Инга Петкевич - Плач по красной суке
Будто издалека я разглядываю ее, как себя, или себя, как ее. Кто же мы такие? И почему?..
Громадный земной шар медленно вращается подо мной… И вдруг я чувствую, как он выскальзывает у меня из-под ног, и я отделяюсь от него и зависаю в невесомости. Я не цепляюсь за его поверхность. В тоске и недоумении я провожаю его глазами. Ну почему же, почему он стряхнул меня, как песчинку? Почему на этой уютной и прекрасной Земле не нашлось для меня места? Почему…
Шар крутится все быстрее и постепенно удаляется от меня. В отчаянии я делаю рывок и напряжением воли приземляюсь на его поверхность. Приземляюсь, но удержаться на ней уже не могу: шар крутится слишком быстро. Земля снова уходит у меня из-под ног. Я делаю еще несколько отчаянных попыток догнать шар и приземлиться, но все реже и реже мне удается прикоснуться к нему ногами. Я понимаю, что обречена, что мне уже не угнаться за ним. Земное притяжение уже не властно надо мной, другие силы управляют мною. Это они подхватывают и уносят прочь мое легковесное тело. Мне уже не страшно. Только я все время оглядываюсь. Земля удаляется от меня.
В последний раз я окидываю взглядом свою родную планету. Я прощаюсь с ней навсегда.
И вдруг я понимаю, что там, на Земле, что-то произошло. Во всяком случае, я совсем не помню причину собственной гибели. Этот факт возмущает меня, я стряхиваю с себя забвение и вновь стремлюсь туда, обратно, но теперь только чтобы понять, какой вид катастрофы лишил меня жизни. Я ропщу и негодую. Не для того я мучилась на этой Земле, чтобы покинуть ее так небрежно и бессмысленно. Я хочу, я имею право знать правду.
И кто-то услышал мой голос протеста, и мне была дана возможность или еще один шанс что-то постичь.
Меня превратили — или, скорее, подключили мое сознание — в допотопную каменную бабу в первобытных азиатских степях. Теперь мне некуда торопиться. Теперь у меня впереди много времени — целая вечность. Материалисты утверждали, что вечности нет, как нет бесконечности. Я согласна с ними. Даже находясь по обратную сторону бытия и заглянув в головокружительную воронку вечности, я остаюсь материалистом и все еще пытаюсь осмыслить бесконечность. У мертвого духа нет будущего, а только прошлое, и, как ни крути, разум тут бессилен. Мертвый трезвый разум — очень ограниченная вещь, он может только оглядываться вспять и ничего не видит впереди.
Я — мертвая каменная баба на краю желтых степей Азии. Из всех человеческих чувств, функций мне оставлены только зрение, слух и немного памяти…
Сменялись века и народы, и караваны шли мимо меня по своему древнему пути… Я мечтала о конце всего этого; мне казалось, он приблизит и мой конец и мне даруется забвение и покой.
И вот однажды мир взорвался и наступила долгая ночь.
Сколько времени прошло — я не знаю. У меня не было точки отсчета, и миг равнялся вечности.
Но однажды вдруг стало понемногу рассветать. В первобытных сумерках обозначилась желтоватая полоска горизонта. Вокруг меня была серая, бесплодная равнина, на которой давно прекратилась жизнь. Туман, окружающий меня, постепенно рассеивался, и в тусклом небе первой появилась луна, а полоска горизонта стала постепенно краснеть. Всходило мертвое ослепительное светило…
Внезапно серый пепел у моего подножия зашевелился, образовался небольшой холм, из которого на свет вылезло существо, отдаленно напоминающее саранчу. Оно вылезло и стало чиститься, отчетливо позвякивая блестящими лапками. Оно было живое, но состояло из металла — металл вошел в его органическую ткань. Жизнь продолжалась.
1972–1982
«Плач по красной суке» — это смелый и страшный роман о любви, ненависти, жизненном смирении и стойкости.
Колоритные персонажи Инги Петкевич выписаны почти с мифологическим размахом, хотя взяты из самой жизни, из нашей действительности.
Она же, российская действительность, — Сонька, Совдепия, плотоядная распутница, — и является главной героиней этого романа-плача, романа-крика.
Это сильная книга, и чувства она будит сильные. Петкевич пишет куда жестче Битова, и ее ближайшие сородичи по литературному цеху — Варлам Шаламов, Фридрих Горенштейн и Людмила Петрушевская. Одна немецкая писательница озаглавила свои мемуары словами «Никому не прощу». Так могла бы переименовать свой «Плач по красной суке» и Инга Петкевич.
Виктор Топоров, «Русский журнал».
