Джон Кутзее - Мистер Фо
Еще вы спрашивали меня об одежде Крузо, сшитой из обезьяньих шкур. Увы, ее забрали из нашей каюты и выбросили за борт невежественные матросы. Если хотите, я попробую нарисовать, какими мы были на острове и какую одежду носили.
Матросскую куртку и брюки, в которых я ходила на борту корабля, я отдала Пятнице. Еще у него есть куртка и старая шинель. Дверь его подвала выходит во двор, поэтому он может гулять, когда ему вздумается. Но он избегает улицы, потому что боится. Чем он заполняет время, я не знаю, в подвале нет ничего, кроме узенькой койки, печурки и старой поломанной мебели.
Однако весть о том, что на Клок-лейн живет людоед, каким-то образом распространилась по округе; вчера я видела трех мальчишек у двери подвала, пытающихся подглядывать за Пятницей. Я их прогнала, тогда они расположились в конце переулка и принялись петь: «Людоед Пятница, ты скушал сегодня свою мамочку?»
Пятница стареет не по годам, как собака, которую всю жизнь держат на привязи. То же относится и ко мне, я живу со стариком и сплю в его постели. Иногда я кажусь сама себе вдовой. Если у Крузо осталась жена в Бразилии, то теперь мы с ней в некотором смысле как сестры.
По утрам два раза в неделю я пользуюсь прачечной, делая из Пятницы прачку, иначе он совсем погибнет от праздности. Я прошу его встать у раковины, на нем - матросская одежда, он, как всегда, босиком, даже когда пол холодный (он решительно отказывается от обуви),
- Следи за мной. Пятница! - говорю ему я и начинаю намыливать юбку (ему еще надо было объяснить, что такое мыло, с этим он в своей жизни еще не имел дела, на острове мы пользовались золой и песком) и тру ее на стиральной доске. - Теперь давай. Пятница! - говорю я и отхожу.
«Смотри» и «делай» - это два главных моих слова, с которыми я обращаюсь к Пятнице, с их помощью я многого достигаю. Конечно, это грандиозное падение, если сравнивать с той свободой, какой он пользовался на острове, где он мог бродить целыми днями, искать птичьи яйца, охотиться с копьем за рыбой, когда не надо было помогать Крузо расчищать террасы. Но ведь лучше обучаться полезным занятиям, чем целыми днями лежать одному в подвале, предаваясь бог знает каким мыслям.
Крузо не учил его; как он говорил. Пятнице слова не нужны. Но Крузо заблуждался. Жизнь на острове до моего там появления была бы менее монотонной, научи он Пятницу понимать значение слов и придумай способ, каким Пятница мог бы выражать свои мысли, скажем, жестикулируя или раскладывая гальку в те или иные фигуры, выражающие определенные слова. Тогда Крузо мог бы обращаться к Пятнице по-своему, а Пятница отвечал бы ему тоже по-своему, и бесчисленные пустые часы пролетали бы незаметно. Потому что я не могу поверить, что жизнь Пятницы до того, как он оказался спутником Крузо, была начисто лишена интереса, хотя он и был тогда всего лишь ребенком. Я бы многое отдала, чтобы узнать правду о том, как он попал в руки работорговцев и лишился языка.
Он стал большим любителем овсянки и съедает ежедневно столько каши, сколько хватило бы на дюжину шотландцев. От переедания и валяния в постели он тупеет. Глядя на его набитый, как барабан, живот, тоненькие ноги и безучастный вид, вы не поверите, что перед вами тот же человек, который всего лишь несколько месяцев назад стоял на рифах, обдаваемый тучей брызг, с копьем в поднятой руке, готовым в любой момент стремительно вонзиться в рыбу, и его тело лоснилось в солнечных лучах,
Пока он работает, я учу его названиям разных вещей. Я поднимаю ложку и говорю:
- Ложка, Пятница! - и кладу ложку в его руку. Тогда я говорю: - Ложка! - и протягиваю руку, чтобы он мне ее отдал, надеясь, что со временем слово «ложка» невольно будет возникать в его сознании всякий раз, когда глаза его увидят этот предмет,
Я больше всего опасаюсь, что после стольких лет безгласности он утратил само понятие о речи. Когда я беру ложку из его руки (ложка ли это для него, может быть, просто вещь? - я до сих пор не знаю) и говорю «ложка», как я могу быть уверена, что он не думает, будто я бормочу что-то себе самой, как какая-нибудь болтунья или обезьяна, ради удовольствия слышать собственный голос, чувствовать, как легко движется во рту язык, подобно тому как он получал удовольствие от игры на своей дудочке? И если мы можем взять за руку нерадивого ребенка или ущипнуть его за ухо, пока он не повторит за нами слово «ложка», то что же могу я поделать с Пятницей? «Ложка, Пятница, - говорю я. - Вилка! Нож!» - и тут же представляю себе обрубок языка, скрытый за плотно сжатыми зубами, точно жаба, прячущаяся от зимнего холода, и меня всю передергивает. «Щетка, Пятница!» - говорю я и показываю жестами, как подметают пол, и вкладываю щетку в его руку.
