Инга Петкевич - Плач по красной суке
К тому же был укороченный рабочий день, и наша строгая начальница Евгения Федоровна (Евгеша) снисходительно закрывала глаза на нашу бурную деятельность в связи с предстоящим выпивоном.
Вообще-то в нашем закрытом военном учреждении подобные возлияния на рабочем месте строго запрещались. Был даже приказ министра по данному поводу. Но мы не были военнообязанными, и к нам относились снисходительно.
Стол накрыли в кабинете начальницы. Сама она уклонилась от участия в мероприятии и, выдав нам на прощание массу руководящих наставлений, вовремя смылась.
Бабы сразу пытались накинуться на водку, но тут одна из наших молодых, да ранних пожелала сказать тост. На нее возмущенно зашикали. Все полагали, что формальная часть осталась позади и больше никто не будет нас мучить всякими занудливыми выступлениями, но Варька была настырна, и ей дали слово.
— Мама родная, как я ненавижу этот мертвый цветок! — сказала Варька. — Я не хочу, чтобы мне его дарили раз в году всякие кретины и ублюдки. У нас в доме, рядом с нашим подъездом, находится цветочный магазин. Перед праздниками мужики осаждают его. Но уже накануне каждого праздника они все настолько пьяны, что, получив эти жалкие цветы в прозрачной упаковке, не доносят их до своих жен и любовниц, а падают вместе с цветами где попало и лежат, пока жены ждут их за праздничным столом. По утрам на нашей лестнице они валяются штабелями, и у каждого в руке дохлые нарциссы. Никогда ни у кого не приму этих проклятых цветов. Пусть их положат только на мою могилу!
Вот что сказала бандитка-Варька. Почти все присутствующие были возмущены ее дерзкими речами. Все мы еще не надрались и, как всегда в начале праздничного застолья, чувствовали себя вполне респектабельными.
— А не хочешь, чтобы с тебя содрали портки и отстегали этим букетом? — предложила Клавка. Она больше всех хлопотала вокруг стола, испекла домашний торт. Ей было обидно.
Варька послала ее подальше, и застолье наладилось.
На этот раз наш праздничный стол ломился от изобилия всяких дефицитных яств, которые Клавка-Танк притащила из своего буфета. В последнее время Клавка редко баловала нас вниманием, гужевалась там — в заоблачных сферах высшего командного состава — и почти не заглядывала в нашу затхлую богадельню. Мы с жадным изумлением, облизываясь, разглядывали эти сказочные подношения: икра, севрюжка, балычок, маслины, шампанское. Бабы удивленно переглядывались и в недоумении пожимали плечами. С чего вдруг такая щедрость и зачем Клавка нас задабривает? Может быть, ожидает каких-нибудь высокопоставленных гостей? Мы подозрительно косились на Клавку, та лихорадочно суетилась вокруг стола — наводила последний лоск и блеск, подстилая под убогие приборы бумажные расписные салфеточки, заменяла особо уродливые алюминиевые кружки тонкими стаканами, которые тоже зачем-то прихватила из своего буфета…
Но самое странное, что, занимаясь сервировкой стола, Клавка то и дело подбегала к странному, замотанному существу, которое она зачем-то привела с собой и усадила в уголочке за шкафом. Клавка заботливо и подобострастно склонялась перед пришельцем, ласково поглаживала по плечику и шептала что-то нежное на ушко. Получив невразумительный ответ, Клавка сияла в улыбке, как самовар, и с пущим рвением бросалась к своим прямым обязанностям.
Незнакомка была закутана в обширный рабочий халат грязновато-серого цвета, голова до бровей замотана косынкой такого же линялого оттенка. Почти все лицо скрывали огромные солнечные очки, очень похожие на мотоциклетные. А на ногах почему-то были валенки…
Неужели весь этот ажиотаж — и шикарная закусь, и шампанское — все ради этой замотанной кулемы? Зачем, собственно, она Клавке понадобилась? Не иначе как обделывает через нее свои темные делишки. Но тоже странно — мы-то тут при чем? Зачем она впутывает нас в свои аферы? Мы терялись в догадках и уже роптали потихоньку на эту сумасбродку, которая явно намеревалась испортить наш законный праздник.
Клавка заговорщически нам подмигивала — не материлась, не шумела, не командовала, а, напротив, была необычайно ласковой и предупредительной не только с таинственной незнакомкой, но даже с нами со всеми.
Когда рассаживались, Клавка с великой заботой устроила свою подопечную во главе стола — даже нашу телогрейку под нее подложила, чтобы, значит, этой кулеме помягче было сидеть, а потом собственноручно наполнила шампанским единственный фужер. Остальным, и себе в том числе, она налила водку и предложила первый тост в честь своей новой подопечной.
