Тим Лотт - Штормовое предупреждение
Чарли нечаянно запинается о край ковра — последнее зернышко, оставшееся от его мира, превращается в прах. Уловив легкий шорох, Морин открывает глаза, которые тут же делаются огромными и круглыми. Она тихонько вскрикивает, когда по зрачкам ее ударяет свет, и жуткое видение — призрак, замерший в дверном-проеме. Питер в первый момент удовлетворенно улыбается, потом понимает, что что-то не так, что тихий вскрик не был вскриком блаженства, и оборачивается. И видит в дверях какого-то типа без ботинок, в серых махровых носках и с белым полиэтиленовым пакетом на голове.
Все трое замерли, остолбенев. Время будто остановилось. И в этот секундный промежуток Чарли успевает подумать о множестве вещей: о том, как он мальчишкой гонял по пустому пляжу, о том, как он до сих пор любит Морин, и о том, как нелепо выглядят его ноги без ботинок, и о маленьком Роберте, как он топтался у него на коленях. Чарли видит на стене дробовик в застекленном шкафчике, и вдруг его опаляет сладкая, волшебная надежда: сейчас Питер снесет ему голову, одним выстрелом. Но Питер даже не пошевелился.
Чарли чувствует, как его правая рука сама собой поднимается к плечу, потом к макушке. И наконец его пальцы с методичной медлительностью механического робота стискивают пакет и стаскивают его с головы.
Увидев его лицо, Морин мгновенно все понимает и чувствует только одно — безграничную печаль. Питер пытается вскочить с кровати, но Морин крепко держит его за руки, не пускает.
Проходит еще один долгий-долгий момент, прежде чем Чарли без единого слова разворачивается, и выходит, и медленными шагами спускается по укутанным толстым ковром ступенькам. За спиной его по-прежнему глухая тишина, так он и добредает до двери. Чарли видит свои ботинки, но не останавливается, идет дальше. На улице сильный дождь, махровые носки тут же намокают, впитывают воду, как губка.
Он бредет, как сомнамбула, по улице и почти не слышит голос Морин, зовущий сзади:
— Чарли! Вернись…
Но Чарли не может вернуться, — по той причине, что его больше здесь нет. От стыда и шока непрочная материя его жизни, вернее, того, что от нее осталось, треснула, и в зияющую щель хлынула черная энергия. Он погиб окончательно, он не знает, как быть дальше и зачем быть. Слепящая боль пронзает голову, он трет кулаком висок.
Четыре часа Чарли бродит по темнеющим улицам, он не в состоянии ни о чем думать, он не хочет ни о чем думать. Плоская бутылка с виски в кармане уже пуста. Он нащупывает кошелек. Там деньги. Их хватит. Да, хватит.
Он потерянно озирается, вокруг глухой мрак. Вспоминает, что совсем неподалеку железнодорожная станция, это хорошо… Он направляется к вокзалу, а там заплетающимся языком все-таки ухитряется попросить билет до Юстона[119], в один конец. Поезд стоит у платформы. Чарли входит и плюхается рядом с дамой, читающей "Дейли телеграф". Когда поезд трогается, она, оторвавшись от газеты, бросает взгляд на своего попутчика и мигом вскакивает, бежит искать другое место. Чарли кажется, что он уже попал в некое отгороженное незримой стеной пространство, где нет ни Мантовани, ни штормового рева надвигающейся бури. Поезд плавно катит по рельсам, по единственно возможному для него маршруту. Чарли начинает казаться, что он сидит в своем игрушечном крохотном вагончике. Что он всего лишь безделушка, созданная чьими-то руками, безжизненная кукла. Чарли засыпает, а очнется он уже в другом месте, непонятно где и непонятно кем.
Да, Чарли больше сюда не вернется, потому что того человека, который мог бы вернуться, больше не существует, его выбросили из колоды, его искорежили и в конце концов разъяли на составные части. Так обошлась с ним жизнь, когда он уже миновал большую часть пути и потому уже не мог с нею сражаться.
Эпилог
Тысяча девятьсот девяносто первый год. Крематорий. На церемонию прощания приехало всего несколько человек. Морин сидит на первой скамье, в дорогом черном платье. На руках у нее двое малышей, которые время от времени кряхтят и похныкивают. Несмотря на скорбный день, она украдкой им улыбается, одними глазами. Ничто не может потревожить ее глубоко спрятанное счастье. Рядом с ней сидит Питер Хорн, а с другой стороны Роберт. Теперь он полицейский детектив, процветающий и солидный, уважаемый человек. Он заметно прибавил в весе, и в глазах его уже нет подростковой угрюмости, теперь они спокойно поблескивают.
