Джон Кутзее - Мистер Фо
Я приносила Крузо еду в постель и уговаривала его поесть, как ребенка. Иногда он вроде бы понимал, где находится, иногда - нет. Однажды ночью, услышав, что он встает, я зажгла свечу и увидела, что он стоит у двери каюты, нажимает, на нее плечом, не в силах сообразить, что она открывается вовнутрь. Я подошла, дотронулась до него и увидела, что у него мокрое от слез лицо.
- Идем, мой Крузо, - прошептала я, довела его до койки и утешала, пока он снова не заснул.
Мне кажется, что на своем острове Крузо еще победил бы лихорадку, как это бывало и раньше. Хотя и не молодой человек, он был очень силен. Но сейчас он умирал от тоски, отчаянной тоски. С каждым днем он удалялся все дальше от своего королевства, о котором мечтал и куда больше не найдет дороги. Он был пленником, а я его невольной тюремщицей.
Иногда во сне он начинал бормотать по-португальски, как и всегда, когда к нему возвращалось давно ушедшее прошлое. Тогда я брала его за руку или ложилась рядом и начинала с ним разговаривать.
- Ты помнишь, мой Крузо, - говорила я, - как сильный шторм сорвал крышу нашей хижины, и мы лежали ночью и смотрели на сверкающие звезды и просыпались от света луны, думая, что наступило утро? В Англии у нас будет крыша над головой, какую не сорвет никакой ветер. Не казалось ли тебе, что луна на нашем острове крупнее, чем английская луна, а звезд гораздо больше? Наверное, там мы были ближе к луне, как и к солнцу… И все же, - продолжала я если мы там были ближе к небу, то почему столь немногое на этом острове можно было назвать необыкновенным? Почему не было там неизвестных фруктов, змей, львов? Почему туда не приплывали людоеды? Что скажем мы людям в Англии, когда они попросят позабавить их нашими рассказами?
- Крузо, - говорю я (не в ту же самую ночь, в другую; корабль скользил по волнам, и скалы Англии были ближе и ближе), - может быть, ты кого-то оставил в Бразилии? Может быть, сестра ждет твоего возвращения на вашу бразильскую плантацию, а верный счетовод ждет тебя с готовым отчетом? Быть может, мы вернемся к твоей сестре в Бразилию и будем спать в гамаке друг возле друга под бескрайним, усыпанным звездами бразильским небом? - Я лежу, прижавшись к Крузо, и кончиком языка провожу по волосистым извивам его уха. Я трусь щекой о его колючие бакенбарды, ложусь на него, прижимаюсь к нему бедрами. - Я плыву к тебе, Крузо, - шепчу я и плыву дальше. Он высокий мужчина, я высокая женщина. Это плавание, эти движения моего тела, этот шепот - наше соитие.
Или же я говорю об острове.
- Мы съездим с тобой к управляющему кукурузной плантацией, я обещаю это тебе, Крузо, - шепчу я. - Мы купим мешок зерна самого лучшего сорта. Мы снова сядем на корабль, плывущий в Америку, и снова собьемся с пути во время шторма, и нас прибьет к твоему острову. Мы засадим террасы, заставим их плодоносить. Мы обязательно это сделаем.
Не благодаря словам, скорее, благодаря трепету, с которым я говорю, Крузо берет мою ладонь в свои костлявые ладони, подносит ее к губам и плачет.
Мы были еще в трех днях пути от порта, когда Крузо скончался. Я спала возле него на узенькой койке и услышала посреди ночи, как он глубоко вздохнул, затем почувствовала, как холодеют его ноги, зажгла свечу и начала растирать ему виски и запястья, но он был уже мертв. Я вышла и сказала Пятнице:
- Твой хозяин умер.
Пятница лежал в своем убежище, завернувшись в старую шинель, которую нашел для него врач. Глаза его посверкивали в свете свечи, но он не взял ее. И тогда я поняла, что он что-то знал, но что именно, мне не было известно.
Крузо похоронили на следующий день. Команда стояла, обнажив головы, капитан прочитал молитву, два матроса подняли носилки, и останки Крузо, зашитые в холщовый мешок (последний стежок был сделан через ноздри, мы с Пятницей смотрели, как это совершалось), обвитые железной цепью, скользнули в морскую пучину. Во время всей этой церемонии я чувствовала обращенные на меня любопытствующие глаза матросов (я редко поднималась на палубу). Конечно, у меня был странный вид в темном сюртуке, одолженном у капитана, в матросских брюках и сандалиях из обезьяньих шкур. Верили ли они, что я в самом деле жена Крузо, или же до них уже доходили рассказы об англичанке из Баия, брошенной в Атлантике мятежными португальскими моряками? Думаете ли вы обо мне, мистер Фо[4], как о миссис Крузо или как об отчаянной авантюристке? Думайте что хотите, я делила ложе с Крузо, и я закрыла его глаза, и именно я распоряжаюсь всем, что осталось после Крузо; я имею в виду рассказ о его острове.