Для начала она, конечно, представила нам ее — сказала имя, отчество и фамилию и популярно объяснила, что наша новая сослуживица работает в секретном отделе переводчицей с японского. Просила любить и жаловать… Но из всего этого потока информации мы усвоили только дикое имя — Анжелика…
Пока мы выпивали и закусывали, Клавка заботливо потчевала свою новую подружку, подкладывала ей на тарелку лучшие кусочки, подливала в бокал шампанское и что-то шептала ей жарко на ухо — в чем-то убеждала или чего-то требовала. Та в ответ отрицательно покачивала головой. На нас они не обращали никакого внимания, и мы, вконец заинтригованные этим странным зрелищем, в недоумении переглядывались и уже роптали вполне откровенно.
Клавка грозно на нас поглядывала и даже исподтишка грозила кулаком, а сама все нашептывала что-то вкрадчиво и даже, к нашему удивлению, обнимала и целовала незнакомку, как капризного ребенка… и наконец все-таки добилась согласия. Странная гостья будто уступила ее мольбам. После чего, заговорщически нам подмигнув, Клавка ловким жестом фокусника сдернула с нее одновременно косынку и темные очки…
И все мы тихо ахнули и обомлели. Такого лица нам видеть не доводилось — это был божественный, ангельский лик Святой Мадонны, нимфы или сказочной принцессы. Лучезарные голубые глаза томно и нежно щурились, щечки озарял застенчивый румянец, за полуоткрытыми в нежной улыбке губами мерцали ослепительные зубки, и тяжелая густая волна каштановых волос живым каскадом ниспадала на волшебные плечики, которые уже оголяли перед нашими жадными взорами ловкие Клавкины руки. Под грязным линялым халатом обнаружилось чудесное коротенькое платьице жемчужного оттенка. Тогда носили мини, и мы смогли разглядеть точеные ножки в дымчатых колготках… Стоя в подобострастной позе на коленях, Клавка извлекла эти божественные ножки из валенок, некоторое время держала в руках, любуясь их совершенством, и вдруг, тихо охнув, припала к ним в страстном поцелуе…
Наша принцесса брезгливо поморщилась и — брысь! — цыкнула, прогнала Клавку, как надоедливую, похотливую кошку. Потом достала из сумки чудесные серебряные туфельки, надела их, чуть подумала, забавно хмуря бровки, извлекла откуда-то флакон с пульверизатором и, точно стремясь зафиксировать изображение, опрыскала себя с ног до головы… подумала и прыснула на Клавку тоже… Та все еще сидела у ее ног, пожирая безумными глазами это чудесное видение. Да и было от чего потерять голову. Такое совершенство форм, красок и оттенков открылось нашим взорам, такая чудесная бабочка вылупилась из серого, грязного кокона…
Мы глазели затаив дыхание, в каком-то почти молитвенном экстазе…
Она рассеянно и томно смотрела в окно, и голубая тонкая жилка пульсировала на ее виске. Ручки в серебряных витых браслетах спокойно покоились на точеных коленках — она будто прислушивалась к далекой музыке или грезила наяву…
Где-то тикали часы, гудели под окнами машины, а мы, очарованные, околдованные, все не могли отвести глаз. Мы любовались ею как произведением искусства, этаким уникальным созданием природы, более доступным для нашего грубого восприятия, чем музыка, живопись или поэзия…
Потом кто-то догадался включить магнитофон, и Клавка, издав ликующий клич диких индейцев или обезьян, вдруг подхватила нежное создание на руки и стремительно закружилась вокруг своей оси. Все мы повскакивали со своих мест, загалдели, запели и заплясали. Какой-то щенячий восторг подхватил нас, закружил и понес… Богиня переходила из рук в руки, и почти каждой из нас удалось пройтись с ней в танце, то есть подержать в своих объятиях это восхитительное чудо природы, поцеловать его и потискать. Никогда в жизни мы не плясали с таким упоением, и Клавке с большим трудом удалось отбить от нас свое сокровище и восстановить порядок.
Прошло много времени, прежде чем нам удалось ее приручить. После того мартовского загула, когда наши одичалые бабы размотали и затискали божественную Анжелику, она надолго исчезла с нашего горизонта: спряталась, затаилась в своем секретном отделе за оцинкованной дверью. При встречах шарахалась от нас, как от чумы, и проскакивала мимо, тревожно и зябко кутаясь в свой грязный халат…
