Летние истории - Каваками Миэко
— Нацумэ…
— Но на самом деле, — продолжила я, прикусив губу, — я знала, что все это невозможно и у меня ничего не выйдет. Может быть, поэтому я решила встретиться с вами… Для того, чтобы окончательно отказаться от этой идеи.
— Нацумэ, вы…
— Все, — проговорила я, с трудом выжимая из себя каждый звук. — Больше никаких встреч.
Положив трубку, я еще около часа лежала, рассеянно разглядывая пятна на потолке. По занавескам волнами струился яркий свет летнего солнца. В квартире было тихо.
Когда я поднялась на ноги, у меня возникло ощущение, будто я нахожусь вне собственного тела. Или, может быть, в чьем-то чужом теле. Пошатываясь, я добрела до ванной и приняла горячий душ. Намочив волосы, выдавила на ладонь шампунь и попыталась намылить голову, но за все эти дни волосы так слиплись от пота и сала, что шампунь не пенился. Мое тело, отражавшееся в зеркале, будто съежилось и стало на пару размеров меньше. Бока впали, под кожей выступили ребра. Пятна и родинки выделялись отчетливее, чем обычно.
Я вышла из душа, не торопясь высушила волосы. На это ушло порядочно времени. Вернувшись в комнату, я привалилась к креслу-мешку и снова устремила взгляд в потолок. Просто смотрела туда и время от времени моргала. Затем обвела взглядом все, что было в комнате. Белые обои, книжный шкаф, справа от него стол, а на нем — черный экран компьютера, к которому я уже столько времени не прикасалась. Рядом со смятым футоном стояла чашка с остатками изотоника, на полу валялись салфетки и полотенце, которым я вытирала пот. Возле моих ног лежала груда грязной одежды. Положив обе ладони на живот, я закрыла глаза. Кожа живота была прохладной, жар окончательно прошел. Все вокруг ощущалось бессмысленным.
Снова поднявшись, я подошла к столу, села на стул и привалилась, как до этого к креслу-мешку, к его спинке. Поставила ручку, лежавшую на столе, обратно в подставку и выдвинула ящик. Там лежали листочки для заметок, сберегательная книжка, скрепки. Ножницы с ландышами, подаренные мне когда-то Риэ. Я вытащила из-под всех этих вещей тетрадку и полистала ее. Нашла коротенький текст, который написала в пьяном порыве уже довольно давно — да, как же это было давно… На протяжении некоторого времени я просто разглядывала его. Потом вырвала листок из тетрадки и сложила вдвое. Потом в четыре, в восемь раз. Когда он превратился в маленький квадратик, который дальше складывать уже было некуда, я опустила его на дно мусорного ведра.
16. У двери в лето
О том, что Сэнгава умерла, я узнала третьего августа.
В два часа дня, когда я сидела дома и читала книгу, мне позвонила Юса.
— Что?.. — не поверила я. — Как?.. — спросила я.
Юса сказала, что она и сама только что узнала. Почему-то я подумала про самоубийство, потом про несчастный случай. Юса предвосхитила мой вопрос:
— Оказывается, она лежала в больнице. Я об этом даже не подозревала.
— То есть это от болезни? — Я почувствовала, что мой голос дрожит. — Она болела?
— Подробности я еще буду узнавать, — сказала Юса. — Пока знаю, что в конце мая у нее нашли рак и сразу положили в больницу.
— В конце мая… То есть сразу после тех наших посиделок у тебя дома?
— Именно, — с тревогой в голосе подтвердила Юса. — Говорят, к тому моменту у нее уже начались метастазы.
— Что? Где?.. — помотала головой я. — А Сэнгава, получается, тогда еще не знала?
— Вроде как нет… Нацумэ, подожди минутку, у меня телефон звонит — я потом тебе снова наберу.
Юса положила трубку, но я продолжала стоять посреди комнаты в оцепенении. Затем уставилась на телефон, который держала в руке, и смотрела на него, пока экран не погас. Меня не покидало чувство, что нужно кому-то позвонить, но кому?
Положив в сумочку телефон и кошелек, я надела сандалии и прямо в домашней одежде вышла на улицу и побрела куда глаза глядят. Не прошло и минуты, как подмышки у меня взмокли, а по спине градом полился пот. Легкая рябь облаков чуть ослабляла солнечный жар, но душный воздух обволакивал полностью, будто мокрая простыня.
