Юрий Коротков - Авария
— Чего ты? — возбужденно обернулся Николаев. — Садись.
— Сейчас, — кивнула мать, подошла к Валерке, негромко спросила: — Где была три дня?
Николаев досадливо дернулся, выразительно глянул на нее: был ведь уговор не вспоминать.
— Тусовались с ребятами, — ответила Валерка. — А что?
— Интересно было?
— Нормально.
— Угу, — снова кивнула мать. Размахнулась и изо всех сил ударила ее по щеке. — Дрянь! Дрянь! Дешевка! Шлюха подзаборная! — срываясь на визг, закричала она, обеими руками лупцуя Валерку по щекам. — Убить тебя мало!
Что поразило Николаева — Валерка стояла неподвижно, даже не закрывалась, только жмурилась от ударов.
— Ты что? Мать! Сдурела? — Николаев вскочил, схватил ее за руки, оттащил от дочери.
— Ты что думаешь? Где она… — рвалась мать к Валерке, — Стоит, паинька, улыбается! Думаешь, где она? Она с женатым мужиком в постели кувыркается!
Николаев взглянул на неподвижную Валерку, растерянно спросил:
— Это что… правда?
Валерка подняла ладонь, потрогала горящую щеку и спокойно ответила:
— Правда.
— А ну, пойдем! — Мать схватила ее и поволокла к двери. — К прокурору пойдем! Я ему устрою, кобелю!
— Не пойду!
— Пойдешь! Пойдешь как миленькая! — Мать ударила ее еще раз, потащила за собой чуть не волоком.
— Не пойду! — Валерка вырвалась и отскочила.
— Я сама пойду! К нему пойду! К жене!
— Стой! Мама! — Валерка вцепилась в мать. — Мам, пожалуйста, не ходи! Не надо, мам! Ну, хочешь, меня бей!
Мать оттолкнула ее, сгоряча замешкалась с замком.
— Мама! — отчаянно крикнула Валерка. — Если пойдешь, я… я жить не буду, так и знай! — Она затравленно оглянулась, бросилась в ванную, вывернула бритву из отцовского станка и выбежала в коридор.
Мать уже открыла дверь.
— Мам! — Валерка задрала рукав, выпрямила вниз руку со сжатым кулаком. — Мам, посмотри!
Мать на мгновение обернулась, и Валерка, глядя ей в глаза, медленно провела бритвой по венам. Фонтаном ударила кровь, полилась с пальцев на пол. Мать охнула, схватилась за сердце и села у двери.
— Ты этого хочешь, да? — дрожащими губами выговорила Валерка.
— Ты… с ума сошла… — Николаев обхватил ее руку выше локтя.
— Подожди! Обещай, что она никуда не пойдет!
— Конечно, конечно… — Николаев беспомощно огляделся: мать, закрыв глаза ладонью, сидела у открытой двери, дед ни жив ни мертв сжался в своем углу. — Дед, «скорую»! Да быстрей! Дверь закрой! И валидол! Стой, жгут какой-нибудь! Да что ж такое! С ума все посходили?..
«Скорая» неслась по пустынному Садовому кольцу. Врач за плексигласовой перегородкой разговаривал с водителем. В тряском салоне Валерка придерживала на весу перетянутую жгутом руку. Николаев сидел рядом, бессильно опустив плечи, смотрел в пол. Пожилая фельдшерица откинулась на своем сиденье, вытянув ноги, глубоко засунув руки в карманы плаща, накинутого на белый халат.
— Идиоты, — сказала она. — Целый этаж идиотов… Одному отец на магнитофон не дал — из окна сиганул. Лежит, позвоночник сломал… С жиру бесятся… Чего не живется-то? — обернулась она к Валерке. — Мы на карточки жили. С голоду качает, а вечером на танцы бежишь. Весело жили, не то, что вы… Я честно скажу: я бы таких и не вытаскивала. Не хочешь — не живи! Или плати за койку! Страна всеобщей занятости: один вены режет, другой шьет — двое при деле…
Валерка смотрела в окно.
В Склифе ее сразу провели в операционную, заставили раздеться и уложили на стол под яркими лампами.
— Глубоко порезала, — сказал хирург, молоденький парнишка в зеленом пижонском колпачке.
— Так получилось. Извините. — Валерка отчаянно трусила, облизывала пересыхающие губы, блуждала широко распахнутыми глазами по операционной, стараясь не смотреть на жутко поблескивающий инструмент.
— Давайте блокаду, — негромко велел хирург сестре. — Зачем резала-то?
— Да черепам надо было объяснить кое-что…
— А по-другому нельзя было?
Валерка цокнула языком:
— По-другому не понимают.
— Ну теперь терпи. Больно будет. — Хирург подошел к столу.
— Ха, напугали… ежа голым задом… — дрожащим голосом сказала Валерка и крепко зажмурилась.