Он смотрит и смотрит на гроб отца, словно силится что-то понять. Служба в полиции приучила его к твердости и суровости, но сейчас он чувствует странный комок в горле. Перед ним, в дешевеньком сосновом гробу, лежит его отец и ждет, когда священник пробормочет свои молитвы, а после закрутятся катки под лентой транспортера, и то, что было когда-то Чарли, погрузится в пламя, — четкая, отлаженная процедура. В гроб Роберт положил модель паровою двигателя вместе с локомотивом "Лик энд Мэги филд", подаренным когда-то отцу, двигатель он всю вил внутрь. Роберт потрясен тем, что с ним сейчас творится, — будто что-то разжалось. По щекам его катятся слезы. Сидящий рядом Чарли-младший кладет ладошку ему на руку, словно хочет утешить.
Сзади, через семь скамеек от первой, сидит Томми со своей женой Лоррейн. Он не собирается даже подходить к Морин, он не сомневается, что это она довела его брата до могилы. К Роберту он тоже подходить не собирается, поскольку точно знает, что рассказанная Чарли рождественская история про Лоррейн и этого поганца — сущая правда. Отдав покойному дань уважения, они с Лолли незаметно уйдут. Чарли, конечно, был удивительным олухом, но это его брат, родная кровь. Он тоже чувствует, как сердце его раскрылось, и понимает, что вместе с Чарли теряет частицу самого себя. И сейчас уже совершенно не важно, кто кого любил или недолюбливал.
Лоррейн, фыркнув, зыркает по сторонам. Она почти не скрывает своей скуки, и ее откровенное хамство бесит Томми. Сегодня ей еще нужно идти в парикмахерскую, и она вдруг замечает, что думает только о том, как бы не опоздать.
Еще дальше можно разглядеть два мужских лица, черное и белое. Майк Сандерленд. Старший менеджер издательского концерна "Таймс". Никакой бороды. Он гладко выбрит, на нем дорогой костюм и туфли ручной работы. В полумраке мягко поблескивает серебряный "Ролекс". Смерть Чарли мало его трогает — это человек из другой эпохи, из другого поколения. Но судьба его представляет бесспорный интерес. Майк собирается заказать очерк одному из своих репортеров. Жизнь страны на примере жизни одного человека, угодившего в мясорубку восьмидесятых, взлеты и падения, и так далее, и тому подобное. Сейчас, наверное, пока нельзя, надо соблюсти приличия. А все-таки жаль старину Чарли. Бедняга, никогда не умел приспосабливаться, вписываться в обстоятельства.
Ллойд Джордж, бывший когда-то Снежком, работает теперь ночным сторожем, его иногда нанимает одна частная фирма, охранники, попал он туда по протекции Роберта. О похоронах он узнал от Майка, который время от времени с ним общается. Видимо, его все еще мучает "комплекс вины". Выходит, недолечил парня его психоаналитик. Ллойд Джордж и сам не знает, зачем он сюда притащился. Здесь ему больше нечего делать. Лучше бы он вообще не приходил, ладно, зато посмотрел на Майка, все ж таки интересно. Похоже, этот малый неплохо устроился. Белые умеют хорошо устраиваться. Всегда умели.
Все, кроме Чарли, конечно.
Викарий нудит что-то заезженное про возвращение под Отчий кров, про снопы пшеницы[120], про зеленые благословенные земли, очень далекие[121]. Он ничего не знает о покойном, ни о нем самом, ни о его жизни. Никто не знал ничего о Чарли и о его жизни, а меньше всего — сам Чарли. Отдельные фрагменты, вспыхивавшие иногда на долю секунды, — вот и все, что было.
Звучит органная музыка, запись, и сосновый гроб начинает свое медленное путешествие навстречу пламени. И спустя всего несколько секунд за гробом, таким вдруг жалким и маленьким, сдвигаются красные шторки. Слышатся приглушенные рыдания — это плачут Морин и Роберт. Но потом оба берут себя в руки. И наступает тишина.
Но вдруг колонки, установленные в углу часовни, снова оживают, это Морин попросила — заранее. Звучат дивные, медленно нарастающие звуки, каскады струнных. "Кармен" в аранжировке Мантовани. И под этот аккомпанемент немногочисленные провожающие начинают по одному выходить через открытую дверь. Они идут в мир, где их ждет свой собственный выбор, свои несчастья и непредвиденные обстоятельства, которые когда-нибудь тоже вытолкнут каждого из жизни, они идут в мир, где надежды и стремления неодолимо влекут их в смутное, почти недоступное осознанию грядущее.
Примечания
1
Джон Мейджор (р. 1943) — английский политический деятель, консерватор. С1990 по 1998 г. — премьер-министр. (Здесь и далее — прим. перев.)
