Надя Лоули - Жить и умереть в Париже
Итак, сегодня вечером — поход в русский ресторан. Они глянут на местных русских, поедят привычной еды, расслабятся. Впереди был день.
* * *Ольга сидела, глубоко забравшись с ногами в мягкое кожаное кресло. Чтобы наконец расслабиться и заснуть, она в виде исключения решила выпить чего-нибудь крепкого. Спиртное она практически не употребляла, разве что в компании или вечером за ужином могла выпить бокал хорошего сухого вина. Но сегодня алкоголь был ее спасением, он давал возможность уйти от действительности хотя бы на короткое время.
Налив в стакан виски, она выпила, не разбавляя, залпом, как пьют только русские. После второй порции почувствовала, что «отпустило», расслабилась и попробовала не думать о худшем.
Она знала себя, ей нужно собраться с силами. Она — сильная. Она — выдержит. Ведь ей не впервой. Смогла же она наладить свою жизнь в Париже, выучить язык, грамотно распорядиться деньгами и даже начать изучать историю мебели и мебельного дизайна, чтобы открыть в каком-нибудь из дорогих районов свой мебельный салон (что, с точки зрения Бертрана, было чистейшей блажью). Но сейчас ей нужно время, нужно успокоиться, все продумать и, как всегда, победить в решающей схватке.
Была уже глубокая ночь. Тишина накрывала мягкой волной и убаюкивала. Двигаться не хотелось, Ольга боялась спугнуть это состояние полусна, полудремы. Мягкий свет падал в гостиную из приоткрытой двери спальни. Ее квартира была достаточно большой и комфортной. Это было с любовью обустроенное жилье.
В прихожей был встроенный шкаф-купе, а огромное зеркало расширяло пространство коридора; настенное бра в виде большой морской раковины излучало матовый свет. И все это уже в дверях создавало обстановку уюта и спокойствия.
Большая гостиная с окном во всю стену была светлой и чистой. Обои и обивка мебели — в коричнево-золотистых тонах. В интерьере ничего лишнего. На стенах в дорогих рамах несколько картин современных художников. Кухня — идеально чистая, практически без посуды — свидетельствовала о том, что здесь не готовятся ежедневные обеды и ужины, но хороший бар с большим выбором всевозможных напитков говорил о великолепном вкусе хозяйки.
В спальне стояла большая удобная кровать, но тоже без излишеств — всяких подушечек, рюшечек, накидок и ковриков. На стене беззвучно отсчитывали время большие электронные часы. Ничего лишнего и ненужного не было в ее доме. Ольга хорошо себя чувствовала здесь.
В детстве, живя с бабушкой в темной, загроможденной старой, ненужной мебелью квартире, где столы и комоды были заставлены всякими безделушками, фарфоровыми статуэтками, вазами и вазочками, засушенными цветами и старыми семейными фотографиями, Ольга всегда мечтала о доме, который она обставит по своему вкусу и желанию. Она любила простор, свет и новые современные вещи, практичные, удобные и функциональные.
В полудреме Ольга вдруг услышала шорох и поскуливание. Она вздрогнула, проснулась и, обхватив голову руками, заплакала. Ольге опять примерещилась Алиса, существо, которое скрасило ей несколько лет жизни. Алисы нет уже два года, но Ольга до сих пор ощущает в доме ее живое присутствие. Как не хватает собаки именно сейчас, когда плохо.
Алису, персикового кокер-спаниеля, она подобрала возле Нанси, на автостоянке, семь лет назад. Тогда она по просьбе Жан-Марка ехала на выходные в Страсбург. Возле телефонной будки она увидела собаку, дрожавшую от холода и страха. В ее глазах была такая мольба о помощи, что Ольга не могла пройти мимо. Присев на корточки перед собакой, она ее погладила и подумала, что надо бы позвонить в специальную организацию по защите животных. Собака лизала ей руку и неотрывно смотрела в глаза, будто говорила: «Помоги, пожалуйста!»
Приглядевшись, Ольга поняла, что собака старая и больная. Заправив машину, Ольга зашла в магазин, чтобы заплатить за бензин, и купила нарезанной ветчины в упаковке. Поставив еду перед псиной, Ольга поняла, что не сможет оставить ее здесь одну, без помощи. Она подумала, что довезет собаку до Парижа, а там решит, как лучше распорядиться судьбой несчастной животинки. Домой приехали поздно. Отложив до утра вопрос устройства своего найденыша, она вымыла собаку в ванне, накормила остатками курицы, нашла свой старый махровый халат и постелила ей на полу, возле своей кровати, чтобы собака не чувствовала себя брошенной.