Андрей ждал в сквере около детского музыкального театра, напротив университета — у него было окно между лекциями. Николаева он узнал сразу: отец и дочь были на одно лицо, только то, что казалось милым у Валерки — густые хмурые брови, крупная нижняя губа, широкий, выступающий вперед подбородок, — у отца смотрелось грубо и жестко.
Андрей бросил сигарету и поднялся со скамьи. Николаев подошел, остановился напротив.
— Вы — Андрей?..
— Олегович, — подсказал Андрей.
Николаев кивнул.
— А вас?
— Алексей Николаевич.
— Очень приятно, — сказал Андрей. — Хотя и не надеюсь на взаимность.
Руки они, естественно, друг другу не подали.
Ситуация была на редкость дурацкая для обоих. Андрей нервничал, но держался с достоинством. Николаев исподволь, с каким-то болезненным неприязненным интересом разглядывал любовника дочери.
— Только я вас прошу… как договаривались… Чтоб Валерка не знала…
— Да, конечно, — торопливо кивнул Андрей. — Как она?
— Лежит пока. Крови много ушло… Ну и психиатры там… разговоры всякие…
— Это обязательно при суицидном состоянии.
— Ну да.
Они неловко помолчали. Был яркий солнечный день, сквозь плотную завесу выхлопных газов пробивались весенние запахи — оттаявшей земли и набухших почек. Родители вели празднично одетых детей в театр — замысловатый дворец из бетона. По другую сторону проспекта высилась каменная громада университета.
— Вы не волнуйтесь, — сказал Николаев. — Я не за тем пришел… И жена никуда не пойдет… Я просто… понять хочу… — Он развел руками, не зная, как объяснить.
— Вы поймите меня правильно, — заговорил Андрей. — Постарайтесь поставить себя на мое место. Встречаю я девушку… У меня жена искусствовед, смотрит спектакли по всей стране. Полгода в командировках как минимум. Я живой человек, в конце концов… Ну вот представьте, — неожиданно разозлился Андрей. — Стоит такая лахудра, извините… накрашена так, что лица не видно — откуда я знаю, сколько ей лет?.. Я пригласил, так, мимоходом. Она пошла — ночью к незнакомому взрослому мужчине. Что я, по-вашему, должен был подумать?.. И потом — я ведь не маньяк, не насильник… Я был просто потрясен, когда понял, что она девочка… после всего этого…
Николаев молча слушал, глядя в сторону, болезненно морщась.
— Она действительно сама пошла? — спросил он.
— Я взрослый человек! Смешно было бы мне валить на девчонку. Но это была ее инициатива… Она решила, а я… как кролик для эксперимента, честное слово!
Николаев тоскливо смотрел на детей, торжественно идущих в театр, переполненных ожиданием чуда.
— Вы встречались потом?
— Она приходила ко мне на лекцию, — Андрей кивнул через плечо на университет.
— А что вы читаете? — поднял голову Николаев.
— Литературу начала века.
— А как можно… ну, ознакомиться?
— Возьмите хрестоматию — в любой библиотеке.
Николаев покивал и снова опустил голову.
— Не понимаю я чего-то… — сказал он. — Мы ведь тоже не подарок были. Клеши тридцать сантиметров, с лампочками, батарейка в кармане. Да вы помните! Старухи вслед плевались. Патлы у меня были — вот досюда…
— Нет, нас стригли, — улыбнулся Андрей. — Весь класс с урока снимут — и в парикмахерскую строем…
— Ну да. Твист рубали — учителям назло…
— «Битлы» только начинали…
— Ну да! Но ведь не так, как они сейчас, — Николаев помолчал. — Она ведь меня просто не видит. Не так, чтобы изображает чего-то, а будто нет меня. В стену насквозь смотрит…
— А я со своим парнем нормально живу, — пожал плечами Андрей. — Хотя… честно говоря, иногда случайно взгляд поймаешь — страшновато становится…
— Я ведь не про то, что мы вот хорошие, а они плохие. Просто не понимаю я… И с ней, и вообще… Не пойму, что происходит. Жили-жили, и вдруг все кувырком полетело, все через голову. — Николаев мучился от своего косноязычия, никак не мог найти верные слова. — Я один раз за угонщиком шел, разогнался километров до ста, не заметил, что асфальт впереди разобран, ремонт — влетел на булыжники: трясет, голова чуть не отлетает, руль из рук рвет. И не поймешь: то ли по тормозам бить, то ли газу дать, чтоб быстрее проскочить… — Он уныло замолчал. — Авария какая-то…
Андрей сочувственно кивал, не очень понимая, о чем речь, но готовый поддержать разговор.
— Ладно, — сказал Николаев. — Извините, что оторвал… Только Валерке не говорите.
— Вы не волнуйтесь. Больше ничего не будет — это я вам гарантирую, — заверил Андрей.
