Андрей Никулин - Обычные встречи
- Хуйли орёшь, гондон! – тоже завопил Второй. – Есть деньги, пидор? Наверняка, пришхерено где-нибудь. Твой дружок говорил, что бабки в основном у тебя были. Заныкал, сука!
И приложил утюг к другому бедру. Опять вонь и боль. И мой крик. Я даже не пытался что-то отвечать на глупые вопросы, я просто орал. Тут подскочил Четвёртый с куском скотча и залепил мне рот. Теперь я мычал, мычал, как корова в загоне убойного цеха перед ударом штыря с электродом.
- Не мычи, сучёныш! Ты сейчас мне всё скажешь! – Второй убрал утюг, и я увидел и на втором бедре коричнево-красный дымящийся отпечаток. Вонь стояла невыносимая, а боль как не странно была совсем не адская, и кричал, а вернее мычал, я совсем не от боли.
- Ладно, хорош с него, - проговорил Первый.
- Нет, этот пидорас ещё мало получил, - и Второй приложил утюг к моей спине.
- Блядь, говорю же, он нужен нам ещё! – Первый вскочил со своего места и выдернул шнур из розетки. Потом он подошёл ко мне и сорвал скотч со рта. Потом схватил меня за волосы и запрокинул голову:
- Ну, что, будешь ещё злить пацанов?
- Нет, - прохрипел я.
- Не слышу, блядь! – заорал Первый.
- Нееет!
- То-то, скажи спасибо, что ещё мужиком остался, - потом Первый бросил своим бандитам. – Раскоцайте его, никуда уже не дёрнется, вон на матрас пускай ложится.
Мне кинули старый в подозрительных пятнах матрас у плиты, а сами опять вышли, оставив охрану из обдолбанного безбрового придурка с винтовкой. Я, как собака улёгся на подстилку и прикрылся телогрейкой, которую, уходя последним, кинул в мою сторону неизвестный мне Татарин. Мне было больно, стыдно, страшно и обидно. И как не странно чувство обиды главенствовало над всеми другими. Всё-таки чувства собственного достоинства эти уроды во мне не убили. А ещё очень хотелось выпить, но об этом приходилось только мечтать. Я лежал, и нет, не заснул, а как-будто провалился в какой-то колодец. Вокруг меня зияла тишина, боль превратилась в необходимый атрибут моего существования, я как бы исчез. В чувство меня привёл увесистый пинок. Я открыл глаза и увидел Татарина стоявшего надо мной, в руках у него были две бутылки какой-то барматухи с пластмассовыми крышками.
- Выпить хочешь? – медленно спросил он. – Вставай. Одевайся.
Я откинул телогрейку и посмотрел на свои ноги, ожоги покрылись кровавыми пузырями. Я с трудом доковылял до валявшейся на полу одежды и с трудом натянул брюки и накинул свитер, ожог на спине сразу дал о себе знать резкой болью. Всё это время Татарин сидел за столом и как-то странно на меня смотрел. Безбрового наркомана в бытовке не было, не было слышно и остальных бандитов.
- Пацаны уехали, просили с тобой поговорить, - читая мои мысли, произнёс Татарин. Говорил он как-то медленно, растягивая слова и с акцентом. – Садись за стол. Выпьем.
Я послушно сел, брюки натянулись, и боль стала резче. Татарин достал из ящика стола два гранёных стакана, сорвал зубами пробку с бутылки и налил по-полной. Закусить было нечего. Я залпом выпил, на вкус было что-то вроде портвейна. Татарин посмотрел на меня и сам тоже выпил полный стакан, потом он достал из кармана две пачки «марльборо».
- Третий тебе оставил. Видно вкусно им делаешь, а? – и бандит положил мне руку на колено.
- Ты чего?! – отшатнулся я.
- А что парни не ебали тебя ещё, нет? – глаза у Татарина стали маслеными, а рука опять легла на колено.
- Ты, хорош! – я вскочил со стула.
- Ладно, ладно, пошутил я, - Татарин осклабился, в уголках рта у него собралась слюна, - садись, не ссы, ещё выпьем.
«Блядь, только пидора мне тут и не хватало! Чё делать-то? Здоровый, блядь, кабан, с ним хрен справишься…», - дикие мысли пронеслись у меня в голове, но я всё-таки присел на стул и взял уже наполненный бандитом стакан. Мы выпили. Татарин распечатал пачку и достал по сигарете. Закурили. У меня тут же поплыла голова: уже почти сутки я ничего не ел, крепленое вино и крепкие сигареты. Пока я курил, Татарин открыл ещё одну бутылку, портвейн был в «бомбах», я такую тару уже хрен знает, сколько лет не видел. И опять по полному стакану набулькал. «Споить меня хочет, что ли? Как бабу?! Во, урод!», - мне даже стало смешно.
- Чего щеришься? – обратил внимание на мою ухмылку Татарин-гомосек, а то, что он был пидором, я уже нисколько не сомневался.
- А ты чего мужиков любишь? – портвейн окончательно вдарил мне в голову и я уже находил ситуацию занятной.
- Да у меня за сорок лет пять ходок, - Татарин грустно покачал головой, - я баб-то не видел, а на зоне только петухи. Я теперь с бабой и не могу.
И опять руку мне на коленку кладёт. Я медленно выпил стакан и тихо, но уверенно встал:
- Слышь, друган, ты не на того напал, - я стал медленно отходить к столу, где лежали ножницы, - пацаны приедут я им всё растолкую.
