Сергей зажмурился – двор кишел рабочими в синих комбинезонах. Из котлована по пояс высовывался неутомимый прораб, показывая, как ровно класть стену, и заодно покрикивая на тех, кто пялился на блоки, раскрыв рот.
Но самое невероятное ждало его впереди. Сквозь толпу рабочих с зычным криком «Поберегись!» к Виктору Николаевичу протискивался Селиванов с мешком цемента на плече!
– Чего встали? Работать! – периодически покрикивал он, одним глазом наблюдая, слышит ли его прораб.
Сергей зажмурился. Когда он снова открыл глаза, видение не исчезло. Селиванов уже стоял с Виктором Николаевичем и, преданно глядя ему в глаза, что-то говорил. Сергей ужаснулся. Пробираясь к нему через двор, он с неудовольствием заметил, что это место стало уж очень многолюдным.
Селиванов повернул к нему голову и на секунду замер, а потом зашептал что-то в ухо Виктору Николаевичу с удвоенной силой.
– Добрый день, – вежливо сказал Сергей.
– Кому добрый, а кому – нет, – туманно ответил бывший подполковник.
– Что вы здесь делаете? – поинтересовался Сергей. – Поменяли место работы?
– Я строитель по профессии, – заявил Селиванов и, увидев, что Сергей вопросительно поднял брови, поспешил внести ясность: – Вы зря сюда явились. Вас здесь на работу не примут.
Виктор Николаевич деликатно покашлял, взял Бахметьева под руку и с преувеличенной вежливостью сказал:
– Сергей Александрович, позвольте доложить обстановку.
Сергей Александрович моментально принял важный вид и скомандовал обомлевшему Селиванову:
– Не стойте тут. Займитесь делом.
Селиванов, опечалившись, поспешно отошел.
– Вы что? – зашипел Сергей. – Это у Анатолия Васильевича такое чувство юмора? Он же тут бомбу подложит. Или ножом кого-нибудь пырнет! Бандит ведь, хоть и подполковник…
– Не переживайте! Это ненадолго. Тут один кандидат психологических наук эксперимент по социальной психологии ставит. Для докторской. Желает посмотреть на поведенческие особенности при перемене социальных ролей. В смысле, когда шеф и бывший подчиненный вдруг меняются местами.
– Это он желает посмотреть, как Селиванов будет себя со мной вести?
Виктор Николаевич смутился.
– Меня самого этот тип бесит. Ходит тут, то указания дает, то подлизывается. И на всех стучит.
– Так выгоним его в шею. А? – безнадежно предложил Сергей.
Виктор Николаевич вздохнул.
– Мне этот ваш Барсов сказал, что эта ситуация близка к экстремальной. Бывший заключенный и начальник. Но, – оживился он, – это всего на два дня. Ваш кандидат в доктора сказал, что ему хватит. А потом я его так далеко пошлю…
– Вместе пошлем, – поддержал Сергей и пошел осматривать стройку. – Кстати, – озабоченно сказал он, – Андрей сказал, что тут уже все на меня доносы настрочили. И агроном, и вся верхушка. Так что сюда могут наведаться гости.
– Приходили уже. Агроном. Требует вернуть людей на поля. Даже на городских покушался.
– А они что? Деревенские?
– Боятся. Деньги деньгами, но тут под суд отдать грозят. За саботаж. Вот они и страдают. И деньги терять не хочется, и в тюрьму боятся попасть. Предлагают по вечерам работать. Хоть по ночам.
– А может, посоветовать им подать заявление о выходе из колхоза? – предложил он.
Виктор Николаевич покачал головой:
– В том-то весь и фокус – они должны сами решить.
Сергею это категорически не понравилось.
– Получается, мы ввели их в соблазн, поманили деньгами и теперь будем наблюдать, как они себя поведут?
Виктор Николаевич кивнул головой.
– Так нечестно!
– Они сами должны найти выход.
– Провокация это называется, – проворчал Сергей.
Виктор Николаевич развел руками. Чтобы не волновать Бахметьева, он решил ему пока не говорить, что на стройку приезжали два ужасно деловых человека в штатском. Несмотря на жару, они были в черных костюмах, в белых рубашках и в галстуках и очень этим гордились. Представиться они отказались, но ходили по стройке, долго смотрели на экскаватор, о чем-то шептались и даже записали его номер. Виктора Николаевича это позабавило, потому что номер был приляпан вездесущим Митей и выглядел совсем как настоящий. Правда, три шестерки в сочетании с названием некоей темной силы – 666 САТан АТАМ – могли бы смутить человека суеверного, но гости таковыми, видимо, не являлись. Потому что они без всякого колебания все аккуратно переписали в свои книжечки и поинтересовались друг у друга, не обозначает ли «САТ» сокращение от Саратова. Насчет «АТАМ» им почему-то было все понятно. Если так, оставалось только за них порадоваться. Вообще-то Митя имел в виду строчки из «Мефистофеля»: «САТанА ТАМ правит бал». Но «правит бал» на номере не уместилось.
