Алексей Карташов - Остров
“Когда солдаты авангарда взошли на гору, они подняли громкий крик. Услышав этот крик, Ксенофонт и солдаты арьергарда подумали, что какие-то новые враги напали на эллинов спереди, тогда как жители выжженной области угрожали им сзади”.
— Эллины — это кто? — спросил Ганс, напряженно слушавший.
— Это греки, так они называли себя сами. Вот, слушайте дальше.
“Между тем крик усилился. Непрерывно подходившие отряды бежали бегом к продолжавшим все время кричать солдатам, отчего возгласы стали громче, поскольку кричащих становилось больше. Тут Ксенофонт понял, что произошло нечто более значительное”.
Она подышала на стекла, протерла очки и продолжила:
“Он вскочил на коня и в сопровождении Ликия и всадников поспешил на помощь. Скоро они услышали, что солдаты кричат: “Море, море!” — и зовут к себе остальных. Тут все побежали вперед, в том числе и арьергард. Когда все достигли вершины, они бросились обнимать друг друга… проливая слезы”.
Мисс Джонсон тихо закрыла книгу, и все некоторое время молчали.
— Да, они кричали: “Таласса, таласса!” Ты понимаешь, почему они плакали? — спросила она мягко, обращаясь к Гретель.
— Потому что они увидели море.
— Они знали, что теперь доберутся домой, найдут дорогу… — начала мисс Джонсон, но Гретель упрямо помотала головой и улыбнулась.
— Нет. Они уже пришли домой. Они увидели море.
— Может быть, ты и права, — неожиданно легко согласилась мисс Джонсон, обернулась было к Гансу, но, увидев его лицо, решила не спрашивать ни о чем.
Ганс стряхнул оцепенение и спросил сам:
— Так кто же говорил это у меня в голове? Ксенофонт?
— Такое объяснение тоже может быть, — отвечала мисс Джонсон. — Но есть, милый мой мальчик, такой принцип — начинать с более простых объяснений. Не привлекая сверхъестественных сил.
Ганс подумал, и принцип ему понравился. Он только пока не мог понять, как его применить.
— Ну, это просто, — отвечала мисс Джонсон. — Например, ты когда-то слышал эти слова, просто забыл. Слушал постановку по радио, например. Или кто-то при тебе рассказывал эту историю, с выражением. Слова долго дремали у тебя в памяти, а в нужный момент всплыли.
“Слишком много я всего забыл, — подумал Ганс про себя. — И слишком многое вспоминаю теперь”.
Так или иначе, и второе слово они разгадали. Мисс Джонсон отложила книгу в сторону и опять обратилась к Гретель:
— Третье слово было… “лотойо”? — Она мельком глянула в записную книжку.
— Да, — ответили Ганс и Гретель почти хором.
— Если это то, что я думаю, то, скорее всего, это одна из форм слова “лотос”. И тогда это опять на древнегреческом.
— Что такое “лотос”?
— Да вы видели его, — заметила библиотекарша. — Это цветок, который один год даже рос в саду покойной миссис Хоббс. Он растет в воде и поднимается над поверхностью.
Ганс и Гретель переглянулись, и Гретель спросила, очень спокойно:
— А это какой-то особенный цветок?
— Цветок редкий, красивый. Но ничего особенного в нем нет. Разве что… есть у меня одна догадка, но, к сожалению, я не могу пока ее проверить. У меня нет этой книги.
— Какая догадка? Какая книга? — заволновалась Гретель. Ганс знал, что у нее сейчас покалывает в ногах, хочется немедленно вскочить и куда-то бежать, и она силой заставляет себя сидеть смирно.
— Есть такая книга, “Одиссея”, — отвечала мисс Джонсон. — Разве ты не читала ее? И никогда не слышала?
Гретель огорченно покачала головой.
— Герой плывет домой после войны.
— Тоже эллин? — догадалась Гретель.
— В общем, да. И вот он с товарищами приплывает на остров, где живут лотофаги. Это люди, которые питаются плодами лотосов. Тот, кто отведает этого плода, забудет все, что с ним было, и навсегда останется на острове лотофагов. — Она замолчала.
Сердце как будто на мгновение провалилось — и тут же застучало так, что Ганс слышал удары крови в висках. Он не мог даже посмотреть на Гретель, только видел перед глазами нежно-розовый цветок и ощущал пальцами резиновый влажный стебель. “Ну вот, — вертелась в голове пустая бесцветная мысль, — ну вот…” Резкие крики чаек доносились с улицы, и запахи соли, рыбы и цветов показались ему чужими и незнакомыми. Он услышал, как будто из-за стены, голос Гретель, нарочито беззаботный:
— А если лотос только понюхать?
— Не помню, — послышался ответ. Понемногу звук возвращался. — Я должна посмотреть в книге, но пока не могу.