- Да срать я хотел на твоих, - Татарин продолжал сидеть, и я увидел, как у него в паху вздыбились брюки. - Они до завтра не приедут, я тут хозяин.
Потом Татарин выпил свой стакан и крикнул:
- Эй, Малой, вали сюда!
В бытовку еле втащился безбровый наркоман, по-прежнему с винтовкой в руке.
- Ну-ка заряди винтарь, да этому петуху в лобешник направь, - Татарин развернулся на стуле в мою сторону, - сейчас он у нас по очереди сосать будет.
Наркот достал из кармана патрон и зарядил ствол. Я вплотную приблизился к столу и нащупал рукой ножницы. Татарин встал и раскрыл зипер на джинсах.
- Эй, чего тут у вас? – в бытовку зашли Первый и Третий.
- Да ничего, - Татарин брякнулся на стул, - вот хотим картошки пожарить. Щас ваш пацан почистит.
- Некогда! – рявкнул Первый. – Одевайся, уезжаем, - это уже мне.
Никогда ещё братки мне не казались такими родными и близкими. Я быстро обулся, накинул куртку и вместе с Третьим вышел из бытовки.
- Всё, Граф, - Третий хлопнул меня по спине и попал по ожогу, - катим дела делать! Хорош тебе просто так балдеть.
Я был несказанно рад, и только прикусил губу, чтобы не застонать от боли. Меня посадили на заднее сидение в «восьмёрку», вскоре все бандиты тоже расселись и мы рванули в ночь.
В городе ткачих и невест мы оказались под утро. Долго блуждали по городу в поисках приличной гостиницы – в каком-нибудь «Доме крестьянина» браткам селиться было западло, - и наконец выбор пал на неплохой отель, по крайней мере, в холле было чисто и не накурено. Оформили два двухместных номера, мне предстояло спать на полу. Правда, Первый потрендел с дежурной по этажу и та выделила из закромов раскладушку. Сказать по правде мне было абсолютно всё равно, лишь бы меня оставили в покое хотя бы на некоторое время, перед глазами постоянно вставала картина, как безбровый наркот передёргивает затвор, а ухмыляющийся скуластый громила расстегивает зипер на своих джинсах.
Вечером – а заселившись по комнатам, братки бухнулись спать, ну и я тоже улёгся на свою раскладушку, - я проснулся от ноющей боли, волдыри на ожогах лопнули и штанины прилипли к ногам. Я осторожно встал и прошёл в ванную комнату, там я, стиснув зубы, оторвал материю от обожженных мест, и увидал язвы сочившиеся сукровицей. Майку тоже пришлось отрывать от спины. Я нашёл рулон туалетной бумаги и стал промокать ожоги, за этим занятием меня и застал Третий.
- Ну, блядь, Граф и пиздец у тебя, - он стоял в дверях с неизменной «беломориной» во рту, - Второй у нас вообще зверь, он бы и уши мог отрезать. Да только кто тебе безухому кредит-то даст. Гы-гы-гы!
- Мне бы пластыря…
- Хуйня, ты штаны не одевай, и так подсохнет!
Днём братки куда-то дружно увалили, заперев меня в номере. Пришли вечером, кинули мне пакет с чипсами, хот-догом и колой, а сами, стали что-то химичить с наборной печатью. Судя по всему процесс постановки меня «на лыжи» пошёл. Перед тем как лечь спать Четвёртый – а именно им с Третьим было поручено меня пасти, - цедя слова, сказал:
- Короче, завтра по фабрикам поедем. С утра встанешь, костюм там, в порядок приведёшь, короче, чтобы всё тип-топ было. Будешь ходить, делать вид невьебенного коммерса. Первый и Второй с тобой, базарить они будут, а ты только гривой машешь. Всосал? Чё не так пизданёшь или сделаешь, считай ты – труп. Нам с тобой возиться надоело, тем вкусных полно, а мы здесь торчим. Ты, по ходу, меня не слушаешь, эй?!
- Слушаю, слушаю… Только не пойму, как мне молчать, когда оформлять на меня будем? Там чего лохи одни, что ли?
- Всё уже перетёрли. Тебя просто администрации надо показать, что ты, типа, есть. А решать люди будут, а не дирекция. Тут все фабрики уже давно на боку лежат, не знают, куда сбыть товар… короче, не мути ничего, понял?!
- Понял.
Дня три мы болтались по «лежащим на боку» фабричкам, но, то ли местные братки с кем тёрли мои соглядатаи не такие уж деловые, то ли руководство фабричек было напугано постоянным кидаловым – а Третий по своему обыкновению проболтался о том, что кидают здесь сплошь и рядом, - то ли мой вид и вид сопровождающих меня бойцов не внушил директорам доверия, но везде ранние договорённости похеревались, а новых контактов не наблюдалось. Братки были злые как черти, и потому перестали меня строго пасти и даже отпускали одного то за сигаретами, то за пивом. На четвёртые сутки братва решила расслабиться и вызвала проституток. Мы сидели втроём я, Третий и Четвёртый и играли в карты – да-да, стокгольмский синдром на лицо, - когда в дверь номера постучали. Третий открыл, и в номер вплыла местная красотка, страшная как атомная война, но зато высокая, длинноногая и с увесистым бюстом, сзади неё маячил сопровождающий.
