Бенджамин Саэнс - Я пел прошлой ночью для монстра
Затем появился Шарки.
Весь из одних улыбок, болтовни и всякой чепухи. Но он мне сразу понравился. Если Рафаэль занял мало места, то Шарки занял всё. То есть, он занял всю кабинку номер девять. Да, у этого парня было много добра. Три чемодана — и, между прочим, ни черта не маленьких чемодана — с кучей разных кроссовок, туфель и морем, морем одежды. Этот парень тут навечно решил поселиться? А еще эти его солнцезащитные очки. Боже, он помешан на них. Я получил нереальное наслаждение, наблюдая за тем, как его вещи обшаривает Стив. Стив работает здесь. И тут это принято — просматривать вещи. Им же нужно убедиться, что вы не захватили с собой ничего колюще-режущего, чем бы могли себе навредить, ну и — самое главное — не пронесли с собой наркоты. Здесь вам не доверяют. И правильно делают — тут нет никого, кому можно было бы доверять.
Блииин, ну какой же кайф я получил от выражения лица Стива, особенно когда он дошел до нижнего белья Шарки. Тот притащил с собой дизайнерские трусы в коробочках. Такие трусы всегда продаются в коробочках. У этого парня водились деньжата. Я тогда подумал, что он, может быть, дилер.
Когда Шарки вошел в кабинку, мы с Рафаэлем читали книги. Глянув на нас, он заявил:
— Ну, парни, я гляжу, с вами тут не соскучишься.
Мы с Рафаэлем улыбнулись, переглянувшись. Самое классное, что Шарки может заставить Рафаэля смеяться. Рафаэль не обделен чувством юмора. В какой-то степени он моложе своих пятидесяти лет. И дело не во внешности, а в том, как он существует в этом мире. Вот вам моя теория: в этом мире есть люди старые душой и есть душой молодые. Мой отец относится к первым, Рафаэль — ко вторым, как и Адам. Так что некоторые парни всегда в чем-то будут оставаться мальчишками. Не знаю, хорошо это или плохо. Еще не решил.
Но в Рафаэле мне это нравится.
И Рафаэль терпит всю чушь, что вываливает на него Шарки. А Шарки из тех, кто говорит все, что у него на уме. Как будто мы хотим это знать. Но парням, подобным ему, не всегда нужен взаимообмен. Они говорят, что думают — и это клево. Но когда ты смотришь им в глаза и говоришь, что думаешь ты, то это уже не так клево.
Мы с Рафаэлем после того, как он поселился в моей кабинке, поговорили немного — совсем малость. Я не люблю говорить, а он часто печалится, так что мы оба предпочитаем читать. Мы отлично уживались. В кабинке было тихо и хорошо. Но с прибытием весельчака Шарки все изменилось. В первую же ночь он завалил нас вопросами.
— Ты тут из-за чего? — прямо спросил он Рафаэля. Грубый вопрос.
Рафаэль криво улыбнулся.
— Я алкоголик, — ответил он.
— И все?
Рафаэль покачал головой.
— Нет, но в двух словах всего не расскажешь.
— Да у меня времени вагон. Я здесь на месяц застрял.
Рафаэль рассмеялся.
— Ты можешь в любое время уйти. Это не тюрьма. Мы тут не срок отбываем.
— Да мы, нахуй, именно это и делаем.
— Ты когда-нибудь сидел?
— Блять, да! И не собираюсь туда возвращаться. Поэтому я здесь.
— Так ты тут уклоняешься от судебной ответственности?
Шарки засмеялся.
— Можно сказать и так. Слушайте, нахер мне нужно было это дерьмо? Я просек, что судья будет благожелателен к тому, кто возьмется за ум и сам захочет перевоспитаться в подобном местечке. Так что отсижу я здесь свои тридцать дней, мозгоправ отпишется судье и тот решит, готов ли я воссоединиться с землянами. Я воссоединяться с ними не жажду, но лучше уж я притворюсь одним из них, чем вернусь в гребаную тюрягу.
Рафаэль улыбнулся. Этот парень его развлекал.
— И из-за чего ты здесь?
— Ты берешь у меня ебаное интервью?
Рафаэль ответил еще одной улыбкой.
— Да. Если ты нам с Заком не понравишься, они переведут твою задницу в другую кабинку.
— Врешь.
— Может быть, а может быть и нет. — И тут Рафаэль не выдержал и засмеялся. Шарки тоже засмеялся, и я вместе с ними. Мы несколько минут угорали от смеха в нашей кабинке номер девять.
Затем в комнате стало очень тихо.
— Чем я только не увлекался, — сказал Шарки. — Кокаин, героин, алкоголь. Назовите все что угодно — я это пробовал. — Он так это сказал, будто гордился собой. И посмотрел на Рафаэля. В его голосе не было ни капли раскаяния. Я всегда знаю, раскаивается человек или нет. У Рафаэля раскаяние чуть ли не из ушей валит. У Шарки его ноль. — А ты, чувак, что предпочитал пить?
