Наталья Симонова - Жизнь как цепочка обстоятельств (сборник)
«А интересно, как она сейчас выглядит, – думал Саша, осторожно выезжая из гущи машин со служебной парковки. – Понаставили тут… – автомобиль плавно вырулил на дорогу, развернулся. – Нет, раньше такого бардака не наблюдалось: тесно, как на кладбище». Он включил магнитолу; привычный музыкально-говорильный фон привел в порядок мысли. «Да… не могу представить ее другой! А должно быть, изменилась, все же двадцать лет прошло… Что там Светка-то просила купить?.. А голос у нее прежний, – подумал снова об Оле. – Звонкий, насмешливый. Ох, и язва ж была, прости господи! Артистка… Удивилась вот, что я полковник… То ли еще будет», – он улыбнулся: ему приятно было ее удивление.
Как безнадежно он любил ее в школе! Никаких шансов – не то, что на взаимность – хоть на крошечный интерес. Точно его, Саши, и не было вовсе. Но он таки существовал! Она должна была заметить! И что ему оставалось? Шутом – так шутом. Очередная дурацкая выходка, общий смех – и внимание Ольги на пару минут обеспечено.
Саша строил глупейшие рожи, с грохотом падал на ровном месте, имитировал внезапный сон на уроке: сладко всхрапывал, валясь головой на парту. Однажды принес в класс дохлую мышь… Раз «оживлял», дергая за сухожилие, выставленную из-под парты куриную лапу; лапа хватала воздух желтыми сморщенными пальцами, вызывая хохот одноклассников и ужас учителей… Но устойчивого интереса со стороны Оли ему так и не перепало.
И вот, спустя двадцать лет, он впервые внимал ее радостному возбуждению, удивленно прижимаясь ухом к телефонной трубке, и ликовал про себя, точно им все еще было по семнадцать. Стало быть, не зря же взялся организовать эту встречу одноклассников, не зря стал разыскивать ребят!.. Он весело напомнил ей, как страдал в десятом, а она словно удивилась и отнекивалась, но, в общем, была благосклонна. И домой с работы Саша пришел в особенно хорошем настроении, а садясь за ужин, в который раз сам с собой соглашался, что это здорово, когда живешь по четкому плану – даже невозможное становится достижимым!
Он принялся звонить ей каждый день, совещаясь о намеченном мероприятии, и постепенно начал испытывать знакомую робость… Наконец состоялась долгожданная встреча их выпуска. И, хотя Ольга действительно изменилась и располнела, Саша застыл благоговейно, едва только ищущий взгляд его наткнулся в толпе на бывшую возлюбленную. Подумал, что глаза-то у нее блестят по-прежнему.
Одноклассники наперебой благодарили Пшеницына за общественно-полезную активность, восторгались изобретательностью и неутомимостью, проявленными в поисках товарищей. Сам Пшеницын лез из кожи вон, стараясь произвести впечатление («Реванш», – формулировал еще дома, нежно поглаживая полковничьи погоны). Но в то же время ловил себя на мысли, что если бы она ушла, куда-нибудь исчезла, то вся эта возня с реваншем мгновенно потеряла бы для него смысл.
На другой день снова ей позвонил. Вроде для обсуждения вчерашнего. Потом решился – заговорил о свидании, пригласил в гости. О боже! Как она это примет? Как примет…
Откуда ему было знать, что Оля давно ожидала от него хоть какой-то инициативы. И жизнь приучила однозначно понимать подобные приглашения: «Ну и слава богу, – решила удовлетворенно, – дозрел-таки до интима». Что ж? Она свободна, устала от неустроенности – почему нет? Это раньше сказала бы, не задумываясь, что Сашка не в ее вкусе. О, все это было раньше, когда-то… А теперь она спрашивала себя: ну а кто в твоем вкусе, радость моя? Коля Юзов? Так поздравляю: спился твой Коля окончательно, даже на встречу с одноклассниками не явился.
Да уж, с годами смазливость, и лихость, и хамоватая бойкость утратили прежнюю привлекательность. Теперь она жаждала стабильности и покоя, которых не было в ее жизни и которые излучал Пшеницын. От максимализма не осталось следа. В ее отношении к мужчинам бессменно поселилась снисходительность.
А Саша был счастлив. Она посвятит ему целый вечер! И может быть… Но воображение дальше идти не отваживалось. Он не очень себе представлял, как можно было бы соблазнить Олю. Хорошо бы, конечно, но… Нет! Не приведи бог обидеть ее и все испортить!
…Он суетился у стола, она рассматривала альбом. Перелистывала страницы и надеялась прозреть на фотках признаки скрытого семейного неблагополучия. Но с фотографий рядом с Сашей смотрела женщина, довольная жизнью и собой. Глядя на нее, Оля напрягалась, отчаянно стараясь придать лицу выражение равнодушной иронии… Вот здесь его мадам выглядит такой толстой и старой… А здесь они оба имеют недовольный вид… А вот тут лицо у нее глупое, и он смотрит на жену, скосив глаза: ничего хорошего не обещает этот взгляд.
