Персиваль Эверетт - Американская пустыня
– Вы в папином классе? – спросил Перри.
Инга кивнула.
– А он смешной в классе?
– Ужасно смешной. Все студенты его просто обожают.
Люди, ожидающие вагонетки, зашевелились, задвигались, затоптались на месте.
– Наверное, нам пора, – сказал Тед.
– Очень приятно было с вами познакомиться. – Инга, поглядев сперва на Глорию, потом на детишек, обернулась к Теду. – Что ж, увидимся во вторник вечером.
– Да, на семинаре, – кивнул Тед.
– Вы здесь одна? – осведомилась Глория.
Тед видел: надвигается неизбежное. Ему отчаянно хотелось перепрыгнуть через головы детей и зажать жене рот, но он не мог; ему хотелось зажмуриться, заткнуть уши, зачеркнуть всю эту сцену – но он опять же не мог.
– Да, – ответила Инга.
– Отчего бы вам не прокатиться с нами? – предложила Глория. – У нас полным-полно всяких вкусностей, и вообще, будет очень мило.
– Право же, я не могу, – запротестовала Инга.
– Очень жаль, – отозвался Тед, пытаясь ненавязчиво увести семью.
– Да ладно вам, – отмахнулась Глория. – После ленча вы и сами наверняка решите, что сыты нами по горло, но до тех пор – вы наша гостья. Верно, Тед?
– Конечно.
Вагонетка была набита битком; пассажиры через головы друг друга тянулись к центральным стойкам и к перилам вдоль стен. День выдался ясный, и Тед, пожалуй, даже залюбовался бы видами за окном, если бы Инга не стояла рядом, прижавшись спиной к его боку, но лицом к лицу – с Глорией. С ней-то Инга и беседовала. Тед упрямо отказывался развернуться и принять участие в пустой болтовне; он смотрел в окно вместе с Перри. Инга то и дело к нему прижималась, и Тед чувствовал себя жалким ничтожеством при мысли о том, что ему это нравится – упругость ее ягодиц, мягкость ее плеча. Он украдкой, искоса поглядывал на Ингин затылок, на ее шею и чувствовал, как в брюках напрягается член – а в следующий миг накатывала паника, и помянутая часть анатомии вновь съеживалась до прежнего размера.
Ленч оказался сущей пыткой: Глория пространно распространялась на тему турбизнеса, а Инга бросала на Теда многозначительные взгляды, словно говоря, что, дескать, отлично понимает, с какой стати тот сбился с пути истинного.
– Послушайте-ка, – предложила Инга, – отчего бы вам не прогуляться вдвоем, а я свожу детей покататься на лошадках.
– Даже и не знаю, – сказал Тед.
– Это было бы чудесно, – отозвалась Глория. И оглянулась на Теда. – Ужасно хочется немного побыть с тобой наедине здесь, среди гор: только ты и я.
Тед и Глория издалека наблюдали за тем, как Инга и дети сперва стоят в очереди, а затем один за другим усаживаются верхом на лошадей. Они помахали отъезжающим; Инга помахала в ответ.
– Славная девушка, – заметила Глория.
Тед кивнул.
– Учится-то хорошо?
– Знавал я и получше, – промолвил Тед, а в следующий миг чуть язык себе не откусил с досады.
– Это она тебе вчера звонила?
Что ответить? А вдруг Инга уже извинилась за то, что побеспокоила их дома, и Глория просто-напросто проверяет, не солжет ли муж?
– Да, – выдавил он наконец.
– Сегодня по крайней мере она назвала тебя «профессор Стрит», – отметила Глория. – Наверное, вчера поняла по моему голосу, что я от подобных вольностей не в восторге. Как думаешь?
– Пожалуй.
– Детишкам она понравилась, – заметила Глория. – Может, мы новую приходящую няню нашли?
– Нет, – быстро возразил Тед; пожалуй, чересчур быстро. – Ну, то есть мы же ее практически не знаем. Кроме того, она аспирантка. А аспиранты, сама понимаешь, они сегодня здесь, завтра там. Дети к ней привяжутся – а потом будут скучать. Зачем их травмировать?
– По своему опыту скажу, очень многие аспирантки «зависают» здесь надолго.
– Ну, может быть.
– Тебе она разве не нравится? – не отступалась Глория.
Тед пожал плечами.
Стриты перешли по поваленному бревну через ручей и остановились полюбоваться на стеллерову сойку, сидящую на нижней ветке.
– Правда, она хорошенькая? – спросила Глория.
Тед поджаривался в аду – иначе и не скажешь, – в огненном, вонючем аду.
– Не ахти.
– Да ладно тебе, – со смехом отозвалась Глория.
– Ну хорошо, она довольно симпатичная.
– Она в тебя втюрилась, – заметила Глория.
Того и гляди личинки прогрызут Тедовы ботинки, вопьются в ступни, проточат ходы сквозь ноги, торс, горло – к мозгу; ведь он в аду. Он посмотрел на небо, посмотрел на деревья, и на скалы, и на птиц, и на тени смерти. Почему же ад столь привлекателен внешне?