— Вино.
— Вино? Фигня какая.
— Мне хватало.
Шарки глянул через комнату на меня.
— А ты, Заки?
Этот парень уже придумал мне кличку.
— Бурбон.
— Всего-то?
— Ну и кокс. Он мне тоже нравился.
— Вот это уже другой разговор.
И у него на лице отразился отголосок эйфории — так это называет Адам. «У некоторых из вас даже остаются эйфорические воспоминания», — говорит он. Адам для всего названия найдет. Но именно это я увидел на лице Шарки — эйфорию. Этот парень самое настоящее бедствие, но мне он нравится. Он ненормальный. Если ты нормальный, он зовет тебя землянином. И на землян ему плевать. Это как раз то, что мне нравится в нем.
Мне захотелось спросить его, что он совершил нелегального, что попал сюда, но я тут же понял, что скоро об этом узнаю. Понял, что мне даже спрашивать не придется. Через несколько дней совместного проживания я знал о нем больше, чем сам Бог. Мне так кажется.
Шарки затих, оглядывая комнату. Но уже вскоре снова принялся болтать:
— Что это за херня такая, что нас тут шмонают? Охренели совсем. И что это за секс-контракт, который меня заставили подписать и по которому мы не должны ни с кем спать, пока находимся здесь? Что за чушь?
Безуспешно пытающий вникнуть в книгу Рафаэль, поднял от нее глаза.
— Это бесконтактное заведение.
— И что это, мать его, значит?
Рафаэль покачал головой.
— Ты знаешь, что это значит, Шарки. И, думаю, знаешь, почему так.
Это остановило поток жалоб Шарки, но он явно был недоволен. В этот момент я уже был уверен, что Шарки очень любит поворчать и побрюзжать.
— Да тут, наверное, нет ни одной девчонки, с которой бы мне захотелось переспать, — сказал он.
Рафаэль оторвался от книги, усмехнувшись. О, усмешка у него была что надо.
— А с чего ты решил, что тут есть девчонка, которая захотела бы переспать с тобой, приятель?
— Что ты хочешь этим сказать? — взбеленился Шарки.
Ха. Я знал, что затеял Рафаэль. Шарки видный парень, он очень хорош собой. Он из тех, кто думает, что все подряд должны в них влюбляться. Неудивительно — с таким-то лицом он, естественно, пользуется успехом. Такие парни, как Шарки, считают, что владеют всем миром. Рафаэль этого не любит.
Он промолчал, продолжая читать.
— Ни одна девчонка не откажется быть со мной, — не унимался Шарки.
— Может быть, — ответил Рафаэль, — но если бы у меня была дочь, я бы тебя на порог не пустил.
— Чувак, слушай, ты совсем не знаешь меня. Может, я отличный пацан.
— Уху. Я с этим не спорю. Расскажи-ка, сколько девчонок у тебя было?
— Это что, продолжение интервью? — Шарки хохотнул, но я видел, что он занервничал.
— Дай угадаю, — взглянул на него поверх книги Рафаэль.
— Валяй.
— Сколько тебе лет? Двадцать семь? Двадцать восемь? — У Рафаэля здорово получается угадывать возраст.
— Двадцать семь.
Рафаэль кивнул.
— Я бы сказал, что у тебя было… дай подумать… больше полсотни девчонок — больше полсотни, но меньше сотни.
— И что? — ухмыльнулся Шарки.
— Теперь понимаешь, почему бы я не пустил тебя на порог?
Шарки засмеялся. Некоторое время он молчал, но я знал, что он думает, чтобы еще такого сказать. Наконец он посмотрел на Рафаэля.
— Что там у тебя с этой книгой?
— У меня с ней личные отношения, — рассмеялся Рафаэль.
Шарки тоже рассмеялся.
— Не похоже, что тебе нужно находиться в подобном месте.
— Поверь мне, нужно.
— А мне — нет.
Рафаэль улыбнулся.
— Может быть. Но над тобой же висит судебная ответственность.
— Ответственность? Тебя впирает это слово?
— А тебя оно раздражает?
— Ты у нас тут кто, врач? Не надо разыгрывать из себя психотерапевта. Читай правила — в них это черным по белому написано.
— Если вдаваться в технические подробности, то в правилах написано не это. Но я, в любом случае, никого из себя разыгрывать не намерен. Я обыкновенный алкоголик. Ни больше, ни меньше.
Мне неприятно было слышать такое от Рафаэля. Не знаю почему. Не люблю, когда он говорит о себе так.
— Слушай, они меня наебали. Я не делал того, что они повесили на меня.
Рафаэль кивнул с таким видом, словно не поверил ему.
— Я не хотел тебя расстроить.
— Я не расстроился.
Ага, не расстроился он. Еще как расстроился.
— Это хорошо, — сказал Рафаэль.
— Слушай, может лучше вернешься к своим личным отношениям с книгой? — Он бросил на меня взгляд. — А ты не слишком молод для того, чтобы подражать ему?
