Джон Уэйн - Зима в горах

— Это я.

— Это ты со мной, ты.

— А это ты, ты?

Они снова примолкли.

— Это так, словно впервые, — сказала она.

— А это и есть впервые.

Груди у нее были тяжелее, чем казалось на взгляд, когда она была в одежде. Они находились в странном контрасте с ее мальчишеской стройной фигурой. Его помятые ребра заныли, когда она к нему прижалась, но ему было все равно.

— Роджер!

— Да, дорогая?

— Вот, теперь, когда ты познал меня, скажи, я тебе нравлюсь?

Его ответ был безмолвным.

Ее дыхание участилось.

— Что мне сделать, чтобы тебе было хорошо?

— Ты это уже сделала.

За окном снежинки продолжали свой таинственный танец, и умиротворенный дух Джеффри неслышно прошел мимо и скрылся, не оставив следа своих подошв на белом саване гор.

Наутро за окнами лежали сугробы — молочно-белые, пышные, выше оград; снег заполнял все впадины, сглаживал резкие очертания скал. Роджер подошел к окну, поглядел, и приятная дрожь пробежала по его телу.

— На сегодня отдых от трудов, — сказал он, обернувшись и глядя через плечо на мягкие складки одеяла, под которым угадывалась Дженни.

— Что ты сказал? — спросила Дженни, поворачиваясь лицом к утреннему свету. Ее не защищенные очками глаза внимательно оглядели помещение, словно постепенно возвращая ей представление о том, где она находится.

Он подошел, нырнул в постель рядом с ней и накинул одеяло ей на голову.

— Я сказал, сегодня нерабочий день. Снегу столько навалило, что никакой транспорт не проедет. Мы остаемся здесь.

И они остались.

Снег отъединил их от всего мира; он не только нарушил контакт с окружающим, он еще и преобразил этот, мир за окнами, сделав его новым, незнакомым и таинственным. И целые сутки, а потом еще сутки они жили отрешенные от реальности — во всяком случае, от той реальности, что лежала за пределами их отчужденного мирка. Часовня была островом среди не нанесенного на карту моря белизны, поглотившего мир повседневности, разлившегося через все границы и дороги, сломавшего все барьеры, сокрушившего все обязательства. Роджер ждал, что Дженни будет говорить до изнеможения о своих проблемах и приготовился внимательно слушать, входить во все подробности, преодолевать трудности так, чтобы она по-настоящему почувствовала себя на другом берегу. Но Дженни даже не упомянула ни о чем. Двое суток они были поглощены исключительно друг другом, взаимными открытиями души и тела и совместным разрешением маленьких задач домашнего характера в условиях стихийного бедствия. У них был хороший запас топлива, и хотя кое-какие продукты иссякли почти мгновенно (хлеба у них не было ни крошки с самого начала, а сахар вышел примерно через полдня), всего остального пока хватало, так что к вечеру второго дня они еще сумели устроить себе довольно обильную, хотя и несколько причудливую трапезу; сардины, картофельное пюре, консервированный горошек с корнфлексом, бананы на десерт и напоследок еще по чашке крепкого черного кофе. Снег чистым, туго накрахмаленным покрывалом лежал на склонах гор, и безмятежно-счастливые они легли в постель. Однако между ними уже было решено, что их отшельничеству наступает конец: наутро отсутствие почти всего самого необходимого вынуждало их предпринять экспедицию в деревенские лавки.

Когда они проснулись (довольно поздно) и поднялись (еще того позже) и когда наконец кое-как позавтракали тем, что удалось наскрести, Роджер принялся разыскивать свои самые основательные башмаки и наиболее надежный непромокаемый плащ.

— Хочешь пойти со мной? — спросил он.

— Нет уж, спасибо. У меня нет обуви, чтобы ходить по такому глубокому снегу. Я вся промокну и потом целый день буду сушиться. И к тому же я хочу, пока тебя не будет, хорошенько здесь подмести и прибрать.

— Подожди меня, — сказал он, зашнуровывая башмаки, — мы сделаем это вдвоем.

— Ни в коем случае. Мне нравится чувствовать себя твоей женушкой. Я хочу работать на тебя, как каторжная. Но я не хочу, чтобы ты на меня глядел, пока я буду заниматься уборкой. Я не хочу, чтобы ты помогал, и не хочу, чтобы ты сидел, точно паша, и смотрел, как я лезу из кожи вон. Так что отправляйся. Располагай своим временем и не слишком спеши обратно.

— Это я могу тебе гарантировать, женушка, — сказал Роджер. — До самого поселка придется, верно, брести по колено в снегу, и еще неизвестно, сколько раз я провалюсь в какую-нибудь яму по самое горло.

