Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра
Белощек опустился на воду неподалеку от судна и всю ночь не упускал "Талисман" из виду, время от времени подлетая, когда тот медленно удалялся. Спал Белощек мало: его ужасно мучил голод, а смутное воспоминание подсказывало, что в тот раз плавучий остров каким-то образом снабжал его пищей. Он боялся подплывать ближе, но поведение буревестников и глупышей, которые летали совсем рядом с судном, говорило, что нынче там нет никакой еды.
Но потом, когда рассвело, на палубе произошло то, что он мгновенно узнал и понял. К поручням подошли двое и выплеснули в море содержимое большого бака. За кормой поплыли отбросы из камбуза, и кружившие вокруг морские птицы, опустившись на воду, с шумом и дракой набросились на съестное. Поборов страх, Белощек влетел в клубок дерущихся птиц. Он был крупнее остальных и, молотя крыльями, сражался, покуда они не отступили, оставив ему самое богатое кормом место. Тогда он полетел за успевшим удалиться судном и, приблизившись, впервые заметил за кормой черные пятна, которые хмурыми тенями расплывались по морской синеве. Он опустился на воду почти у самой кормы.
Одно из странных черных пятен лениво пододвигалось к нему. Несколько минут Белощек наблюдал за его приближением. Потом муки голода стихли, и его начало клонить ко сну.
Проснулся он оттого, что нестерпимый холод, будто ножом, полоснул под водой по его брюху. И тут он заметил, что окружен тонким слоем разлившейся по воде черной пены, и эта клейкая темная слизь проникает сквозь оперение, пропитывая и склеивая перышки на груди и боках.
В обычных условиях оперение белощеких казарок превосходно защищает от воды и холода. Состоит оно из двух слоев: наружный — из жестких, плотно подогнанных, лежащих одно на другом перьев, внутренний - из густого, мягкого пуха. Неподалеку от хвоста казарки расположена жировая железа, из которой птица время от времени выдавливает клювом жир и смазывает им свои перья. Таким образом, снаружи перья всегда остаются водонепроницаемыми и защищают собой мягкий, неплотный, содержащий много воздуха защитный слой пуха. Но спускаемые кораблями в море нефтяные отходы губительно действуют на оперение, мгновенно уничтожая свойственную ему водонепроницаемость. Нефть просачивается сквозь перья, склеивая их клубками. Вода проникает до самой кожи, воздушная прослойка, обеспечивающая теплоизоляцию, уничтожается, и маховые перья часто слипаются до того, что птица теряет способность летать.
Просачиваясь под перья, вода пронзала грудь и брюхо Белощека ледяной, ноющей болью. Ужас охватил его: никогда не испытывал он ничего подобного. Благодаря великолепной водонепроницаемости оперения он вообще никогда раньше не чувствовал воду.
Клейкая пленка приводила его в замешательство. Он попробовал отщипнуть с груди одну из черных капель, и в клюве застряла какая-то часть ее, но куда больше осталось, пристав к перьям. Он смутно догадывался, что между черной, расползающейся по воде тучей и ледяным холодом, который проникал сквозь его брюшко, непременно должна существовать какая-то связь. И понял, что в этой черноте таится опасность, от которой надо бежать.
Он попытался взлететь, но вода цепко держала его, и он сумел лишь неуклюже рвануться вперед, еще больше перемазав нефтью шею и грудь, и черные потеки появились на его крыльях. Тогда он поплыл к черте, за которой находилась чистая, синяя вода, но черта эта непрестанно отдалялась от него. Его плавучесть во многом зависела от воздуха, заключенного под оперением, и, когда воздух улетучился, Белощек глубже погрузился в воду. Он отчаянно греб перепончатыми лапками, но ему приходилось тратить много сил просто на то, чтобы держаться на воде. Хоть и медленно, но он все же пробился к синей воде. Там он опять попытался было подняться в воздух, но ему удалось совершить лишь нечто вроде прежнего прыжка, потому что нефть, приставшая к крыльям, не давала развернуть легкими движениями маховые перья, как то требовалось для полета. Он принялся чистить крылья, проводя клювом по одному перышку за другим, соскабливая черную липкую слизь и временами смазывая перья жировыми выделениями железы.
