Дмитрий Каралис - В поисках утраченных предков (сборник)
— Вы имеете в виду девок или музыкальную сторону дела? — вполголоса уточнял я.
— И то, и другое! — отрывисто отвечал дядя Жора, щелкая калькулятором. — И то, и другое!..
Иногда мне не верилось, что дяде Жоре, как и отцу, в прошлом году стукнуло шестьдесят пять. Неожиданно один из близнецов словно помолодел лет на пять.
Отрывистой манерой говорить и хитро горящими глазами дядя Жора стал напоминать сатирика Жванецкого. Стоило ему выйти на нашу улицу и начать обсуждать с соседями план установки трех секретных прожекторов для внезапного освещения любителей шарить по чужим огородам, как всем становилось весело от его голоса. Возьмись дядя Жора читать трагические сцены рассказа «Муму» писателя Тургенева, и слушатели валялись бы от смеха впокатуху, махали руками и просили бы пощадить. Даже его отчет жене о похоронах сослуживца: «Ну, похоронили, понимаешь. Все хорошо, без драк и скандалов. Лежал, как живой…» вызывал улыбку, словно дядька побывал не на похоронах, а на семейном празднике.
— Если бы нам не запретили заниматься джазом, я бы стал вторым Бени Гудменом! — пытался реконструировать прошлое дядя Жора. — Ты не представляешь себе, как я играл на саксофоне! Потом какой-то дурак поэт сочинил: «Сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст!», и нам с твоим батей пришлось забросить это благородное занятие! Да! Вот, Бог даст, подкоплю деньжат и куплю саксофон. Тогда вы узнаете, что такое настоящая музыка и «Чикагский блюз»!
— «Чикагский блюз»? Что это такое?
— «Чикагский блюз», — мечтательно вздохнул дядя Жора, — это сама жизнь. Его хорошо играть компанией, где все друг друга знают и понимают… Н-да…
Я сказал, что в наше время тоже гоняли за длинные прически под «Битлз» и запрещали выступать в школе с самодельными рогатыми гитарами. Но мы все равно собирались и играли у кого-нибудь дома.
— Сколько же стоит саксофон? — поинтересовался я.
— Не знаю, не знаю, — помотал головой дядька. — В любом случае у меня все деньги в обороте. На днях надо забрать в одном месте и вложить в «Ломбард», там подняли годовую ставку на десять процентов!
— Со стороны-то может показаться, что вы ворочаете миллионами, — подтрунивал я над дядькой, — а на самом деле даже саксофон не можете себе позволить.
— Какие миллионы! Миллионы могли быть, если бы твой батька меня поддержал и мы бы занялись подъемом драгоценностей со дна океана! Или свинцовых кабелей со дна Ладоги! А он, видишь ли, заартачился — доцент вуза не должен заниматься коммерцией! А лауреат Государственной премии должен? И теперь я, как курочка-ряба, в одиночку клюю по зернышку — то в «Гермес-финансе», то в «Нефтьалмазинвестзолоте». А какие у нас с ним могли быть заработки!.. Сказка!..
До тех пор, пока Катька с мужем Никитой не ссудили его из Москвы деньгами, чтобы «не класть все яйца в одну корзину» и приобрести страшно доходные акции питерских инвестиционных фондов, дядя Жора пытался очаровать моего отца грандиозными проектами.
Например, экскурсионные полеты на дирижаблях к Северному полюсу для мировой элиты. Такой специальный дирижабль с ядерной энергетической установкой и катапультирующимися креслами на случай аварии. Плюс комфортабельная собачья упряжка для каждого путешественника с обогревом ног, маленьким баром и ультразвуковой пушкой для отпугивания белых медведей. Сначала элита пьет на высоте трех тысяч метров коктейли и горячий шоколад, любуется северным сиянием, танцует фокстроты, затем спускается на Северный полюс, где устраивает гонки на собачьих упряжках и стрельбу по тарелочкам. Одним словом, отдых в экстремальном режиме. Срок окупаемости дирижабля — три года. Оставалось найти кредит в несколько миллионов долларов. Дядя Жора с отцом сидели бы в особой кабине пилотов-наставников, мы с Катькой командовали бы стюардами и оркестром, а мама с тетей Зиной — бортовым рестораном «Мишка на Севере». Такое семейное акционерное общество.
Отец сказал, что, если ему поручат, он готов выполнить некоторые расчеты по дирижаблю и собачьим упряжкам, но быть воздушным извозчиком, пусть даже и для элиты, он не намерен.
Тогда дядя Жора покряхтел и предложил идею попроще — начать подъем дорогостоящих цветных металлов со дна Ладожского озера, используя рассекреченные военно-морские карты.
На дне Ладоги с довоенных времен лежали медные кабели в толстой свинцовой оболочке. Перед началом блокады Ленинграда их перерубили в нескольких местах, чтобы не достались врагу. На картах расположение обрубленных кабелей указывалось с точностью до метра.
