Дмитрий Каралис - В поисках утраченных предков (сборник)

Прикрыв глаза, дядя Жора шелестел стальной метелочкой по тарелке, отдыхая после бурного всплеска и давая понять слушателям, что мелодия жива, она лишь сошла на обочину, эффектный каданс с лязгом хай-хэта был ложным, придет время и мы вновь побежим с горки на горку, прыгая через овраги и горные ручьи, взлетая к вершинам и ухая в пропасти.

Дядька открыл глаза, и я замахал ему рукой.

— Бери скорее банджо! — радостно закричал он и приветствовал мое появление продолжительным звуковым взрывом. — Я и саксофон купил!

Мелькнула изогнутая труба, и, подойдя к перилам, дядя Жора выдул мне вихляющее приветствие. Толпа взвыла и расступилась.

Я кинул портфель на веранде и поскакал по лестнице…

Дядька купил инструменты на целый джаз-банд — бас-гитару, ударные, губную гармошку на кронштейне, банджо и саксофон!

Дядя Жора и сам не мог толком понять, как так получилось.

Он отстоял длинную очередь, забрал деньги из «Нефтьалмазинвестзолота», но положить их в «Ломбард» не удалось: там было закрыто, и у дверей волновалась густая толпа, полная слухов и домыслов, и он двинул в Зеленогорск, размышляя, правильно ли он поступает. С одной стороны, он на сутки выводил деньги из оборота, с другой — и хрен с ними, не толкаться же перед закрытой дверью, лучше приехать завтра. В Репине он подрулил к бензоколонке и увидел в стоящем рядом микроавтобусе изогнутую горловину саксофона и плоский барабанный животик банджо. Дядька с улыбкой кивнул на саксофон и показал сидящим в автобусе парням одобрительно поднятый большой палец. Парни выскочили из автобуса с саксофоном и предложили купить. Дядька подул в мундштук, нашел клеймо изготовителя и спросил, сколько стоит вещица. Парни сказали, что инструменты принадлежат загнувшейся группе «Небесные громобои» и продаются только оптом, но с хорошей скидкой.

Они назвали цену.

Дядька повертел инструмент в руках, тронул струны банджо, опробовал барабан, поторговался для порядка и сказал, что берет. Парни поехали за дядей Жорой и занесли все музыкальное хозяйство на балкон. Дядька расплатился и вот уже целый час с наслаждением вспоминает молодость.

— Завтра приедет отец, сыграем втроем! — беззаботно сказал дядька. — Эх, жизнь пошла! — Он ухнул в большой барабан и ураганно прошелся палочками по маленьким.

— А что скажет тетя Зина? — Я любовался увесистым банджо и подтягивал на нем струны. — И как же бизнес?

— Что скажет, то и скажет! — Дядька взял в руки отблескивающий ртутью саксофон. — Тридцать лет не играл… Не знаю, получится ли… — Он осторожно зажал губами мундштук, прикрыл глаза, вдохнул и осторожно вплеснул в металл шелестящего воздуха…

Инструмент приветственно крякнул и задрожал.

Дядя Жора подался плечами вперед, убирая инструмент под себя, пробежался пальцами по кнопочкам, выпрямился, выпустил из сверкающего раструба легкое быстрое лассо — оно со свистом обхватило высокие золотистые сосны, белое облачко за лесом, кусты сирени под окнами, сарайчик, стоящих у калитки пацанов и двух взрослых соседей, втянулось обратно, и тут же из трубы саксофона поплыл задумчивый морской бриз, прошелестели паруса, за кормой яхты вспенилась белая дорожка, тяжело вздохнул океан, заскрипели снасти, из-за туч выглянуло солнце…

Дядя Жора приоткрыл глаза и приглашающе указал на банджо в моих руках.

Я быстро вытащил из кармана монетку и ударил по звонким струнам: впереди по курсу виднелся остров, и на песке, размахивая копьями, плясали папуасы.

Толпа у калитки восторженно взвыла…

— Пообещай, что ты отдашь это обратно! — поднявшись наверх и тяжело дыша, умоляла тетя Зина.

— Мне допуск к секретной документации не хотели открывать из-за джаза! — отговаривался дядя Жора, не слезая с круглого стула ударника. — Имею я право хотя бы на старости лет соединиться с предметом своей тайной страсти?

— Это точно, — поддакивал отец. Они с Дениской трогали медные тарелки и проверяли, как работает педаль хай-хэта. — Тогда с этим делом было строго! Нас и стилягами обзывали, и на комсомольском собрании разбирали…

— Нет, это невозможно! — держалась за виски тетя Зина. — Сколько же ты заплатил за эту тайную страсть?

— Совсем недорого. Грех было отказываться. Зинуля, ты же знаешь — я тридцать лет мечтал о саксофоне!

— Ну, хорошо — саксофон! А зачем эти дурацкие барабаны? Зачем гитары?