II
15 апреля
Мы поселились в доме на Клок-лейн, неподалеку от Лонг-акр. Имейте в виду, что меня знают здесь под именем миссис Крузо. Моя комната на втором этаже. Пятница ночует в подвале, туда же я ношу ему еду. Конечно, я не могла бросить его на острове. И все же большой город - место для него неподходящее. Когда в прошлую субботу я вела его по улицам, мне было больно видеть его смятение и горе.
За жилье с нас берут пять шиллингов в неделю. Я буду благодарна за любую помощь, какую вы сможете мне оказать.
Я записала историю нашего пребывания на острове со всем старанием и вкладываю ее в конверт. Это печальное и сбивчивое повествование (речь идет, разумеется, о моем стиле); «на следующий день», «на следующий день» - эти слова то и дело повторяются, точно припев, но вы знаете, как привести все это в порядок.
Вы спросите, почему я выбрала вас, хотя еще неделю назад я не знала даже вашего имени. Признаюсь, что, когда я увидела вас впервые, я приняла вас то ли за адвоката, то ли за биржевика. Однако кто-то из слуг, с кем я работаю, сказал мне, что вы, мистер Фо, известный писатель, которому довелось выслушать немало исповедей, и что у вас репутация скрытного человека. Вы помните, шел дождь, вы приостановились на ступеньках, чтобы застегнуть плащ, и я в тот же момент тоже вышла на улицу и прикрыла за собой дверь.
- Сэр, простите меня за дерзость, - сказала я (это точные мои слова, и им, конечно, не откажешь в дерзости). Вы оглядели меня с головы до ног и ничего не ответили, и я про себя подумала: что же это за искусство такое - выслушивать исповеди? Столь же искусен тогда и паук, умеющий наблюдать и ждать. - Если бы вы могли уделить мне минуту своего времени, сэр; я ищу себе новое место.
- Мы все ищем новое место, - ответили вы.
- Я должна содержать человека, негра, которому никогда не найти места, потому что ему отрезали язык, - сказала я. - Я надеюсь, что вы могли бы найти для меня и для него место в своем доме. - К этому моменту мои волосы вымокли, потому что я даже не накинула на голову капюшон. Капли дождя стекали с полей вашей шляпы. - Я здесь служу, но привыкла к более пристойному существованию, - продолжала я. - Вам не доводилось еще услышать историю, подобную моей. Я только что вернулась из далеких краев. Я жила на необитаемом острове. Там со мной находился еще один человек. - Я улыбнулась - не вам, но тому, что собиралась дальше сказать. - Я рука судьбы, мистер Фо. Я - тот счастливый случай, которого мы все ждем.
Было ли это наглостью - сказать такое? Было ли наглостью улыбнуться? Но, быть может, именно моя наглость пробудила ваше любопытство?
20 апреля
Спасибо за присланные вами три гинеи. Я купила Пятнице кучерскую шерстяную куртку и шерстяные чулки. Если у вас найдется ненужное вам нижнее белье, я буду очень признательна. Он безропотно носит эту одежду, хотя пока отказывается от обуви.
Не могли бы вы поселить нас у себя в доме? Почему вы держите меня на расстоянии? Не могли бы вы принять меня в качестве вашей личной служанки, а Пятницу - в качестве садовника?
Я поднимаюсь по ступенькам (дом высокий, очень высокий и открытый всем ветрам, со множеством лестничных пролетов) и стучу в дверь. Вы сидите за столом спиной ко мне, на коленях у вас плед, на ногах теплые домашние туфли, вы смотрите вдаль, на поля, размышляете, дотрагиваетесь пером до подбородка, ожидая, когда я поставлю поднос и уйду. На подносе стакан горячей воды, в который я выжала лимон, и два ломтика поджаренного хлеба с маслом. Вы называете это первым завтраком.
Комната почти без мебели. По правде говоря, это не комната, а часть мансарды, где вы прячетесь в поисках тишины. Стол и стул стоят у окна на возвышении из досок. От двери мансарды до этого возвышения проложены доски, узенькая тропка, ведущая к вашему столу. По потолочным доскам ступать опасно; над головой стропила и серая черепица. На полу толстый слой пыли, когда порывы ветра задувают под стрехи, пыль начинает клубиться, а углы дома тихо постанывают. Еще там есть мыши. Уходя вниз, вы должны сначала запереть куда-нибудь свои бумаги, чтобы их не сожрали мыши. По утрам вам приходится смахивать со стола мышиные следы.
На оконном стекле - царапина. Когда вы поднимаете голову, царапина движется над коровами, жующими траву на пастбище, над пашней вдали, над тополями, что виднеются на горизонте.