Потом гости поинтересовались заказчиком. Довольно-таки навязчиво поинтересовались. Будто в гости к нему собрались. Имя спрашивали и городской адрес. Виктор Николаевич бахметьевские координаты им не дал. Пусть сами посуетятся. Гости, правда, очень настаивали. Грозились туманно, что, мол, если не скажет, то очень пожалеет. Но Виктор Николаевич храбро ответил, что время, мол, совсем уже не то и что, мол, он выполняет заказ на законно купленном участке и никому не позволит совать нос в его дела.
– Берия вон всех пугал, расстреливал направо и налево, и где он теперь?
– Где? – испугались люди в черном.
– Сегодня какое число? – неожиданно спросил Виктор Николаевич.
– Второе июня, – растерянно ответил один из них. – А что?
– Значит, гуляет еще, – задумчиво сказал Виктор Николаевич. – Но ничего, недолго ему осталось. Меньше месяца.
– Как меньше месяца? До чего меньше месяца?
Виктор Николаевич по возможности постарался принять зловещий вид:
– До ареста.
Гости расхохотались. Правда, немного ненатурально.
– Вы со своими провокаторскими разговорчиками дождетесь! – пригрозили они.
– А вот поговорим с вами после двадцать шестого июня! – многозначительно пообещал прораб.
Гости повозмущались – как и положено государственным людям в таких случаях, громко фыркая и выражая свое негодование всеми доступными им способами. И отбыли, продолжая негодующе качать головами. Они, в отличие от просвещенного Виктора Николаевича, не читали газеты «Правда», которая еще только должна выйти двадцать девятого июня, то есть ровно через двадцать семь дней. Там, с некоторым опозданием, будет написано, что Берия Лаврентий Павлович арестован как враг народа двадцать шестого июня одна тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. И двадцать третьего декабря будет расстрелян в подвале Лубянки. И Никита Сергеевич Хрущев, который заявит народу о культе личности Сталина, ниспошлет на страну благодатную оттепель и отучит людей прислушиваться в страхе к шагам на лестнице по ночам, начнет свое восхождение точно так же, как те, от кого он отречется под благоговейное молчание двадцать второго съезда, – обагрив руки кровью. И неважно, что это будет кровь тирана, который, собственно, кроме смерти, ничего и не заслуживает. Дело не в тиране. А в том, что новый вождь н е с м о ж е т и н а ч е. Но об этом через двадцать семь дней в газете ничего не напишут.
А пока Сергей стоял у котлована и наблюдал, как он на глазах перестает быть котлованом, а превращается в подвальный этаж.
– Тут на каждый кирпич по человеку, – сказал он сам себе.
– Не кирпич, а пенобетонный блок, – услышал он сзади знакомый голос.
– Плохо работаешь, – повернулся он к Селиванову. – Отвлекаешься. Ты сейчас что должен делать?
Селиванов немного помолчал, в упор глядя на Сергея.
– Слушай, хозяин! – с угрозой сказал он, вложив в слово «хозяин» все презрение, какое мог. – Если ты попробуешь меня уволить, я напишу куда следует, что ты у государства материалы воруешь и превышаешь установленные размеры дома.
Сергей беззаботно махнул рукой.
– Хоть сейчас пиши. Тут уже до тебя знаешь сколько народа написало? Ого-го! Весь район, как улей, гудит. Так что будешь халтурить – моментально уволю. Иди, говорю, кирпичи класть!
Селиванов среагировал моментально. Сергей даже зауважал его за выдающийся артистизм и вживание в роль. Он неуловимо быстро надел на себя выражение лица своего парня, чуть смущенного добряка, - мол, стараюсь, как могу, а между своими людьми чего не бывает?
– Да я стараюсь, Сергей Александрович. Учусь, можно сказать, на ходу. Вы уж меня не выдавайте, что я не строитель.
– По-моему, это сразу видно, – заявил Сергей.
– Я копать могу. Яму. Глубокую.
– Молодец, – хлопнул его по плечу Сергей. – Голендимову уже выкопал яму? Глубокую?
Селиванов зарделся, как маков цвет. Он знал, что весь НКВД зашевелился, как огромный муравейник, уничтожая архивы и валя вину друг на друга. И поспешил послать в Москву несколько «расстрельных» приказов с голендимовскими подписями, присовокупив к ним донос. Правда, в Москве всем было не до этого – замести бы следы самим, взвалив как можно больше вины на органы на местах. Поэтому Селиванова быстренько с занимаемой должности уволили – за превышение полномочий и злоупотребление служебным положением. Потому что на то и начальник, чтобы его увольнять в первую очередь. А Голендимов, несмотря на донос, пока сел в селивановское кресло. Откуда он будет смещен ровно через год и направлен в мордовскую колонию строгого режима на должность обычного надзирателя. Где зэки, узнав о его предыдущей должности, задушат его подушкой ночью в сортире.
