Надя Лоули - Жить и умереть в Париже
Несмотря на всю любовь к Парижу, она не могла избавиться от чувства своего временного присутствия в нем. И это добавляло немного грусти в ее чувство к городу…
Марина понимала, что жизнь ее сложилась не так, как она себе представляла, о чем мечтала в юности, и старалась воспользоваться любой возможностью, чтобы как-то переменить ее к лучшему.
Много лет назад Париж представлялся ей вечным праздником — блестящим центром культуры, красоты, моды, дорогого парфюма и красивых, изысканных людей. Ну, как во французских фильмах, которые она смотрела на всех кинонеделях и фестивалях. Однако реальная жизнь оказалась сурова и обыденна.
Со своим будущим мужем, Клодом Фольером, Марина познакомилась, давая уроки русского языка иностранцам. (После развала издательства «Мир», где Марина подбирала японские каталоги для перевода и издания на русском, она больше года просидела без работы и теперь пользовалась любой возможностью поправить свое материальное положение.) Молодой, подающий надежды художник, он в самом конце восьмидесятых приехал в Москву изучать русский модерн.
Выйдя замуж за француза, она вошла в круг московской богемы. Это были времена «перестройки», когда за тесное общение с иностранцами уже не наказывали, да и выезд за границу намного упростился, однако наличие валюты у граждан вызывало подозрение.
Пока Марина ждала визу на постоянное жительство, она, на зависть всем подругам, вела жизнь роскошной молодой дамы, которая может позволить в Москве все, ведь у нее была законная задекларированная валюта. Обменяв ее на «черном рынке», Марина чувствовала себя по российским меркам просто богачкой. Что она могла тогда понимать, наивная и милая московская девочка. Ей казалось, что так теперь будет всегда.
Очутившись в Париже, она сразу поняла, что здесь, как и везде, идет борьба за выживание. Просто в Москве и при наличии денег в то время почти ничего нельзя было достать, даже водку давали по талонам, а здесь прилавки завалены всевозможными товарами, но денег на их приобретение катастрофически не хватало.
Как это было ни обидно, но первая серьезная размолвка произошла у них с мужем во время первого же посещения супермаркета. Здесь было столько вкусностей, о которых она в полуголодной России постперестроечной поры и понятия не имела! Все было в диковинку, все хотелось попробовать. Марина самозабвенно складывала в корзину продукты в нарядных упаковках, невиданной красоты фрукты… И тут Клод довольно резко сказал, что они себе всего этого не могут позволить.
Вспомнив, как муж сорил деньгами в Москве, она удивилась и обиделась. Немного смутившись, Клод объяснил Марине, что они совсем не так богаты, как ей может показаться, и что многое для них здесь просто непозволительная роскошь. Там, в России, это ничего не стоило, потому что он менял доллары на рубли на «черном рынке». Такое богатство было иллюзией, это надо понимать. И вообще, она же знала, за кого выходит замуж. Где она видела, чтобы художник, представитель богемы, был богат? Да, он жил в основном на деньги, вырученные от продажи картин, но зато не ущемлял свою творческую натуру и впредь этого делать не собирается. И вообще, надо подумать о том, чтобы найти для нее подходящую работу.
Марина, собственно, ничего не имела против. Ей самой интересно было войти в жизнь этого блистательного, желанного города, обрести самостоятельность, попытаться стать здесь своей.
Милая, стройная брюнетка со светлыми серо-зелеными глазами, интеллигентная, с чувством юмора, с прекрасным знанием нескольких языков, она имела все шансы на успех, но нужна была еще и удача…
Вначале она надеялась на эту самую удачу. Надеялась, что найдет высокооплачиваемую работу, что муж станет известным и разбогатеет. Она ждала перемен.
Однако после рождения сына оптимизма у нее поубавилось. Реальность взяла свое. Начались будни с их проблемами, которые надо было решать терпеливо, по мере их поступления, ни на кого не пеняя и не ожидая чудес…
…Еще один рабочий день кончился. Марина выключила компьютер, посмотрела в зеркальце, подкрасила губы, быстро собрала сумочку. Подняв голову, она увидела за окном, на улице, двоих мужчин. Это были ее вчерашние русские знакомые. С букетом каких-то ярких осенних цветов они ждали ее у выхода из агентства.
