Отто Штайгер - Избранное
Мы застаем героя «на вершине», в момент, когда, казалось бы, достигнув всего желаемого, он может спокойно и уверенно доживать оставшийся ему на земле срок. Но дал уже трещину построенный им вокруг себя, незыблемый лишь на первый взгляд мир благополучия и душевного комфорта: самоубийство доведенной до отчаяния жены лишает «уважаемого человека» внутренней опоры, заставляет по-новому взглянуть на собственную жизнь. И теперь он видит ее в истинном, неприглядном свете.
У читателя, хорошо знающего русскую литературу, начало штайгеровского романа неизбежно вызовет определенные литературные ассоциации. Безжизненное тело жены, покончившей счеты с жизнью, и мечущийся по пустым комнатам муж, выстраивающий в памяти прошлое и с ужасом осознающий его необратимость, сбивчивый, прерывистый внутренний монолог, обращенный то к неведомому третьему слушателю, го прямо к той, что лишь несколько часов назад ушла из жизни, — да ведь это Достоевский, один из его поздних шедевров, «Кроткая», небольшая повесть, опубликованная в «Дневнике писателя» за 1876 год. Подсказал ли русский писатель швейцарскому прозаику замысел его романа, или созрел он у него сам по себе, продиктованный «свинцовыми мерзостями» окружающей его жизни, для обычного читателя, не историка литературы, момент этот существенного значения не имеет. Гораздо важнее для него то, что и классик русской литературы XIX века, и швейцарский писатель века XX исходят из одной и той же нравственной посылки: нельзя безнаказанно творить зло, нельзя разрушать в себе «душу живую», отодвигая «на потом» добро и любовь. И если остается в душе человеческой хоть какая-то искра, если не выжжена она дотла себялюбием и корыстью, суд совести неизбежен, как неизбежна и жестокая расплата. Собственно, герой Штайгера и расплатился сполна — своей никчемной, пустой, жалкой жизнью. «Его жизнь, — делает в конце романа косвенный вывод писатель, — его жизнь и так была ужасна». Как ужасна и смерть «уважаемого человека» в окружении внешне скорбящих, но чуждых ему людей, под любопытным взглядом сына, которому не терпится скорее прибрать к рукам солидное отцовское наследство.
Конечно, роман Штайгера не свободен был от некоторых недостатков — писатель ведь стоял тогда лишь у начала своего творческого пути. Слишком выступает порой в романе дидактическое начало, не очень оправданно мгновенное нравственное просветление героя, слегка размытыми кажутся рядом с ним второстепенные персонажи. И все-таки главное достоинство книги отдельные ее недостатки явно перекрывает: за портретом «уважаемого человека» встает портрет общества, главной движущей силой которого является страсть к наживе, общества, безнравственного в самой основе своей.
Публикация романа «Портрет уважаемого человека» получила широкий и даже несколько неожиданный резонанс. Не прошел незамеченным факт его издания в Советском Союзе. А когда вслед за этим Отто Штайгер впервые посетил нашу страну, откуда вывез самые добрые впечатления, вокруг его имени поднялась явно недоброжелательная шумиха. В результате Штайгер вынужден был уйти с поста председателя Союза швейцарских писателей. Однако это обстоятельство не заставило Штайгера отказаться от его прогрессивных взглядов, и все дальнейшее творчество только закрепило за ним репутацию писателя актуального, «острого», не боящегося изображения глубоких социальных и нравственных конфликтов.
Восемь лет спустя, в 1960 году, выходит в свет роман «Путешествие к морю», явившийся своего рода «зеркальным отражением» «Портрета уважаемого человека». Писатель словно пытается создать нравственный антипод «уважаемому человеку», и тогда возникает новый тип героя, которому суждено было пройти по многим штайгеровским книгам, включая и самые недавние. Это чудак, бессребреник, способный отличить подлинные ценности от мнимых, человек добрый, бескорыстный, а потому воспринимаемый окружающими как человек «не от мира сего». Для героя романа «Путешествие к морю» подобная реакция ближних находит и вполне конкретное проявление: его водворяют в сумасшедший дом, где он рассказывает врачу в течение нескольких сеансов историю собственной жизни. Рассказ этот, то размеренный и неторопливый, то сбивчивый, путаный, с неизбежными лирическими отступлениями, и составляет сюжетную канву романа.