Его грудь покрывал совсем тоненький слой подкожного жира, и исходивший от воды холод глубоко пронизывал тело. Он лишился обычной способности держаться на воде, и, чтобы не утонуть, ему приходилось грести изо всех сил. Нефть попала ему в глаза и нестерпимо жгла их, забила клюв и глотку.
С помощью природного жира, выделяемого железой у хвоста, ему удавалось очистить перья от клейкой массы, но непрерывные гребки, которые были необходимы, чтобы удержаться на воде, забирали почти все его силы, так что трудно было одновременно еще и чистить крылья.
Холодная вода, ледяными тисками сжимавшая брюхо, парализовала его. Как только Белощек, на миг поддавшись обволакивающей пассивности, переставал грести, то сразу же уходил под воду. Отчаянно работая перепончатыми лапами, он ухитрялся вновь выбраться на поверхность, но вода по-прежнему тянула вниз, заливая спину, и доходила до самой шеи В исступлении он бил по воде крыльями с такой яростью, что закипала белая пена. Он почувствовал, что может немного продержаться на крыльях. Тело его снова поднялось над водой, и, размахивая крыльями, он понесся вперед, не отрываясь от воды. Он бешено заработал ногами, борясь с засасывающим его морем, стараясь всячески помочь крыльям.
Как перегруженный гидросамолет, бороздил Белощек воду, далеко умчавшись вперед и чувствуя, что тело его вновь обретает легкость по мере того, как скорость понемногу приближается к взлетной. Гладкий, округлый вал подкинул его вверх, и, очутившись на гребне, он изо всех сил пытался оторваться, зная, что в безветрии впадины между гребнями двух валов ему не представится другой такой возможности, а силы истощатся до того, как его вынесет вверх новый вал. С дальней, задней стороны волна под ним пошла на убыль. Порыв легкого ветра подхватил его крылья, увеличив их подъемную силу. Дуновение длилось всего лишь только миг, но его хватило, чтобы перетянуть в пользу Белощека чашу весов. Тяжело поднялся Белощек в воздух. Он летел, едва не задевая воды; старался набрать высоту, необходимую для того, чтобы его не накрыл следующий, уже набегавший гребень; налегал на крылья.
Нижняя тяга волны толкала его в провал между валами. Он попытался выбраться наверх по косому боку следующей волны. В шапке пены над ним тяжело нависал ее гребень. Изо всех сил старался Белощек подняться над ним. Гребень склонился так низко, что обдал солеными брызгами, но он все еще продолжал лететь, и волна пробежала, и его вновь подхватило легкое дуновение ветра, и он поднялся на несколько ярдов выше.
От следующего вала Белощек ускользнул без труда, но крылья его были тяжелы и неповоротливы, и он смог подняться всего на несколько ярдов. Теперь он снова увидел белый остров, над которым висело черное облако, но был он далеко и уже не прельщал обещанием пищи, потому что Белощек знал, что время и силы его на исходе. Он летел из последних сил, таявших с невероятной быстротой, и по мере того, как они убывали, стремление на запад превратилось в неодолимую, навязчивую идею. Взмах, не продвигавший его на запад, был пустой тратой сил.
Поэтому он повернул прочь от судна. Повернул по огромной дуге, так как с трудом управлял своим полетом и при резком повороте мог потерять высоту и снова рухнуть в море. Он шел по кругу, пока корабль и восходящее солнце не оказались позади, и тогда лишь полетел прямо к пустынному горизонту. Белощек не понимал, что с ним случилось, но твердо знал, что нельзя опуститься на воду. Его вечный друг и защитник, море стало вдруг его злейшим врагом.
Самое большее, на что он теперь был способен, — это лететь, пытаясь удержаться на высоте всего нескольких ярдов от самых высоких волн. Он не знал, как долго уже летел, когда впервые заметил на горизонте мерцающую полоску — сияние льда. Теперь понятно, отчего вода показалась ему такой холодной. Он опять приближался к ледяному полю у побережья.
Неустанно пробивался он вперед. Кромка льдов вырисовывалась ясно и четко, но крылья его слабели. Он терял высоту, соскальзывая по наклонной, и бороться с этим не было сил. Лишь легкие восходящие токи над гребнями волн и поддерживали его в воздухе. Полет превратился в цепочку рывков от одного гребня к другому. Словно издеваясь над ним, кромка льда приближалась отчаянно медленно