Стоило наладить намотку кабелей на барабаны, разделку и переплавку плюмбума на береговом заводике, и первый железнодорожный эшелон с тускло мерцающими слитками готов к отправке в Прибалтику. Сотни тонн ценного металла легко превращаются в валюту. Плюс чистая медь самих кабелей, которую можно вывезти вторым эшелоном. Оставалось создать акционерное общество и продавить идею в Смольном, где у дядьки с давних времен были крепкие позиции. Академик Сергей Сергеевич, по-прежнему не покидавший Комарово, обещал помочь с кредитом и плавильными чанами. Он же обещал специальное судно для подъема кабелей.
Отец отверг и эту идею — из-за присутствия прибалтийских партнеров она показалась ему непатриотичной. К тому же дядька не смог убедить окружение Собчака, что пришло время легко и безболезненно расстаться со свинцовым военным прошлым.
— Консерваторы! — возмущался дядя Жора. — Ретрограды! Или на них мировое лобби надавило. Опасаются снижения цен на свинец…
Отец с притворным сочувствием сказал, что скорее всего виновато свинцовое лобби.
Предложив еще несколько прожектов, среди которых запомнились создание всемирного платного музея вечных двигателей и цеха по выпуску пляжных шляп-бумерангов, и не найдя поддержки брата-близнеца, дядя Жора занялся размещением капиталов в питерских инвестиционных фондах, что вызвало у моего отца нескрываемое недовольство. Какое-то время отношения между братьями были на грани идеологического разрыва.
— Ишь, миллионер выискался! — фыркал отец. — Давно ли в Институте марксизма-ленинизма отличником был, а теперь, пожалуйста, — частная собственность основа производства! «Деньги должны трудиться!» Вот она, пагубная сила золотого тельца!
— Потише, потише, — просила мама. — Не хватает вам на старости лет рассориться!
— Я свои убеждения на импортную колбасу не меняю! — распалялся отец. — Жили без нее восемьдесят лет и еще столько прожили бы! А она кое-кому, как свет в окошке!
Дело дошло до того, что отец припомнил дяде Жоре какой-то мячик, в одиночку стыренный им у пионеров, а дядя Жора — детскую тетрадку с марками, которые собирали вместе, а «досталась она тебе, Сереженька!».
2Позднее мы безуспешно пытались разобраться, кто же услышал сетования дяди Жоры о саксофоне — Господь Бог или тот, чье имя еще в девятнадцатом веке запрещалось цензурой Святейшего Синода к напечатанию. Лично я убежден, что Господь Бог услышал дяди-Жорину фразу: «Вот, Бог даст, подкоплю деньжат и куплю саксофон. Тогда вы узнаете, что такое настоящая музыка!..» и принял соответствующие меры. Именно так — достаточно взглянуть на результаты.
В тот день дядя Жора спозаранку вывел из гаража свою чихающую «Волгу» и укатил в Питер по финансовым делам — в одном месте забрать деньги и переложить в другое.
Все наши были в городе. Родители уехали получать пенсию, тетя Зина записалась в мозольный кабинет, Настя повезла Дениса к врачам. Я выспался и уехал в город на электричке, чтобы купить шаровую опору для «Жигулей» и вернуться с первой электричкой после перерыва.
Еще на дальнем подходе к даче мне показалось, я услышал звуки ударника, слегка приглушенные лесом и расстоянием.
Остановился, не веря своим ушам.
Медно звякали диски хай-хэта, барабанные палочки выстукивали петляющую дробь, ухал большой барабан, шелестяще звенели тарелки…
Конечно, это живые ударные.
Я пошел быстрее, останавливаясь и замирая на секунду, чтобы прислушаться. И чем ближе я подходил, тем сильнее начинало познабливать от предчувствия, что комплект ударных инструментов пляшет и подпрыгивает в районе нашего участка. Неужели дядя Жора?..
Я не ошибся! Такого наша улица еще не видала!
Дядя Жора в кургузой маечке и канареечной кепке возвышался на своем балконе за ударной установкой, а внизу, у калитки, одобрительно повизгивала толпа пацанов с велосипедами.
Остановившись за спинами ребят, я залюбовался дядькой и беззвучно рассмеялся. Это же черт знает что за человечище! Ураган! Глыба! Утес! Где он отхватил это сокровище и как в свои шестьдесят пять лет втащил все на второй этаж? И когда успел?
Прикрыв глаза, дядя Жора шелестел стальной метелочкой по тарелке, отдыхая после бурного всплеска и давая понять слушателям, что мелодия жива, она лишь сошла на обочину, эффектный каданс с лязгом хай-хэта был ложным, придет время и мы вновь побежим с горки на горку, прыгая через овраги и горные ручьи, взлетая к вершинам и ухая в пропасти.