Иногда я приношу в прачечную книгу.
- Это книга. Пятница, - говорю я. - В ней рассказ, написанный знаменитым мистером Фо. Ты не знаешь этого джентльмена, но именно сейчас он пишет новый рассказ, рассказ о тебе, о твоем хозяине, обо мне. Мистер Фо тебя не видел, но он знает о тебе от меня, я ему рассказала - словами. В этом чудо речи. Словами я поведала мистеру Фо как умела и во всех подробностях о нашем совместном житье-бытье на острове в течение года и о тех годах, которые вы провели там вместе с мистером Крузо; и сейчас все эти подробности мистер Фо вплетает в ткань рассказа, который сделает нас знаменитостями по всей стране и богатыми тоже. Тебе не нужно будет больше жить в подвале. У тебя появятся деньги для поездки в Африку или Бразилию, если таково будет твое желание, купить прекрасные подарки, соединиться снова с твоими родителями, если они тебя помнят, наконец, жениться, обзавестись детьми, сыновьями и дочерьми. И я дам тебе экземпляр нашей книги, переплетенной в кожу, ты захватишь его с собой. Я научу тебя находить в ней свое имя на каждой странице, и дети твои узнают, что их отец известен во всех краях света, где только читают книги. Разве сочинение книг не прекрасное занятие, Пятница? Разве тебя не переполняет радость при мысли, что ты в некотором смысле будешь жить вечно?
Сделав такое вступление, я открываю вашу книгу и начинаю читать Пятнице вслух.
- Это история миссис Вил, еще одной скромной особы, ставшей знаменитой благодаря сочинителю мистеру Фо, - говорю я. - Увы, мы никогда не увидим миссис Вил, потому что она ушла в мир иной, а что же касается ее подруги миссис Барфилд, то она живет в Кентербери, городе, что лежит на этом острове, именуемом Британией, к югу от нас; вряд ли мы туда когда-нибудь поедем.
Пока я болтаю языком. Пятница трудится, согнувшись над стиральной доской. Я не жду, что он чем-либо покажет, понимает ли он меня. Для меня достаточно надежды, что, когда я окружаю его густой атмосферой слов, в нем рождаются воспоминания, умерщвленные владычеством Крузо, осознание того, что жизнь в молчании подобна существованию китов, этих громадных замков плоти, плавающих на большом расстоянии друг от друга, или пауков, сидящих в одиночестве посреди собственной паутины, заменяющей им весь мир. Пятница хоть и лишился языка, но не лишился слуха - так я говорю себе. Через уши он может воспринимать богатства, таящиеся в рассказах, и понять, что мир, вопреки тому, чему его научил остров, не голое, погруженное в тишину пространство (быть может, истинное значение слова «рассказ» в том и состоит, что он является вместилищем воспоминаний?).
Я смотрю на скрюченные пальцы его ног на досках или булыжнике и знаю, что они вожделеют мягкой и теплой земли. Как я мечтаю о саде, куда я могла бы его водить! Быть может, мы с ним погуляем когда-нибудь по вашему саду в Сток-Ньюингтоне? Мы будем вести себя тихо, как призраки. «Лопата, Пятница! - прошепчу я, вкладывая в его руку лопату. - Копай! - Этому слову хозяин его научил. - Переворачивай землю, складывай сорняки в кучу, мы их сожжем. Посмотри, какая лопата. Разве это не отличное, острое орудие? Это английская лопата, сделанная в английской кузнице».
Видя, как его ладонь сжимает черенок лопаты, как блестят его глаза, я нахожу первые признаки понимания им моих усилий: не ради прополки грядок (я уверена, что у вас есть свой садовник), даже не ради избавления его от праздности или ради здоровья, чтобы он покинул сырой подвал, а чтобы вознести мост из слов, по которому в один прекрасный день, когда он достаточно окрепнет, он сможет перенестись во времена, предшествовавшие его встрече с Крузо, потере языка, когда он жил, бездумно погруженный в слова, как рыба в воду, откуда он сможет постепенно скова вернуться, насколько хватит ему уменья, в мир слов, где живете вы, мистер Фо, живу я и все остальные люди.
Я показываю ему ваши ножницы, учу пользоваться ими. «Здесь, в Англии, - говорю я ему, - вошли в обычай живые изгороди, обозначающие границы земельной собственности. Конечно, они немыслимы в лесах Африки, Но здесь мы выращиваем живые изгороди из кустарника, ровно их подстригаем, чтобы точно обозначить границу нашего сада». Я состригаю ветки, пока Пятница не начинает понимать, что я делаю: не прорубать проход в вашей изгороди, но ровно подстригать ветки с одной стороны. «Теперь, Пятница, бери ножницы, - говорю я. - Стриги!» И Пятница берет ножницы и начинает стричь ветки, причем делает это безукоризненно ровно, и я знала, что он сумеет это сделать, потому что он отлично научился копать.
