Ирвин Шоу - Богач, бедняк. Нищий, вор.
Лишь когда дело касалось Рудольфа, Аксель не считался с расходами. Красивый, с хорошими манерами, учтивый и ласковый, Рудольф был надеждой семьи. Учителя восхищались им. В своем старшем сыне и Мэри и ее муж видели вознаграждение за все свои неудачи. У Рудольфа были способности к музыке, он играл в школьном оркестре на трубе. В конце, прошлого года Аксель купил ему сверкающую, точно золотую трубу. До этого Аксель никому в семье не делал подарков. Рудольф играл в клубе на танцах. Аксель дал ему взаймы тридцать пять долларов на смокинг — неслыханная щедрость с его стороны! — и разрешил оставлять себе все заработанные на вечерах деньги. «Не трать их. Они пригодятся тебе, когда поступишь в колледж», — сказал он. С самого начала было негласно решено, что Рудольф будет учиться в колледже. Чего бы это ни стоило.
Она чувствует себя виноватой. Вся ее любовь сосредоточилась на старшем сыне. Но она так измучена, что у нее не хватает сил любить двух других своих детей. Когда он рядом, она всякий раз старается погладить его, когда он спит, заходит к нему в комнату и целует его в лоб; вечерами, падая с ног от усталости, она стирает и гладит его рубашки, чтобы все видели, какой он чистый и красивый. Она вырезает из школьной газеты заметки о его победах на спортивных состязаниях и аккуратно вклеивает табели с его отметками в альбом, который держит на своем туалетом столике рядом с томиком «Унесенные ветром».
Ее младший сын Томас и ее дочь просто живут в одном доме с ней. А Рудольф — это ее плоть и кровь.
На Томаса она не возлагает никаких надежд. Уж больно у него насмешливое лицо. Хулиган, вечно затевает драки, в школе сплошные неприятности, дерзит, над всеми издевается и все делает по-своему, не считается ни с чем, приходит и уходит, когда ему заблагорассудится, и никакие наказания на него не действуют. Где-нибудь, в каком-нибудь календаре день, когда ее сын Томас будет опозорен, уже отмечен кроваво-красной цифрой как некий жуткий праздник. И ничего тут не поделаешь. Не любит она его и не может ему ничем помочь.
Итак, семья спит, а мать стоит на распухших ногах у окна. Измученная бессонницей и изнурительным трудом, расплывшаяся, неряшливая больная женщина, избегающая смотреть на себя в зеркало, регулярно решающая покончить жизнь самоубийством, седая в сорок два года, она курит сигарету за сигаретой, обсыпая пеплом засаленный халат.
Слышится гудок паровоза, солдат везут в далекие порты навстречу грохоту канонады. Слава богу, Рудольфу еще нет семнадцати. Она умрет с горя, если его заберут на войну.
Она закуривает последнюю сигарету, снимает халат и ложится в постель. Лежит и курит. На несколько часов она забудется сном. Но она знает, что тотчас проснется, едва на лестнице раздадутся тяжелые шаги мужа, провонявшего потом и виски за ночь работы в пекарне.
2
Часы показывали без пяти двенадцать, но Гретхен продолжала печатать. Была суббота, и остальные девушки уже кончили работу и прихорашивались, собираясь уходить. Луэлла Девлин и Пат Хаузер пригласили Гретхен пойти с ними пообедать, но у нее сегодня не было настроения слушать их пустую болтовню. К сожалению, она уже почти все допечатала и не было оснований задерживаться.
Вот уже два дня Гретхен, сказавшись больной, не появлялась в госпитале. Сразу после работы она возвращалась домой и никуда не выходила. Она была слишком взвинчена, чтобы сидеть с книгой, и поэтому решила разобрать свой гардероб: стирала и без того идеально чистые блузки и в который раз утюжила безукоризненно отглаженные платья. Когда никакой работы уже не оставалось, мыла голову и укладывала волосы, делала маникюр, упорно предлагала сделать маникюр Руди, хотя всего неделю назад привела его ногти в порядок.
В пятницу она никак не могла уснуть и поздно вечером, когда все уже спали, спустилась в пекарню к отцу. Тот взглянул на нее с удивлением. Но промолчал. И ничего не сказал, даже когда она села на стул и поманила кошку: «Кис-кис». Кошка повернулась к ней спиной и ушла прочь: ода знала, что от людей добра ждать нечего.
— Пап, — сказала Гретхен, — мне надо с тобой поговорить.
Джордах выжидающе молчал.
— На этой работе у меня нет никаких перспектив, меня никогда не повысят, и жалованье мне тоже не прибавят… К тому же после войны производство обязательно сократится, и меня могут просто уволить.
— Война еще не кончилась, — заметил Аксель, — и еще полно идиотов, ожидающих своей очереди на тот свет.