– Ерунда, – обронил Тед.
Они шли все дальше, держась за руки. Глория ощущала небывалую легкость – и это сказывалось в ее походке; Тед едва плелся, с огромным трудом переставляя под собой ноги.
Перед тем как спускаться по канатной дороге с горы, Глория увела детишек купить чего-нибудь пожевать, оставив Теда один на один с Ингой перед очередным экспонатом: гремучая змея поедала мышь-полевку.
– Что ты тут делаешь? – осведомился Тед. – Как ты узнала?
– Я тебя выследила.
– Выследила? Ты с ума сошла? – Насмерть перепуганный Тед пытался делать вид, что ему вовсе даже и не страшно: в конце концов люди смотрят! – Выследила? И что ты, по-твоему, такое затеяла?
– Мне просто необходимо было посмотреть на нее своими глазами, – пояснила Инга. – Ох, Тед, мне тебя ужасно жалко. Глория очень милая, но тебе она не подходит. И детишки такие чудесные.
– Именно, – отрезал он. – Это наши дети – мои и ее. Она – моя жена.
Инга покачала головой.
– Я вижу, как тебе тяжело. Видела на протяжении всего ленча. Трепа зануднее ты в жизни не слышал, верно?
– Пожалуйста, Инга, пожалуйста, не надо.
– Я люблю тебя, Тед.
– Тебе нельзя меня любить. Я женат.
– Но трахаться с тобой мне можно, да?
Тед видел: Глория остановилась и ждет, пока Перри завяжет шнурок.
– Я не это имел в виду, – буркнул он себе под нос, хотя Глория была слишком далеко, чтобы расслышать.
– Я ей все расскажу, – объявила Инга.
В желудке у Теда всколыхнулась жаркая волна страха, он почувствовал, что шатается.
– Инга, пожалуйста.
– Ты живешь во лжи, – обвинила она. Тед едва не плакал.
– Пожалуйста.
А Глория и дети между тем уже подошли. Эмили шагнула к Инге и предложила ей картофельных чипсов.
– Там небось столпотворение? – спросила детей Инга.
– Уйма народищу, – ответил Перри и рассмеялся, как если бы слова пришлись ему по вкусу.
Подошла вагонетка; Тед размышлял про себя, не выбить ли ему окно и не выброситься ли на скалы или, как вариант, не сбросить ли туда Ингу. Он держался рядом с Глорией, дабы пресечь любые Ингины поползновения, но девушка встала у противоположной стены вместе с детьми и показывала им что-то в окне. Все трое весело хихикали.
На автостоянке они распрощались, и Тед, ощущая странную легкость, покатил домой. Глория заметила, что ему не по себе, и спросила, не болит ли у него голова; и Тед сказал, болит. Дети тут же уснули, а Глория, откинувшись на сиденье, мурлыкала себе под нос какой-то мотивчик. Теду, хочешь не хочешь, предстояло рассказать ей, что он совал свой пестик в Ингину ступочку. Потому что если Инга все выложит первой, Глория от него точно уйдет, но если он сам скажет Глории, что, да, он поддался слабости, повел себя как последний трус, да, он понимает, что оступился, и ему ужасно жаль, но этого никогда, никогда больше не повторится, ведь он так любит ее и детей, – тогда есть шанс, ну, малая толика шанса, что Глория его, чего доброго, отравит, или застрелит, или зарежет – но не уйдет.
Поэтому тем же вечером Тед вошел в ванную комнату, пока Глория «отмокала» в горячей воде. Он опустил крышку унитаза и уселся на нее как на стул.
– Я здорово не в форме, – заметила Глория. – Прогулка-то сказывается. Завтра все мышцы будут ныть.
– У меня тоже, – кивнул Тед.
– Слушай, я, часом, не растолстела? – спросила она.
– Нет, – отозвался он, ничуть не погрешив против истины. – Глория, я должен тебе кое-что рассказать. – Глория выжидательно глядела на него – о, как доверчиво! – Насчет Инги. – Вот так же затравленно смотрит олень, внезапно застигнутый светом фар; Тед знал, что она знает: на педаль тормоза вовремя не нажмут.
– Так что насчет Инги?
– Глория, я с ней спал.
Глория отвернулась, затем схватила мыло и принялась яростно мыться.
– Глория…
– Не смей произносить моего имени.
– Мне страшно жаль. Я люблю тебя, я оступился, я люблю детей, я люблю тебя, и мне жаль, мне страшно жаль.
Глория ушла под воду, чтобы намочить волосы, вынырнула, потянулась за шампунем.
– Не будешь ли ты так добр закрыть за собою дверь?
Тед так и сделал, но, затворяя дверь ванной, гадал про себя, эту ли дверь она имела в виду.
В ту ночь Глория ничего ему не сказала, не накричала на него, не расплакалась, не велела ему перебираться на диван или еще куда. Но сама легла спать в махровом халате и в носках, развернулась спиной к нему и поджала колени.