* * *Ольга проснулась поздно. Туман за окном говорил, что день скорее всего будет теплым. Солнце неярко светило сквозь высокие облака. Поглядев в окно, Ольга подумала, что сверху город в такой день похож на раскрытую перламутровую раковину. И хотя она не очень любила осень за резкую смену погоды, дожди и какое-то чувство смутной тревоги, нельзя было не признать, что и в это время года Париж прекрасен. Потом, вдруг моментально вспомнив все, что с ней случилось вчера, Ольга отпрянула от окна.
Надо что-то делать. И вдруг ее осенило: что бы то ни было — расшатавшиеся нервы или страшная реальность, — надо поменять обстановку! Да-да, бросить здесь все, что пугало, угнетало, давило, окунуться во что-то теплое, солнечное, экзотично-яркое. А за время поездки она что-нибудь обязательно придумает. Такого еще не бывало, чтобы судьба, закрыв одну дверь, не открыла перед ней следующую.
Она стала думать, куда податься. Таиланд, Мартиника, Таити? Может быть, Африка? Она вспомнила Кению, где провела незабываемые три недели: Найроби, Кенийский национальный парк… Дикие звери гуляют там на свободе, не обращая внимания на людей, засевших с видео- и фотокамерами в микроавтобусах. Вспомнила Занзибар, остров, на котором запахи муската и шафрана перемешаны с фантастическими красками закатов и восходов, где на пляжах невиданный белый песок струится по телу, словно тончайший шелк.
Ольга стала заядлой путешественницей, за десять лет объездила почти весь мир. Трудно было назвать страну или континент, куда бы ее ни заносило. Алису, когда та была жива, Ольга отвозила в Страсбург Жан-Марку. Он с радостью принимал ее у себя на две-три недели.
Ей стало легче от одной только мысли, что можно собрать чемодан, купить тур с группой или индивидуальную поездку и на какое-то время покинуть Париж. Она позвонила Бертрану и по возможности беззаботным голосом сообщила, что отправляется в путешествие. Тот лишь хмыкнул в ответ, но потом галантно пожелал удачи. Подробности спрашивать он не стал, зная, что хоть его подруга и слывет женщиной весьма здравомыслящей, но порой способна на весьма экстравагантные поступки.
Приняв душ и выпив кофе, Ольга стала планировать день: как ускользнуть из дому незамеченной, в какое туристическое агентство зайти, какой подобрать тур, так чтобы отсутствовать хотя бы месяц. Кофе, приготовленный по собственному фирменному рецепту — три полные чайные ложки свежемолотой «Арабики», несколько тычинок гвоздики и щепотка кардамона на маленькую кофеварку, — прибавил ей сил. Ольга слегка подвела глаза, чертыхнувшись, нацепила ненавистный парик, выбрала в шкафу неброский брючный костюм и, решительно настроенная, вышла из квартиры.
Войдя в лифт, она автоматически нажала кнопку «паркинг», но тут же вспомнила, что машина стоит на Шатле. Она вышла в холл, посмотрела почту и уже в дверях почти столкнулась с молодой незнакомой женщиной. Их взгляды встретились, Ольга опять почувствовала тревогу. Ощущение было сильным и противным: сначала сдавило диафрагму, затем последовал сильный желудочный спазм и наконец задрожали колени.
На ватных ногах Ольга выскочила на набережную и села в такси. Вот и думай что хочешь. Действительно от незнакомки исходила какая-то опасность или померещилось на больную голову? Она не задумываясь, механически назвала водителю место, хорошо ей знакомое, почти родное, — бульвар Сен-Мишель. Может быть, потому, что была в этом районе вчера и чувствовала себя там в безопасности, или потому, что Латинский квартал был для нее тем местом, которое она полюбила, впервые оказавшись в Париже.
Она попросила притормозить у площади Сорбонны и зашла в кафе, где много лет назад проводила свободное время, изучая французский язык и парижскую жизнь. Она села за столик у окна, заказала кофе и подумала, что ей, наверно, пора обратиться к хорошему психотерапевту. Ведь скорее всего она все себе напридумывала и на самом деле ничего нет, а есть только ее больное воображение. Еще бы, столько лет жить, загнав внутрь себя мысли о прошлой жизни, загнав внутрь себя страх и боязнь, что однажды прошлое напомнит о себе в самый неожиданный момент. Так что это — месть подсознания или реальная опасность? Ведь если спокойно все взвесить, то получается, что никто реально ей не угрожает, не звонит по телефону, не присылает писем. Вроде и нет материальных подтверждений ее тревогам…
Но как же быть с ее почти звериной интуицией, с чутьем, не раз выручавшим ее, безотказно сигнализировавшим о надвигающейся опасности?