— Если ты не вернешься через три часа, — сказала она, — я пошлю за тобой сенбернаров. А теперь поцелуй меня и отправляйся.

Роджер поцеловал ее и ушел. Снег был глубокий, рыхлый. Роджер без особого труда продвигался вперед, хотя временами и увязал в снегу. Труднее всего было не шагнуть за обочину. Роджер несколько раз соскальзывал с дороги в кювет, но пушистый снег легко сметался с одежды, и Роджера в его радостном, приподнятом состоянии духа эти маленькие комические неудачи лишь забавляли; ему было весело и легко, и казалось, что все мироздание делит его радость и веселье.

В Лланкрвисе люди, пустив в ход лопаты, а может быть, кое-где и снегоочистительные машины, расчистили заносы, и вдоль домов среди ослепительно-белого сверкания садов и крыш протянулись грязноватые, протоптанные в снегу дорожки, а посредине каждой улицы отпечатался аккуратный узор автомобильных шин. Роджер зашагал быстрее, помахивая корзинкой. И тут он увидел Райаннон. Она переходила улицу, направляясь к родительскому дому. Красотка, куколка! Он больше не нуждался в ней, и от этого она показалась ему еще восхитительнее, чем прежде.

Райаннон шла по узкой тропке между сугробами не быстро, но уверенно, как истая туземка, дитя этих гор. На ней было все то же зеленое замшевое пальто и высокие сапоги со шнуровкой, похожие на конькобежные. Она разгуливала без шляпы, и только уши у нее были прикрыты двумя очаровательными и трогательными вязаными нашлепками, державшимися на обруче, стягивавшем ее продуманно-небрежно уложенные волосы. Она шла прямо навстречу Роджеру, и, глядя на нее, он испытал подлинное наслаждение. Она была прелестна, и он мог любоваться ею без мучительного чувства томления, без страха, что его искусственно взращенное, с таким трудом обретенное спокойствие будет поколеблено и рухнет. Дженни сделала его счастливым, утолила его желание, и теперь он был в мире со своей плотью, она больше не терзала его. Пусть Райаннон подходит ближе, пусть снова даст ему испытать восхитительный трепет от своего присутствия — восхитительный трепет, который не выльется в горечь и боль.

Он стал прямо на ее пути и ждал. Она еще издали улыбнулась ему: она явно числила его в друзьях, он был у нее на хорошем счету.

— Привет, Роджер!

— Привет, Райаннон. Как вы очаровательны сегодня.

— Лесть вам не поможет, — сказала она, — но слышать это приятно. Скажите еще что-нибудь в таком же духе.

— Это получилось непроизвольно: сегодня такое утро, все, что я вижу вокруг, прекрасно. Море, небо, белизна этих холмов. Внизу на склонах лежит туман, и вершины гор парят в воздухе, словно призраки. А какие облака! И в довершение всего появляетесь ею! Чего же еще желать.

— Разве только дилвиновского аэроплана, — сказала она, и глазом не моргнув.

— Не надо! — Он поморщился. — Дайте мне забыть мои поражения.

— Кстати, о поражениях, — сказала она. — С вашим автобусом дело плохо.

— Да вот, снежные заносы, — сказал он уклончиво.

— Дело не только в заносах, — сказала Райаннон. — Я ведь кое-что слышала. О том, как они напали на Гэрета.

— И на меня.

— Как, и на вас тоже?

— Пытались было, но мне пришли на помощь и прогнали их.

— Ну, знаете, — сказала она, — я рада, что набрела на вас. Я даже думала послать вам весточку, но у меня не было времени добираться до вашей часовни.

Роджер мгновенно представил себе, как Райаннон стучится в часовню и Дженни отворяет дверь. Ему стало даже чуточку жалко, что теперь этого не произойдет. Это сильно повысило бы его шансы в сексуальном плане.

— Что же хотели вы мне сообщить? — спросил он.

— Завтра, — сказала она, — все войдет в свою колею. Вызвали снегоочистители, и они прибудут сюда сегодня днем. Я слышала, как дорожный инспектор говорил об этом в баре. Ну, вы сами понимаете, что это значит.

— Это значит, — с расстановкой произнес Роджер, — что автобус Гэрета получит возможность снова совершать свои рейсы, но использовать эту возможность ему не удастся, потому что Гэрету сломали руку.

— Гэретовский автобус не выйдет завтра в рейс, а вот автобус Дика Шарпа выйдет. Дик Шарп знает, что дороги будут расчищены, и в восемь часов утра его автобус начнет курсировать.

— А шофер? — спросил Роджер. — Этот малый, который водил его автобус? Его же не будет, я знаю.

— Да, его не будет. Вместо него автобус поведет другой, тот что раньше был кондуктором.