— Вы совсем-совсем не помните? — продолжала все же допытываться Гретель.
— Честно говоря, нет. Но ведь это все равно только книга, может быть, там было сказано так, а может, иначе.
— Наверное, если только понюхать его, — задумчиво проговорила Гретель, — то сначала все забудешь, а потом начнешь вспоминать.
— Это красивая мысль, — одобрила мисс Джонсон. — Вот подскажи ее Гансу, пусть он вставит ее в свою книгу.
Ганс заставил себя улыбнуться:
— Но ведь я же пишу не сказку.
— Гомер тоже писал не сказку, — заметила мисс Джонсон. — Это миф, и он сам в него верил.
— Мисс Джонсон, — вмешалась Гретель, — а что значит “пока не могу проверить”? Вы сказали сейчас…
— Да, пока не могу. Я не помню всего текста, а книги у меня нет. Но через несколько дней смогу ее получить.
— Почтой, с материка?
— Нет, скоро должен прийти корабль-библиотека, а у них столько всего!.. — Она улыбнулась.
Опять стукнуло сердце. Ганс проглотил вопрос, поднялся с табуретки и подошел к Гретель.
— Мисс Джонсон, спасибо вам огромное! Мы зайдем еще попозже, ладно? Нам надо на рынок.
— Ну что вы, вам спасибо, что не забываете старушку. Это все очень интересно и довольно странно. У меня вертится что-то в голове, но сейчас я не могу вспомнить. Пойду прилягу, — она глянула на часы в угловом шкафу, — а вечером, если хотите, заходите на чай. Я ведь не ужинаю теперь, доктор Гульдинг не разрешает.
Гретель пыталась спросить еще что-то, но Ганс чуть сжал ее плечо, и она кивнула, тоже почти незаметно. Встали, распрощались и вышли в ослепительный полдень, Ганс зажмурился на несколько секунд, прежде чем ступить с крыльца в палисадник. Снаружи было не видно, как из полутемной библиотеки мисс Джонсон внимательно и грустно смотрит им вслед.
Не сговариваясь, они вышли на улицу и повернули налево, в сторону дома. Гретель только бросила взгляд на Ганса, немножко успокоилась и зашагала рядом с ним, не обгоняя, приноравливаясь к его шагу.
— Мы ведь домой? — спросила она, когда они повернули еще раз. Ганс кивнул — да, конечно. Постарались проскочить незамеченными мимо “Неряхи Джо”, Майкла уже не было, остальным махнули рукой, и Гретель даже улыбнулась и скорчила физиономию — заняты, мол. Когда они вышли из города, Гретель первая спросила:
— Ты понял?
— Не все, но многое. Давай-ка пойдем на Спайс-хилл, там поговорим.
Это было их любимое место — старая заброшенная плантация, где когда-то растили гвоздику и кардамон, а теперь были те же сухие джунгли, что и везде. От конторы остался остов из грубо отесанного известняка, и они любили сидеть на крыльце или в проеме двери. Птиц там было видимо-невидимо, непуганых, и народ почти не забредал, нечего там было делать. Дорога тоже была старая, мощенная плитами из того же известняка, еще различимая в колючих кустах. И тишина была особенная.
Гретель присела в тени акации, достала из рюкзака бутылку воды, отхлебнула.
— Рассказывай ты первый.
— Вот что получается. Давай я сначала, пока не забыл, скажу про этот несчастный фукус. Я теперь уверен, что мои сны — это про настоящую жизнь. Я бы не смог придумать такого слова, и еще с этой буквой “L” в конце.
— А ты не мог видеть этого у Карла, на карточках?
— Нет, ты же помнишь: у него только рыбы и ракушки. И названия по-английски.
— Я видела и по-латыни, — вспомнила Гретель. — Но только рыб. И было всегда два слова, без всяких букв в конце.
— А я помню цветную картинку, с этим фукусом. Там были еще несколько водорослей. И картинка была вклеена в толстую книгу, в конце. Я не смог бы во сне такого придумать, Гретель, — повторил он.
— Значит, это было. — Она подвинулась к нему поближе. — Это не страшно, ведь у тебя все равно была какая-то жизнь, а что тут плохого — читать книги про водоросли?
— Я все вспомню, — пообещал Ганс, нагнулся поправить ремешок на сандалии и, наверное, от этого не заметил, как ее губы чуть дрогнули. — Теперь “таласса”… это тоже из прошлой жизни, Гретель. Почему я запомнил эти слова?
— Это как раз просто, — мягко ответила она и обняла его за плечи, прижалась легонько и теперь уже улыбнулась.
— Просто? — Он был озадачен.
— По-моему, да. Я просто глупая женщина, которая тебя любит, — дай договорить! — Она закрыла ему рот ладонью. — А ты больше всего на свете любишь море. Больше, чем меня, правда?
