Анна Йоргенсдоттер - Шоколадный папа
Lying in my bed, watching my mistakes.[52] Она всегда плачет под эту песню, но только не сейчас. Андреа не плачет: она ждет, когда посветлеют волосы — блондинкой она еще не была. Ждет, кладет под губу снюс, пьет пиво. Ни слезинки из глаз; она достает записную книжку, находит адрес Испанца. Он сказал: «Можешь позвонить». Ну конечно, может. Небо затянуто тяжелыми тучами. Андреа нащупывает в сумке таблетку «Имована», набирает номер. Бретт Андерсон поет: «I listen to the band. They said that it could be the two of us».[53] О нет, Андреа не плачет.
Тональный крем
Лицо в зеркале — это Андреа. Становится настоящей Андреа с тональным кремом и карандашом для глаз (жизненно необходимыми), иногда с помадой, но только не с румянами. Румяна делают ее лицо здоровым и бодрым.
Андреа слушает Боуи в чужой квартире: вот бы уметь менять внешность, как он. Изо дня в день становиться другой.
Но ведь у нее новая внешность! Светлые, почти белые блестящие волосы — и сама Андреа будто просветлела. Полный надежд, легкий человек. Еще немного тонального крема поверх красных пятен и расширенных пор. Старается накраситься в меру. Кто-то спит под лиловым покрывалом, и когда он проснется, она будет лежать рядом, и, господи боже, пусть «Собрил» поскорее начнет действовать, и она сделает вид, что только что проснулась, потягиваясь и зевая. Повернется к нему улыбаясь. Привет, красотка! Так она и сделает; он вполне может оказаться тем самым, не исключено. Андреа нравится его голос, его темные волосы, слегка вьющиеся на затылке. Она ложится рядом. Есть что-то особенное в мужской руке, которая тебя обнимает. Не просто приятно — скорее наоборот. Андреа потягивается, зевает, поворачивается к нему.
— Привет… соня!
— Привет.
Он улыбается ей. В этом есть нечто обнадеживающее и безнадежное. Она наверняка прекрасно выглядит, но это неважно. Он тянется, но не к ней, а к хозяйским часам. «Черт побери, я уже полчаса как должен быть на репетиции!» Он смотрит на нее так, словно она виновата, быстро одевается и убегает.
Она лежит в постели. Слушает тишину, которая медленно проникает внутрь. Открывает жалюзи. На небе все те же тучи: вот-вот лопнут, это же видно! День НЕВЫНОСИМО пуст. День тоски по Касперу, день ожидания его звонка — как бы не так! Андреа набирает номер Лейтенанта, отвечает приветливый голос его жены: «Аннет». Затем трубку берет он, и тон у него скорее нервный, чем радостный. «Я перезвоню через пять минут», — почти шипит он в ответ, перезванивает через восемь, и Андреа успевает сменить Боуи на Nine Inch Nails. Он называет гостиницу, время, и она кивает. Он больше не зовет «трахаться», он говорит тоном бизнесмена. Трент Резнор поет: «Well shut up what does it matter now?».[54]
* * *С лицом все хуже. Андреа забыла тональный крем в квартире, у нее осталась только помада, но ведь он все равно только и талдычит о том, какая она КРАСИВАЯ, достойная САМОГО ЛУЧШЕГО. Он выходит из душа, и Андреа возвращается в постель. Он голый — воображает, что невероятно привлекателен, бесконечно мужественен.
— Твоя жена знает, что ты здесь со мной?
Он смеется: громко, долго и противно. Протягивает Андреа маленькую бутылку вина из мини-бара. Она откупоривает ее, пьет, не предлагая ему. У него самый маленький в мире член. Андреа не смогла поднять его, ему пришлось заняться этим самому. На этот раз он был не таким омерзительным, как тогда, у моря. Не отдавал приказы. А может быть, ею теперь не так легко помыкать. Не так легко вертеть. Он оделся, она лежит в постели. Картина так банальна, что Андреа не может удержаться от смеха.
— Что тут смешного?
— Ты! — лжет она, а может быть, и не лжет.
— Почему?
— Точнее, это не смешно, а грустно.
— Вот как, грустно?
— Зачем ты это делаешь? Почему ты здесь, со мной, если у тебя есть твоя… Аннет?
Он поворачивается к ней. Он совсем не красив. Глаза добрые, а сам он — нет. У него должны быть другие глаза. У всех изменников должен быть особый взгляд — по крайней мере двадцать четыре часа после измены. Чтобы увидев, можно было выбрать между ненавистью (расставанием или ссорой), примирением или еще чем-то — чем угодно. Он повязывает галстук, уродливый бежевый галстук, и улыбается:
— Ты, кажется, рассказывала, что тоже изменяла мужу?
