Диана Чемберлен - Папина дочка, или Исповедь хорошего отца

Я тоже изменилась за лето. Я поняла увлечение моих подруг парнями и увидела Тревиса в совершенно ином свете. Наши дружеские отношения легко возобновились, но за ними зрело что-то новое и волнующее, и мы оба это знали. Мы по-прежнему почти каждую ночь говорили по телефону, но беседы наши стали другими, полными неожиданных поворотов.

— Я познакомился с девушкой в Мэриленде, — сказал он однажды, вскоре после того, как начались занятия.

Я постаралась разыграть равнодушие, хотя на самом деле испытывала нелепую ревность.

— Какая она?

— Приятная. Хорошенькая. Сексуальная.

Не думаю, что я когда-либо раньше слышала от него слово «сексуальная», и нервы у меня как будто обожгло. Я умирала при мысли, что он целовал ее. Касался ее тела.

— Ты это делал? — спросила я его.

— Почти. Но нет.

Я испытала облегчение.

— Ты по-прежнему… я хочу сказать, ты хочешь…

Он снова рассмеялся, и на этот раз я знала, что надо мной.

— Ну же, договаривай, — сказал он.

Я закрыла глаза, сердце у меня билось так, что его удары пронизывали мое тело.

— Ты собираешься с ней встречаться? — спросила я. — Ведь Мэриленд не на другом конце страны.

— Нет. Это было бы несправедливо по отношению к ней.

— Почему?

— Потому что все время, пока я был с ней, я хотел быть с тобой.

Я поверить не могла. Я так жаждала услышать от него эти слова!

— Я люблю тебя, — сказала я. Я открыла глаза и уставилась в темный потолок, закусив губу. Ожидая.

— С каких пор? — спросил он. Это был не тот ответ, какого я ждала. Но я хорошо помнила, с каких пор.

— С той ночи, когда мы впервые говорили по телефону. Помнишь? Когда ты говорил со мной, чтобы не давать мне думать о моем сердце, а тебе о твоем…

— Я тоже тебя люблю, — перебил он меня, и внезапно все изменилось.

В ту осень я часто пропускала школу, потому что была слаба и все время болела. Отец всегда очень боялся, когда я уходила из дома на эту «фабрику микробов», как он называл школу. У Тревиса была машина, маленькая старенькая «Хонда» его матери, он забирал книги и после уроков привозил их ко мне. Отцу это не нравилось. Сначала я думала, его беспокоило то, что книги и бумаги попадали ко мне с «фабрики микробов», но потом поняла, что ему не нравилось мое общение с Тревисом. Папа не видел в этом проблемы, пока Тревис был безобидным маленьким ребенком. Теперь он выглядел взрослым мужчиной, и папе он уже не нравился. Когда Тревис пригласил меня в кино, папа не позволил пойти. Мы с ним сидели в нашей «берлоге». Я делала задание по математике, он за компьютером отвечал на письма. Отказывая мне в разрешении, он даже не поднял голову.

— Папа, — сказала я, — мы ведь просто друзья. Здесь нет ничего особенного.

Он снял очки и положил их на стол. Когда он так делал, за этим обычно следовал долгий разговор о том, что мне можно и чего нельзя делать. Так продолжалось годами.

— Детка, — сказал он, — скоро у тебя будет новое сердце, и ты сможешь жить полной, активной жизнью, но до тех пор для тебя главное — сохранять здоровье и не напрягаться.

— Поход в кино с лучшим другом не повредит моему сердцу, — возразила я.

Я редко перечила ему. Отец и доктор приучили меня не спорить. Они научили меня избегать конфликтов и всякого напряжения ради моего больного сердца. Я должна была дышать медленно и повторять про себя слова «мир» и «покой», пока не проходило желание поспорить и побороться. Но за некоторые вещи стоило бороться, и это была одна из них.

— Ты, может быть, и считаешь его своим лучшим другом, — сказал папа, — но я знаю, о чем думают юноши, и он о тебе думает совсем по-другому.

— Нет, не по-другому.

Ложь прозвучала естественно. Я не собиралась позволять ему все мне испортить.

— Мальчики и девочки не могут оставаться друзьями, когда они становятся взрослыми, — сказал он. — Начинают играть гормоны, и дружба становится невозможной. В любом случае, Тревис — неподходящий молодой человек, чтобы тебе им увлекаться.

— Во-первых, никто никем не «увлекается», — сказала я, хотя, когда он произнес это слово, я только и думала о том, как Тревис держал мою руку в кино и как я его потом поцеловала. — Во-вторых, никто не заботится обо мне больше, чем он, кроме тебя, конечно, — добавила я быстро.

— Я сам был молод и знаю, что у самого порядочного юноши на уме только одно. — Он повернулся в кресле лицом ко мне. — Но, что бы там ни было, я не хотел бы, чтобы ты с ним общалась. Пора прекращать эту дружбу, детка. Он потянет тебя вниз.