Ольга периодически просыпалась от тихого поскуливания и, наконец не выдержав, разрешила гостье забраться на кровать, себе в ноги. Так они провели первую ночь вместе.
Утром Ольга проснулась оттого, что кто-то, горячо дыша в самое ухо, придавил ей правую руку и плечо. Она удивилась, подумав со сна, что Жан-Марк, наверно, совсем сошел с ума. Потом, все вспомнив, рассмеялась и столкнула на пол ласковую нахалку.
Собака оказалась спокойной и доброй. Видимо, хозяева ее баловали. Каким образом она оказалась на улице? Разве она сможет об этом рассказать, даже если очень захочет? Настрадалась, бедная, а теперь прибилась к дому, почувствовала тепло и благодарна на свой, собачий манер. Выведя собаку на прогулку, Ольга поймала себя на мысли, что ей хорошо и спокойно.
Ветеринар, к которому она отвела собаку на следующий день, сказал, что той приблизительно восемь-девять лет и что проживет она еще года три.
Алиса прожила еще пять лет.
* * *Вчера во время обеденного перерыва, съев на ходу бутерброд из «Монопри», Марина сбегала посмотреть, что представляет собой офис «Пулковских авиалиний».
Это было небольшое бюро в пяти минутах от Триумфальной Арки: современный дизайн, чистое большое окно, мягкий, в голубой гамме цвет интерьера… Помещение произвело на Марину приятное впечатление, и она, переговорив с директором фирмы, сказала, что подумает и очень скоро даст ответ. Закончившая Институт восточных языков — японское отделение — и свободно говорящая на трех языках, кроме родного (французском, английском и японском), Марина была для них настоящей находкой, так что дело можно было считать почти улаженным.
Она серьезно относилась к различного рода переменам, особенно когда они касались работы и денег. Ей было тридцать пять лет, десять из которых она была замужем и проживала в Париже с французским мужем. Неудавшийся художник, Клод сидел практически на ее шее, довольствуясь редким заработком от продажи картин и социальным пособием. Он считал себя непризнанным гением, а это, как известно, диагноз.
К концу рабочего дня Марина вся была мыслями уже дома, со своим сынишкой. В их маленькой семье все было наоборот, она была кормилицей и добытчицей, а муж писал свои «гениальные» картины, отводил сына в школу, встречал и кормил. Впрочем, это позволяло сэкономить на няне, удовольствии весьма недешевом. Иногда он делал и покупки. Готовила Марина сама по субботам и средам дня на три обеды и ужины. Оставляла в холодильнике кастрюлю супа или борща, жареные котлеты или тушеное мясо. Это было экономично и, самое главное, вкусно. Вечером, разогрев ужин в микроволновке, не надо было стоять у плиты.
Как многие русские женщины, Марина была хорошей хозяйкой: умела распоряжаться деньгами, следить за домом, хорошо выглядеть. Иногда ей удавалось выкраивать время на, как она в шутку говорила, выход в свет: вечеринки с подругами или кино. Жизнь ее была не слишком разнообразна. Работа, семья, засасывающий быт, постоянные мысли о хлебе насущном… Иногда она чувствовала себя птичкой, попавшей в клетку…
Свой ежегодный отпуск Марина всегда старалась проводить в Москве, у мамы. Эти две недели были для нее «глотком свободы». И своей радостью по поводу пребывания на родине она сильно удивляла старых подружек. Трудно было объяснить им, что в Париже на светскую жизнь просто не хватает времени, да и сил. Пусть думают, что Марина живет там как в сказке.
Оставив сына с мамой, она бегала с утра до вечера по подругам, магазинам, выставкам, а по вечерам по театрам и концертам. Вот уж где она отводила душу! Специально скопив для поездки денег, чтобы ни в чем себе не отказывать хотя бы в Москве, она «баловала» себя походами в Институт красоты на процедуры, которые доставляли ей большое удовольствие. Чистка и массаж лица, советы визажиста по макияжу, акупунктура и сеансы гипнозотерапии — всего этого она не могла позволить себе в Париже. И она улыбалась в душе, когда подруги говорили, вот, мол, «богатая парижанка» приехала. Марина не разочаровывала их. Пусть верят в сказку.
Здесь, в Москве, она ходила на балет и в оперу. Лучшие места ей были гарантированы: ее ближайшая подруга работала в Центральных театральных кассах, и Марина покупала билеты как российская гражданка, на рубли. Это были сущие пустяки по сравнению с парижскими ценами в «Гранд-опера» или даже в «Опера Бастиль».
Несмотря на всю любовь к Парижу, она не могла избавиться от чувства своего временного присутствия в нем. И это добавляло немного грусти в ее чувство к городу…