— Продавалось только все вместе. По оптовой цене. Совсем недорого. Смешно даже говорить… Музыка благотворно влияет на нервную систему! И всегда можно продать с тройной выгодой!

— Вот и продай, пока не поздно! — Тетя Зина махнула рукой и пошла вниз — пить валерьянку.

Вечером из города пришла тревожная весть: на дверях многих инвестиционных фондов висят замки, деньги по вкладам не выплачивают, но кое-где еще принимают. Телевизор бубнил нечто тревожное.

Дядя Жора присвистнул и сказал, что нужно в темпе звонить Катьке в Москву. Но она позвонила первой:

— Папа, срочно снимай все деньги!

— Я уже снял! — отрапортовал дядя Жора.

— И куда вложил?

— В музыку!

— Что за фирма? Первый раз слышу!

Дядя Жора положил трубку на тумбочку и выдул на саксофоне несколько протяжных аккордов.

— Слышала?

— Ты что, выпил? Позови, пожалуйста, маму!

— Она уже идет, — дядя Жора держал саксофон наперевес, как винтовку.

Семнадцатого августа случился дефолт, и всем стало ясно, что финансовые пирамиды — надувательство в чистом виде.

Из Москвы приехали на своем джипе Катька с Никитой, и сказали, что их потери — десять тысяч долларов. Они могла быть и больше, не сними в тот день дядя Жора деньги из «Нефтьалмазинвестзолота» и не купи он саксофон и прочие музыкальные инструменты. Причем своих денег дядя Жора не вкладывал — их попросту не было, он лишь выполнял роль финансового оператора и консультанта по Северо-западу.

— Да, графа Монте-Кристо из меня не вышло, — кряхтел дядя Жора, — буду переквалифицироваться в джазмены. Надену темные очки и встану у метро с саксофоном. Нет, если вы хотите, я продам всю эту музыку…

— Играйте на здоровье… — Катька переглянулась с Никитой и тронула кнопочки на саксофоне. — Мы сейчас открыли второй фитнес-центр в Бирюлеве, как-нибудь выкрутимся…

Они уехали не особенно опечаленные, со смехом рассказав, какие суммы потеряли известные московские люди.

— Не вини коня, вини дорогу, — философски выразился отец по поводу коммерческой неудачи. И, дурачась, постучал по голове Дениса барабанной палочкой: — И пораженье от победы ты сам не должен отличать!

Мы быстро сыгрались.

Дядька солировал на саксофоне. Иногда он трогал ногой педаль хай-хэта, разбавляя мелодию шелестящим вызваниванием тарелок. Я бегал пальцами по тонкому грифу бас-гитары, пытаясь ритмовать его пассажи. Дениска поддуживал в гармонику. Отец с сияющими глазами звенел струнами банджо и притопывал ногой по полу. Музыкальные занятия явно шли ему на пользу.

Но вот дядька откладывал сакс и две-три минуты бушевал на ударных. Дядя Жора стучал и звенел так, что восторг охватывал душу, и мне хотелось разбить свою гитару о перила балкона, грохнуть о землю малый барабан и задушить дядьку в объятиях — так отчаянно он молотил палочками и нажимал на педаль хай-хэта.

Разросшаяся толпа у забора свистела и аплодировала. Мама с тетей Зиной предлагали нам продавать билеты, а Насте — петь в нашем маленьком семейном ансамбле.

Зрители выкрикивала заявки. Несколько раз рыжий вихлястый пацан взбегал к нам с записочками и зачарованно заглядывал в раструб саксофона, осторожно приближаясь к нему красным ухом. Чаще всего просили исполнить соло на ударнике.

Тогда дядя Жора неспешно выкуривал у перил балкона сигарету, победно вскидывал вверх руки — толпа предвкушающе завывала — и садился за ударные: вставлял ногу в стремя педали, проверял палочками и стальной метелкой, хорошо ли натянуты вожжи музыкальной повозки, пускал ее шагом, меланхолично покачивая в такт головой, затем рысью — его плечи вздымались и опускались, словно он и впрямь нахлестывал лошадей, затем, набирая скорость, принимался лупить налево и направо, доставать хлесткой палочкой коренного рысака — это был галоп, скачка на пределе, но вот его фигура в маечке и кепке-бейсболке начинала мелькать, словно он уклонялся от пуль и одновременно лупил по спинам лошадей, ёкала селезенка хай-хэта, стучали копыта и звенела упряжь — то был аллюр, самый настоящий аллюр!.. Но и это еще не все! Музыкальный шарабан, взяв перевал, шумящей лавиной катился под гору, и дядя Жора со вздувшейся шеей начинал осаживать его — из общего гула и грохота проступал стук одного коня, другого, вот кони выставили ноги, сдерживая звенящую повозку и не давая ей кувырнуться в пропасть, вот копыта звонко и раздельно застучали по дороге, вновь стало слышно звяканье упряжи, и возчик натягивал вожжи, сам не зная, вновь пустит ли повозку вскачь или остановит ее…