— Ты говоришь о деньгах? Но ведь мы не богаты, а он не беден.

— Мы не богаты, но хорошо обеспечены. А Тревис — нет. Сомневаюсь, что он когда-нибудь сможет прилично зарабатывать. Это не его вина. Я знаю, у него не было тех преимуществ, которые были у тебя. Но это не отменяет того факта, что он не тот, с кем бы я желал видеть свою дочь. Поэтому не стоит его поощрять. Вот и все.

— Это несправедливо! — Мои щеки горели. Я бросила учебник на стол. Отец мгновенно вскочил, успокаивающим жестом протягивая ко мне руки.

— Успокойся, — сказал он. — Успокойся. Ты же знаешь, тебе нельзя спорить.

— Ты всегда учил меня обращаться со всеми людьми как с равными, а теперь ты вдруг говоришь, что я не должна встречаться с ним, потому что у него меньше денег, чем у нас. Он очень умен, папа. Он хочет стать биологом.

— Послушай меня, детка. — Он сел на софу рядом со мной и обнял меня за плечи. — Я не хочу, чтобы ты сейчас вообще с кем-нибудь встречалась. Ты не понимаешь, насколько серьезно твое состояние.

— Ты волнуешь меня больше, чем это мог бы сделать Тревис.

— Тогда перестань спорить со мной. — Его голос звучал раздражающе спокойно. — Ты должна верить, я лучше знаю, что тебе нужно. Если хочешь, я приглашу доктора Макинтайра объяснить тебе это. Он согласится со мной. Пока у тебя не будет нового сердца, ты должна…

— Оставаться взаперти в своей комнате без друзей, без всяких развлечений.

— Ты должна быть осторожна. Это все, что я хотел сказать.

Я понимала, что пришло время отступить. Сердце у меня болело, но это не имело отношения к моему физическому состоянию. Я найду способ увидеться с Тревисом. Нужно только скрывать свои действия от отца. Я никогда ничего не делала втайне от него, но он не оставил мне выбора.

Я пошла с Тревисом в кино. Я сказала ему, что мы должны скрыть это от моего отца, так как он беспокоится о моем здоровье и не хочет, чтобы я с кем-то встречалась. Я не сказала, что папа не хочет, чтобы я встречалась именно с ним. Я бы ни за что его не обидела. Тревис был такой мягкий и чувствительный, за это я и полюбила его, когда он был тощим мальчишкой, а теперь испытывала к нему еще более сильное и глубокое чувство. Он не походил на других парней, которым нужны были только выпивка и возня с девчонками. С такими парнями гуляли сейчас мои бывшие подружки, липли к ним и болтали о них день и ночь.

Было чудесно сидеть с Тревисом в кино, держать его руку, чувствуя непреодолимое влечение вместо теплой дружбы. В машине он целовал меня, и я слегка обезумела, когда он провел руками по моему телу поверх одежды. Завтра я могу умереть, думала я, поэтому нет смысла сегодня лишать себя этого. Именно тогда я и решила выжать из оставшейся мне жизни все до капли. До последней капли.

Глава 7 Эрин

Я прожила в свой квартире в Брик-Крик около недели, когда обнаружила в самом дальнем конце парковки кофейню при супермаркете. Постройка выглядела очень старой, как будто она стояла там десятилетиями и супермаркет разросся вокруг нее. Но я знала, что это не так. Здание нарочно состарили, чтобы придать ему оригинальность. Написанное красками название висело над входом, и я никак не могла прочитать его, пока не взглянула на вывеску сверху: «ДжампСтарт».

Я вошла и сразу перенеслась с оживленной парковки с бесчисленными машинами и иллюзорной новизной пронзительной чистоты в теплое помещение, напоминающее жилую комнату. Столики стояли по отдельности, группами, отгороженными одна от другой книжными шкафами и камином, который не топился, поскольку было еще очень тепло. На обычной длинной стойке было много выпечки, салатов, кофе и чая разных сортов. Где-то приглушенно играла музыка. Это была какая-то джазовая мелодия, раньше мне такие не нравились, но теперь я была абсолютно равнодушна к музыке. Музыка, книги, политика, искусство, секс — какое это, в сущности, имело значение? Все это стало мне теперь безразлично.

Половина столиков и обтянутых кожей диванов и кресел были заняты, в основном людьми моего возраста, работающими на ноутбуках или занимающимися еще какими-то бумажными делами. За одним столиком три молодые женщины смеялись, рассматривая что-то на мониторе. Какой-то мужчина разговаривал с пожилой парой о недвижимости. До меня долетели слова «жилой дом» и «слишком много лестниц». Еще одна пара была занята оживленной беседой, на столике между ними лежала открытая Библия. Я с первой секунды поняла, что буду проводить здесь много времени. Я чувствовала себя здесь анонимом, и это ощущение мне нравилось.