Ион Агырбичану - «Архангелы»
— Ты там был, когда пришел Иларие?
— Был, — нехотя буркнул молодой человек и устало махнул рукой, давая понять, что приставать к нему с этим делом, которым он и так сыт по горло, нечего.
Лицо отца мгновенно переменилось: румянец схлынул со щек, в глазах засверкали яростные молнии.
— Я хочу все знать! — гневно отчеканил Прункул.
Сын опустился на стул и начал рассказывать. Бледное лицо старика стало мало-помалу оживать и словно бы молодеть. Весь внимание, он всем телом наклонился к сыну, так что было даже странно, как это он сохраняет равновесие. Какая-то магнетическая сила притягивала его к молодому человеку. И взгляд его, и все черты лица, казалось, вытянулись в сторону сына и удлинились. Бывший студент рассказывал живо, с подробностями, и не успел он кончить, как отец потянулся к карману.
— Тебе тоже не миновать потерь! Деньги нужны? — спросил отец, протягивая сыну две сотенные бумажки.
Сын удивленно взглянул на отца, взял банкноты и торопливо запихнул в карман, испугавшись, как бы отец не передумал, потому как до сих пор таких денег на расходы он не получал.
Неугомонный Прункул вновь отправился по домам делиться бесценными подробностями с соседями и друзьями. Милостив господь бог! Как страдал Прункул из-за каждой кровной денежки, которую этот разбойник отнимал у него своей новой галереей! При каждом расходе казалось ему, что Родян вынимает частичку его души, так крепко, так прочно угнездившейся в его теле. Но за каждую каплю крови, которой истекал он в те поры, ему воздавалось теперь сторицей, прямо-таки какой-то манной небесной, наполнявшей его животворящей силой и глубочайшим удовлетворением.
Старик Прункул наконец-то был счастлив. И когда он услышал, будто в новой галерее на прииске появилось золото, он этому просто не поверил. Ему показалось, что речь идет о чем-то настолько несбыточном, что и толковать об этом бессмысленно. Когда на следующий день рудокопы, работавшие у «Архангелов», подтвердили разнесшуюся весть, он не поверил ни единому их слову.
Он был твердо уверен, что с «Архангелами» покончено навсегда. Кто знает, почему — то ли потому, что не сомневался, что в новой галерее не может быть золотоносной жилы, то ли потому, что не хотел расстаться со своим счастьем. Как бы там ни было, он ежедневно интересовался состоянием дел на прииске и, когда услыхал, что в добываемой породе нет золота, воскликнул:
— Конец! С ночи двадцать третьего ноября можно считать, что с «Архангелами» покончено.
Это он твердил всем и каждому, кто ни попадался ему на дороге. Не прошло и нескольких дней, как в селе не осталось ни одного человека, для кого это показалось бы новостью. Прункул стал наведываться в город в надежде повстречать знакомых; порой до позднего вечера засиживался он в трактире, надеясь, что к ночи там соберется много народу. Он платил за выпивку и закуску ради одного только удовольствия объявить всем, что теперь «Архангелы» — бросовый прииск. Ездил он даже по соседним селам, чтобы и в них услышали его мстительное ядовитое слово.
Евангелие, которое он проповедовал всем встречным и поперечным, было кратким, но сладостным и благотворным! Он один знал, сколько ночей не спал, прежде чем решился выйти из сообщества «Архангелов». Только ему было ведомо, как лежал он, не смыкая глаз, когда в старой штольне нашли самородное золото. Можно было подумать, что, распространяя злорадные слухи, он хочет убить в себе злого демона, который столько раз заставлял его проклинать жизнь!
Стоило руде в новой галерее улучшиться, как он тут же начинал служить дьяволу. Самые незначительные добрые вести об «Архангелах» были ему невыносимы.
Час за часом уничтожал он в себе демона, но несколько десятков тысяч злотых, потерянных из-за новой галереи или из-за того, что он уже не участвовал в дележе самородного золота, упорно возрождали его. Прункулу непереносима была даже мысль, что звезда «Архангелов» может еще взойти над горизонтом.
Жители Вэлень вскоре раскусили его.
— Не человек — гадюка.
— Зверь в нем какой-то сидит.
— Прункул этот — чистый черт!
Многие стали питать к нему неприязнь и обходить стороной, будто и впрямь опасаясь ядовитой змеи.