Андреа пытается улыбнуться столь же надменно, как и он. Это похоже на состязание. Но у нее ничего не выходит. Она закрывает лицо подушкой, потом снова открывает. Ей хочется заплакать вместо слов.
— Я не спала с ним!
— И ты считаешь, что это имеет значение?
Он снова отворачивается, словно его не волнует ее ответ. Андреа изо всех сил бросает подушку ему в спину.
— Ты не ответил на мой вопрос! — раздается рык пантеры.
— Какой вопрос?
Он говорит с ней, как папа, которому надоели наивные и бестолковые вопросы дочери.
— Почему, почему, ПОЧЕМУ?
— Андреа, у меня нет времени.
Он надевает свои уродливые кроссовки, говорит, что она может полежать еще немного, если хочет. «Запомни: ты достойна истинного мужчины», — добавляет он.
Андреа бежит в душ. Моется под большим напором воды. Юбка из искусственной кожи и бирюзовые ботинки. Прочь, прочь, прочь. Чувствует на себе взгляды, быстро проходя через фойе. На улице наконец-то идет дождь. Теплый сердитый дождь обрушивается на новые волосы Андреа, смывает макияж. Это сцена из фильма, и Андреа застывает в потоке воды.
И все же что-то вроде сказки
Лето проливается дождем над Столицей. Бог плачет. Иисус мочится. Мужчины в конце концов сбегают.
Андреа не спит ночами и зовет Каспера. Последние три ночи она провела одна, не сомкнув глаз, несмотря на пригоршни таблеток, которые не заглушают боль. Ну почему ты не можешь позвонить и сказать, что простил меня — что угодно, необязательно сидеть и тужиться над черным кофе в поисках слов, — просто позвони, отправь открытку, скажи, что ты есть, что я есть, что мы есть, пусть и не такие, как прежде, — что угодно, Каспер!
Дни окутаны дымкой. Ночью ее никто не видит. Днем же приходится выходить из чужой квартиры и смотреть в глаза людям. Ночью хочется вызвать такси и отправиться по адресу, указанному в том самом извещении о переезде, но этого делать нельзя — даже приняв миллион таблеток. В какой-то момент таблетки закончатся. И наступит этот момент довольно скоро. Андреа, конечно же, будет звонить в соответствующие инстанции, просить и умолять, и они будут до скрипа качать головой, повторяя ледяным тоном: «Нет, Андреа, мы больше не можем давать тебе лекарства».
Она лежит, кричит и трясется, она звонит Юнатану и почти все рассказывает. Говорит, что у нее приступы паники — и это правда, а на часах нет еще и двенадцати: метро еще работает, и он отвечает, что все равно не спит, что он приедет.
— Ты дождешься? — спрашивает он.
Словно у нее есть выбор. Есть ли у Андреа выбор?
* * *Дневной свет, дождь барабанит в окно. Жалюзи опущены. Похоже, день будет печальным; Андреа кладет немного тонального крема под глаза, подводит верхние веки карандашом. Идет в комнату, Юнатан уже проснулся. Андреа охватывает неприятное ощущение. Будто бы он далеко-далеко. Будто бы до него идти и идти, и никак не добраться. Андреа закрывает глаза и проглатывает несколько таблеток; пусть он видит — он все знает и ничего не скажет. Она чувствует внезапный прилив гнева. Он так отчетливо видит ее и все же ничего не говорит! Пусть он крикнет ей: «Прекрати, иначе я уйду! Брось эту дрянь, Андреа, ты прекрасно справляешься и без нее!» Но он просто лежит… с довольным видом. Спокойный сон, хороший секс, а скоро будет вкусный поздний завтрак. Злоба кипит в горле. Андреа достает хлеб и хозяйское масло. Дождь барабанит все громче. Как тысячи злобных кулачков.
— Как ты?
Он всегда спрашивает одно и то же, хотя Андреа знает, что все и так видно — зачем же спрашивать, если и без того ясно?
— Хорошо!
Она не собирается смотреть в его сторону. Он думает, что между ними нечто особенное. Что с ним ей лучше, чем с Каспером. Что он себе вообразил? Что она забыла Каспера?!
— Ты уверена? Может быть, обернешься?
Она постоянно что-то должна для него делать. Быть послушной, настоящей и предельно видимой. Обернуться? Пожалуйста! Андреа оборачивается с притворной улыбкой.
— Да, Юнатан, уверена, у меня все отлично, — произносит она, — мне просто хочется побыть одной, поэтому я собираюсь пойти куда-нибудь, сесть и дышать полной грудью.
А правда, Андреа, заключается в том, что у тебя больше нет сил. Это была последняя капля. Откуда она взялась снова, эта последняя капля? Когда пришел Юнатан, слезы едва капали; чистые трусы плохо сидят; чужая квартира — Андреа использует ее не по назначению. Она больше не хочет; она почти уверена, что больше не хочет.