Неглупый, доброжелательный врач клиники для душевнобольных давно уже понял зыбкую относительность понятий «нормальное» и «ненормальное» в обществе, которое уже по самому устройству своему нельзя считать нормальным, здоровым и разумным. Вот почему пациент, совершавший с точки зрения обывательской морали самые невероятные, «ненормальные» поступки, представляется ему человеком вполне здоровым, чего нельзя сказать об окружающем его обществе. Герой Штайгера и впрямь совершает поступки, казалось бы противоречащие здравому смыслу: год ухаживает он за девушкой, год покорно позволяет принимать себя в ее доме как жениха, согласен даже ежемесячно откладывать деньги на свадьбу, на обзаведение хозяйством и вдруг, когда будущая его семейная жизнь расписана и просчитана уже до мелочей, неожиданно заявляет о намерении совершить путешествие к морю, которого никогда не видел. Паломничество к морю затягивается, герой бродяжничает, встречается с самыми разными людьми, странствует вместе с цирковой труппой, чуть было не становится предприимчивым дельцом, а после смерти компаньона пытается любым способом избавиться от ненужного ему доходного предприятия, сознательно играет на разорение, хочет даже подарить фабрику рабочим (вот тут-то у окружающих и возникает подозрение, в своем ли он уме), снова отправляется странствовать и оказывается в конце концов в клинике для душевнобольных. Сложная, причудливая биография. Впрочем, если свести все к нравственной, человеческой первооснове, поступки героя предстанут простыми и естественными, так же как и побудительные их мотивы. Но мир, где естественные человеческие проявления, такие, как доброта, участие к ближнему, бескорыстие, мечта о прекрасном, воспринимаются как душевная патология, как резкое и кричащее отклонение от нормы, — такой мир безумен уже по самой природе своей.
В «безумном, безумном, безумном мире» живет и Виктор Дефонта, герой романа «Год в одиннадцать месяцев» (1961; русский перевод — «Прогресс», 1966). Подкупающий своей чистотой и честностью молодой коммивояжер в чем-то сродни вольтеровскому Кандиду: он так же искренен в своих поступках, так же убежден, что в жизни неизбежно побеждает добро. Виктор, как и полагается благородному герою, спасает юную, красивую девушку, упавшую по неосторожности с моста в холодную февральскую воду. Марина, естественно, влюбляется в своего спасителя не менее страстно, чем спаситель в нее, и на горизонте маячит уже перспектива счастливого брака со множеством симпатичных ребятишек. Однако радужная эта будущность отодвигается все дальше, и юные герои вынуждены преодолевать все новые препятствия.
Купание в холодной февральской воде имело для Виктора Дефонта, помимо знакомства с Мариной, еще одно жизненно важное последствие. В больнице, куда он угодил, заболев воспалением легких, Виктор знакомится ç «ратником божьим» Михаэлем. Нехитрое учение Михаэля имеет весьма условное отношение к религии, зато безошибочно вписывается в любой нравственный кодекс по-настоящему доброго, хорошего человека. Сводится он всего к трем истинам: «не лгн», «возлюби ближнего», «будь миротворцем». Истины эти находят незамедлительный отклик в чистой душе Виктора, и вот уже новообращенный «ратник божий» строит собственную жизнь в соответствии с тремя основополагающими принципами. Виктор говорит всегда только правду, что для коммивояжера отнюдь не легко, старается возлюбить ближнего и по мере сил своих способствовать миру на земле. Последнее и оказывается источником главного конфликта романа.
Ибо в вымышленной стране, где живет Виктор, назревает военный конфликт с соседней Драпонией. Политики и генералы уже сладострастно предвкушают будущую войну, промышленники подсчитывают будущие прибыли. Однако в маленькой деревушке Фарн, расположенной вблизи от границы с Драпонией, никто и не помышляет о войне. Живущих по ту сторону границы драпонцев не очень-то жалуют, но воевать… Обитатели Фарпа, в том числе Марина и ее отец, глава сельской общины, заняты проблемами куда более насущными, повседневными. Вот почему, когда солдаты начинают строить на границе с Драпонией бетонные укрепления, проходящие прямо по богатым фарнским пастбищам, Виктору-миротворцу приходит в голову гениальная и одновременно чрезвычайно простая идея: совет общины единогласно принимает постановление, запрещающее войну на территории Фариа.
Нет необходимости доказывать, сколь актуально звучат сегодня гротескно комические главы, рассказывающие, как подхвачена была инициатива фарнцев простыми людьми по всей стране и какой переполох она вызвала среди генералов и промышленников. И если уж от кого-то действительно приходится защищаться жителям миролюбивой деревушки, так это от собственного правительства, требующего применения к непокорной общине самых решительных и крутых мер. В самом начале 60-х годов писатель удивительно прозорливо увидел сегодняшний день, сегодняшних многочисленных сторонников мира, защищающих важнейшее дело современности. Хитроумные фарнцы, объявившие свою деревушку первой «зоной мира» на европейском континенте, сегодня нашли бы сотни тысяч, миллионы единомышленников во всех частях света. В доброй и мудрой притче Штайгера все кончается хорошо: стремившееся развязать войну правительство низложено, стремление к миру восторжествовало, и фарнцы, ставшие отныне самыми большими друзьями с жителями соседней драпонской деревни, празднуют победу. Писатель рисует картину утопическую, однако полную глубокого внутреннего смысла. Страстный антивоенный пафос, деятельное утверждение добра не могут не вызвать ответной реакции читателя, а мягкий юмор, с каким повествует писатель о своих героях, — доброй его ‘улыбки.