По пути я зашла в мини-маркет, сделала круг по залу и вышла наружу. Потом зашла в другой мини-маркет, где повторила то же самое, и так несколько раз. Шагая по улицам, я поминутно доставала телефон и проверяла, не звонила ли Юса. Купила в автомате воду и, отойдя в тень дерева, сделала несколько глотков. Затем попробовала набрать номер Сэнгавы. Вместо гудков сразу включился автоответчик. Побродив так около часа, я вернулась домой.
Юса перезвонила только в половине седьмого, и я тотчас схватила телефон.
— Прости, что долго, — сказала Юса. — Это нечто… Информация обрывочная, ничего не поймешь. Никто толком не в курсе ситуации.
Я кивнула, прижимая трубку к уху.
— Так, рассказываю по порядку… если это можно назвать порядком. Сэнгава умерла вчера ночью от полиорганной недостаточности, но причиной этого был рак. Метастазы в легких нашли в конце мая, положили в больницу. Потом выписали, но две недели назад Сэнгава снова легла в больницу, уже в другую. Там все и произошло.
— Я не понимаю, — покачала головой я. — Она же нормально себя чувствовала, когда мы виделись после майских. И ты мне говоришь, что у нее был рак в терминальной стадии? Неужели это может быть настолько незаметно?
— Сэнгава даже потом, когда уже знала диагноз, сообщила о нем только нескольким коллегам из издательства. Остальным ни слова. Я ей написала — наверное, с месяц назад, — о каких-то наших делах, она ответила как ни в чем не бывало. По крайней мере, я ничего не заметила. Ни малейшего намека!
— Значит, все эти два месяца ее не было на работе…
— Получается, что так. Я сейчас связалась с другой писательницей — это моя знакомая, тоже подопечная Сэнгавы. Говорит, где-то в начале июня Сэнгава взялась за редактуру ее книги, а потом звонит и извиняется, простите, мол, что оставляю вас в такой важный момент, но вы не против, если с вами временно поработает другой редактор? Сказала, будто у нее обострилась астма и нужно подлечиться. Моя знакомая согласилась, конечно, лечитесь спокойно, ничего страшного. Сэнгава посмеялась, сказала, что такой шанс выпадает редко и она намерена отдохнуть по полной. Обещала вернуться после Обона[22]. И попросила особо не распространяться об ее отсутствии, чтобы не пугать народ.
Я закрыла лицо руками и выдохнула в ладони.
— Сэнгава все время кашляла, — сказала Юса. — И цвет лица у нее был не очень… Несколько раз я говорила ей, что стоит обследоваться, но она твердила, что регулярно наблюдается у врача, так что все в порядке. Бледная она, дескать, из-за анемии, но пьет лекарства, а кашель — это астма. От моих советов она только отмахивалась. Мне бы, говорит, отдохнуть немного от работы, сразу полегчает. И уверяла, что клиника у нее отличная, так что беспокоиться не о чем. Но к тому времени, как сделала рентген, у нее уже все легкие были в очагах.
— А ведь она и правда постоянно кашляла, — тихо проговорила я. — Говорила, что это астма обостряется от стресса.
— Именно, — вздохнула Юса. — Так вот, потом выяснилось, что метастазы у нее пошли и в мозг. Из-за этого начался паралич.
Я ахнула. Некоторое время мы с Юсой молча слушали дыхание друг друга. Затем вдалеке прозвучал голосок Куры, а за ним — взрослый женский голос, который что-то объяснял. Возможно, это была мама Юсы.
— Я вот только что поговорила с коллегой Сэнгавы, с которой они когда-то вместе пришли в издательство и были особенно близки, — продолжала Юса. — Похоже, Сэнгава не рассказала про рак даже ей. Насчет больницы тоже о многом умолчала: сказала, что ляжет туда только на обследование, а потом будет лечить свою обострившуюся астму и анемию дома. И тоже попросила держать этот разговор в секрете. С тех пор как Сэнгава перестала появляться на работе, они иногда общались, последний раз в середине июля. Говорит, нормально поговорили, ничего странного она не заметила.