— Я подумала, может, мне лучше поехать в Нью-Йорк и подыскать там хорошее место? Я неплохой секретарь, а в нью-йоркских газетах полно объявлений с предложениями самой разной секретарской работы, за которую платят в два раза больше, чем я сейчас получаю.
— Нет, — отрезал Аксель.
— Почему?
— Потому что я сказал «нет».
— Пап, но ведь я смогу посылать домой гораздо больше денег…
— Нет, — не дослушав, повторил Джордах. — Когда тебе исполнится двадцать один год, можешь уезжать куда угодно, а сейчас тебе только девятнадцать, и придется терпеть гостеприимство родительского дома еще два года. Улыбайся и терпи. — Он вынул пробку из бутылки, сделал большой глоток виски и нарочито грубо вытер губы тыльной стороной ладони, измазав лицо мукой.
— Я должна уехать из этого города, — настаивала Гретхен.
— Есть города и похуже, — сухо ответил Джордах. — Поговорим об этом через два года.
В пять минут первого Гретхен сложила в ящик стола аккуратно отпечатанные бумаги. Все служащие уже ушли. Она закрыла машинку чехлом, пошла в туалет и посмотрела на себя в зеркало. Лицо у нее горело. Она умылась холодной водой, затем достала из сумочки флакон, смочила духами палец и легонько прикоснулась к мочкам ушей.
Оказавшись на улице, она не сразу сообразила, что идет к автобусной станции. Шла медленно, то и дело останавливаясь перед витринами магазинов. Разумеется, она не собиралась ехать ни на какую пристань. Был день, ярко светило солнце, и все ночные фантазии остались позади. А впрочем, почему бы не проехаться вдоль берега? Потом можно будет где-нибудь сойти и подышать свежим воздухом.
За квартал до станции Гретхен увидела Томаса. Он стоял возле аптеки, окруженный ребятами довольно хулиганского вида. Они играли в расшибалочку, бросая об стенку монеты. Одна девушка, работавшая вместе с Гретхен, была в среду в кинотеатре «Казино» и видела драку Тома с солдатом. «Твой брат — это что-то жуткое, — говорила она потом Гретхен. — Такой маленький и такой злой. Прямо змея какая-то. Не хотела бы я иметь такого братца». Гретхен сказала Тому, что знает про драку. Вообще-то она и раньше не раз слышала о нем подобные истории. «Ты мерзкий тип», — сказала она ему, но он только самодовольно ухмыльнулся.
Если бы Том заметил ее, она повернула бы обратно, но он был слишком увлечен игрой.
Гретхен вошла в здание автовокзала и взглянула на часы. Без двадцати пяти час. Автобус наверняка ушел пять минут назад, и она, разумеется, не будет торчать здесь еще целых двадцать пять минут, дожидаясь следующего. Но оказалось, что автобус опаздывал и все еще стоял на остановке. Гретхен подошла к кассе.
— Один билет до пристани.
Автобус тронулся. За окном мелькали деревья, зеленеющие молодой листвой; проносились дома, поблескивала лента реки. Все казалось чисто вымытым, прекрасным и нереальным.
— Пристань, — объявил водитель.
Гретхен сошла и остановилась на обочине. Кругом ни души. Конечно же, она не пойдет в тот дом на берегу реки. Пускай стынет обед, а бутылки с виски так и стоят неоткупоренными. Пускай ее поклонники в ожидании бесцельно слоняются по берегу — откуда им знать, что предмет их желаний уже здесь, рядом, откуда им знать, что она затеяла всю эту рискованную игру, чтобы подразнить их! Ей хотелось смеяться, но она боялась нарушить мертвую тишину.
Как было бы восхитительно зайти в этой игре еще дальше! Пройти полпути по усыпанной гравием тропинке и, смеясь про себя, вернуться обратно. А еще лучше, сняв туфли и в одних чулках, неслышно ступая по прошлогодним листьям, пробраться через лес к реке и, спрятавшись за деревьями, посмотреть, как двое мужчин поджидают ту, что должна утолить их похоть. И затем, побывав на краю пропасти, спастись бегством, неслышно улизнуть обратно, чувствуя свое превосходство.
Гретхен перешла дорогу и уже собралась войти в лес, когда вдруг послышался шум быстро приближающейся машины. Она остановилась, делая вид, будто ждет автобуса в Порт-Филип: ей не хотелось, чтобы кто-нибудь видел, как она входит в лес, — тайна прежде всего!
Машина сбавила скорость и затормозила. Гретхен даже не взглянула на нее. Она стояла, устремив взгляд в ту сторону, откуда должен был прийти автобус, хотя прекрасно знала, что его не будет еще по крайней мере полчаса.