VI
До рождества оставалось всего две недели, а погода все еще стояла промозглая, туманная и сырая. Ночами подмораживало. Замерзшие лужи на дороге казались острыми стальными зубьями. Поднималось солнце, и между зубьями растекалась отвратительная жидкая грязь, а потом и сами зубья начинали подтаивать. Тележные колеса и копыта лошадей окончательно перемалывали их, а дорога вновь покрывалась обычной густой слякотью. Однако жители села Вэлень радовались такой погоде: воды было в достатке; в лотках, подводивших воду к толчеям, она пока не замерзала и руду можно было толочь без передышки. Но вот в ночь на четверг небо прояснилось, ударил мороз и вся вода разом замерзла. Еще день стояла ясная погода, а потом три дня подряд тяжелыми крупными хлопьями валил снег. Потом прояснилось опять, но мороз ударил такой, что застыли все толчеи, даже у управляющего «Архангелов», у которого они были тщательно укрыты от непогоды и никогда не замерзали.
Зеленоватое небо вздымалось высоко-высоко вверх, в воздухе сверкали и кружились снежные звездочки. В селе было непривычно тихо, слышался только посвист ветра да шуршанье снега. Жители Вэлень хоть и продолжали возить руду, насыпая ее в ящики на полозьях или в те же корзины, навьюченные на лошадей, но стукотня многочисленных толчей смолкла, и людям, не привыкшим к тишине, было странно ходить и разговаривать.
Рудокопы по-прежнему долбили скалу при свете сальных плошек. Четыре сельских плотника, не переставая, стучали топорами, несмотря на мороз, но те, кто дробил руду и работал на промывке, неожиданно оказались без дела, словно в праздник. И ходили по корчмам и трактирам, отдыхая от изнурительного труда.
Рабочих на толчеи и на промывку вербовали из людей слабосильных. В основном стариков, а если работал кто помоложе, то непременно с каким-нибудь изъяном.
Встречались среди них иной раз и женщины. Здоровые мужики из Вэлень шли в горнопроходчики, рудокопы или сторожа, а то занимались подвозом руды. Женщины побогаче не работали вовсе.
Прибавилось на дороге снующего взад-вперед народу после того, как снег завалил все горные тропы, но не было здесь тех, кто раньше каждый день шастал по ней туда и сюда.
Со всех дорог исчезли возчики, работавшие на «Архангелах».
Старые запасы золотоносного камня перед брошенной штольней уже кончились, а для свежей руды, которую извлекали из новой галереи, хватило бы и десятка подвод. Люди все уверенней поговаривали, что и новую штольню стоит забросить. Как раз когда ударил мороз, новая штольня у «Архангелов» пробила серо-черный пласт и достигла чрезвычайно твердой породы землистого цвета, не содержащей ни крупинки золота. Камень, который вытаскивали теперь из штольни, просто-напросто бросали в пропасть, ибо ни на что другое он не годился.
Однако все три компаньона решили и дальше пробивать галерею. Они были уверены, что непременно нападут на новую золотоносную жилу, которая пока подвергает их всяческим испытаниям. Они подбадривали друг друга, но в душе у каждого таился страх. Корнян и Унгурян каждый божий день напивались и забывали обо всем на свете, управляющий же был постоянно трезв, и страх не давал ему заснуть по ночам.
За три дня до рождества работы на прииске были приостановлены и Иосиф Родян с ужасом понял, что у него нет денег расплатиться с рабочими. Толчеи, покрытые слоем льда, вот уже две недели молчали, а наличные деньги, которыми он располагал до сих пор, кончились. Иосиф Родян хоть и пытался все это время представить себе реально свои доходы и расходы, однако — то ли потому, что никак не мог одолеть высокомерного пренебрежения к подсчетам, то ли из-за желания обмануть себя — реальности он не видел и обнаружил собственную неплатежеспособность, только открыв сейф. Увидев в нем несколько бумажек по десять злотых, Иосиф Родян ощутил, как руки у него похолодели, а глаза застлал туман. Тяжко опустившись на стул, он застыл, ни о чем не думая, зажав в руке жалкие банкноты.
Рудокопы топтались во дворе. Прождав довольно долго, они забеспокоились и послали своего представителя на кухню к доамне Марине.
Когда она поняла, чего ждут во дворе рудокопы, она, вздрогнув, словно бы очнулась ото сна. Побледнев, едва дыша, поднялась она по лестнице и застыла перед дверью мужнина кабинета. Холодный пот ее прошиб, когда она наконец решилась переступить его порог.
Увидев, что муж сидит неподвижно с зажатыми в горсти бумажками, она не посмела даже удивиться.
— Иосиф, — прозвучал ее испуганный голос, — там рудокопы ждут.
Управляющий не шевельнулся, не поднял глаз; можно было подумать, что он ее не услышал.