Ах, она понимала, что невозможно создать прочного самоуважения, коллекционируя минусы ближних! И не нужно сравнивать себя с другими, не нужно… Она знала это, знала, но… Снова и снова привычное малодушие не избалованной счастьем женщины заставляло черпать душноватое утешение в чужих неудачах и промахах. Оля добросовестно отыскивала недостатки в наружности Сашиной жены, старалась уловить в выражениях лиц какие-нибудь свидетельства не сложившегося брака.
Сашка хлопотал у стола, а она все ждала, когда он начнет приставать. Но он не приставал.
– Ялта, – комментировал Саша, на бегу заглядывая в альбом. – А это на даче в прошлом году… Опять в Ялте… На юбилее у тещи… Снова Ялта…
Сели ужинать. «Или я ему совсем не нравлюсь? – растеряно думала Оля. – Тогда зачем приглашал? А может, смущается? Ладно, выпьет – разойдется…»
Вино подействовало на обоих. Оле позволило освоиться, перестать напряженно ожидать сближения; Саше помогло расслабиться и добавило находчивости в разговоре. Хорошо было сидеть вдвоем, в романтичном свете настольной лампы, погружаясь в казавшееся теперь сплошь трогательным школьное прошлое.
– …Сколько слез из-за тебя пролил, – говорил он, – ужасно вспомнить.
– Да что ты! – она округляла глаза. – Вот уж никогда бы не подумала! – У нее теплело на душе. Двадцать лет назад его признание лишь слегка пощекотало бы самолюбие, пресыщенное многочисленными женскими успехами; сейчас оно было бесценным.
– Часами сидел на детской карусели во дворе, смотрел на твои окна. В них зажигался свет, кто-то ходил в глубине комнаты…
– Но почему я ничего не знала? – спрашивала она мягко.
– А как бы ты отнеслась?
Оля смутилась и улыбнулась.
– Потому и не знала, – подытожил Саша. – Если б надежда была, я бы пытался ухаживать. Но ты смотрела в другие стороны.
– Да… Глупые были… – Оля снова улыбнулась благодарно. – Как сейчас-то живешь? Счастлив? – спросила, смутно надеясь, что в ответ он махнет рукой, даст понять, что жизнь без нее не сложилась.
– Нормально, – сказал Пшеницын и удовлетворенно обвел глазами семейное гнездышко. Во взгляде появилась горделивая самоуверенность, которую она заметила еще на школьной встрече. – Сама видишь: ничем не обижен. Полковника получил раньше других, должность – дай бог всякому. Нормально, в общем.
– А почему… на фото сплошная Ялта? – спросила она, подавив разочарование.
– Так мы там каждый год отдыхаем в июле.
– Каждый год! – воскликнула Ольга. – И всегда в июле?! Не надоело? – Она не была вполне искренней: самой-то не часто удавалось бывать на море. Лет пять-шесть уже совсем никуда не ездила, как-то не получалось. А другие вот, значит, каждый год…
– Почему надоело? – удивился Пшеницын. – Наоборот! Очень удобно, никаких хлопот. Ведомственный санаторий, отличное обслуживание. У меня и батя с матерью всю жизнь там… Нет, ты зря.
– Послушай, но как это можно так жить, когда все расписано? – завелась она, неожиданно даже для себя. – Все предсказуемо, как в гороскопе: с одной и той же бабой, в одно и то же место… и время… Ты извини, конечно, но все так… убого!
Он помолчал.
– Да? – спросил, как бы раздумывая. – А что плохого?
– Что? Да скучно! – бросила Ольга, еще глубже проникаясь сознанием собственной правоты. – Я б от такой жизни удавилась.
– И-эх, – Саша вздохнул после паузы, – а я вот не удавился. – Он смотрел на нее виновато и растеряно, точно просто не знал, что нужно было удавиться, а то бы обязательно.
Она с облегчением рассмеялась.
– Сань, ну как же оно все-таки – жить по регламенту? – спросила миролюбиво. – Вот женили тебя, даже погулять не дали…
– Да это все наверстывается потом, – вставил Пшеницын.
Оля вскинула брови, но продолжила.
– Ну, допустим… И все же. Женили, на ком хотели, не спросили, профессию выбрали, карьеру сделали… Да еще и работа такая – все время под козырек бери. Как ты так живешь?
– Как живу? Хорошо живу. Все есть. А будет еще больше, потому что… Потому что надо уметь жить! Вот у меня заранее все спланировано и никаких уклонов в стороны. А в жизни, Оль, – как в математике с физикой: есть условный путь – прямая, и есть траектория – ломаная. Есть кратчайшее расстояние: от задуманного – до реализации, от точки А до точки Б, а есть реальный маршрут, со всеми поворотами и заминками. Понимаешь? Вот – цель, а вот тебе дорога к цели. Чем она прямее, тем лучше… Понимаешь? Есть задуманный путь – а есть сама жизнь, как она сложилась от старта до финиша, та самая траектория, – увлеченно втолковывал Саша. – И чем она ближе к кратчайшему пути – тем правильнее жизнь сложилась. Она, конечно, ломаная, но чем в целом прямее – тем вернее ты идешь к цели. А то вот иной намечтает себе разного – а живет как попало. По-дурацки живет, все время мимо, мимо собственных планов. А у меня, Оль, линия цели и линия жизни практически совпадают. Понимаешь?
