Видади Бабанлы - Когда молчит совесть
— Тогда не будем задерживаться и пойдем на урок к Гашам-муэллиму, решительно сказал директор, указывая на преподавателя химии. — Тем более что именно ему принадлежит инициатива сегодняшней встречи.
Услышав свое имя, Гашам-муэллим вскочил с мальчишеской проворностью и, сунув под мышку наглядные пособия, гостеприимным жестом показал на дверь: Милости прошу!
Вугар и Джовдат первыми последовали за ними. Когда они поравнялись с преподавателем литературы, тот быстро шепнул:
— А потом прошу на урок литературы! — И громко добавил: — Литература тончайший ключ, открывающий сокровища человеческой души! Не великие ли классики наши вдохновляют людей на труд и на подвиги? — Он взглянул на математика и хитро улыбнулся: — Химиков, физиков и математиков в том числе! Кроме того, литература формирует эстетический вкус человека, его нравственный облик.
Но преподаватель математики был начеку. Сдвинув брови и подняв указательный палец, он немедленно ринулся в бой:
— Основа всех основ — математика! Без нее немыслим технический прогресс. Недаром Галилей говорил: «В конце природы — азбукой является математика. Только постигнув эту азбуку, ты сможешь прочесть книгу».
Литератор не остался в долгу:
— Рожденная из материнских песен, литература качала колыбель человечества! Она всегда вела и продолжает вести борьбу за чистоту человеческих идеалов. Оноре де Бальзак сказал: «Литература — искусный хирург, анатомирующий общественную жизнь человечества».
Учитель математики хитро улыбнулся, как человек, не сомневающийся в своей победе:
— А Стендаль утверждал, что больше всего на свете он любит математику, потому что в ней нет места двуличию и лицемерию…
— Русский критик и мыслитель Белинский, — не сдавался преподаватель литературы, — называл литературу великим глашатаем человеческого страдания, святым голосом, призывающим людей к братству. Развивая эту мысль, Максим Горький писал: «Литература и ее создатели являются глазами, ушами и другими органами чувств того класса, к которому они принадлежат…»
Но математик не потерял выдержки и, снова подняв указательный палец, воскликнул:
— Великий Леонардо утверждал, что ни одно исследование, если оно не зиждется на математических исчислениях, не может быть признано истинно научным…
Преподаватель литературы на несколько мгновений замолчал, задумался, но вдруг глаза его просияли, он улыбнулся, видимо, вспомнив пример, долженствующий в пух и прах разбить оппонента и утвердить преимущество литературы над другими науками. Однако произнести и слова больше не успел, — зазвенел звонок, возвещавший начало урока.
* * *Когда вечером Вугар с огромным букетом в руках вышел из дверей школы, он вдруг ощутил странную легкость и ясную душевную бодрость, словно гора с плеч свалилась. Сердце билось ровно, на губах играла веселая улыбка, он шел быстрым, уверенным шагом.
Джовдат исподволь наблюдал за ним, ожидая, когда Вугар сам заговорит. Но он, погруженный в свои мысли, казалось, даже не замечал присутствия друга.
Пока шли по людной дороге, ведущей к школе, ни один из не проронил ни слова. Наконец, когда добрались до пустынной в этот час центральной улицы, терпение Джовдата истощилось, он остановился и спросил:
— Ну скажи, доволен ты встречей?
— Доволен?! Это не то слово, Джовдат!..
Слава аллаху! — Джовдат, подражая старикам, воздел pуки к небу и провел ладонью по лицу. — Счастлив слышать такое из твоих уст! Не то боялся — вдруг не понравится и ты станешь бранить меня за то, что потащил тебя в школу…
— Не бранить, а расцеловать тебя хочется, Джовдат. Ты совершил благое дело! Я и представить не мог, что оживут чувства и мысли, которые, казалось, навсегда угасли, что эта беседа поднимет меня в своих собственных глазах!
— А ведь не хотел идти, кокетничал, — с доброй иронией упрекнул Джовдат.
— Нет, Джовдат, это не кокетство, это был страх, стыд…
— У стыдливого дети не рождаются…
— Верная поговорка! Но ведь против самого себя не пойдешь. Трудно.
— Трудно бывает слабым, а тебя слабым не назовешь. Язык не повернется.
— Есть и еще причина. Очень серьезная.
В голосе Вугара снова зазвучало уныние. Джовдат быстро взглянул на него и удивился: куда девались бодрость и веселье, за минуту до этого светившиеся в его глазах.
— Что с тобой? Чем ты опять расстроен? — спросил Джовдат, толкая Вугара в бок. — Говорят, похвала портит человека. А мне кажется, наоборот, похвала нужна людям как воздух. Она придает уверенность, вливает новые силы.
— Твоя мысль не нова, — согласился Вугар. — Объективная похвала полезна. Жан-Жак Руссо утверждал, что похвалой можно испортить лишь того, кто падок на лесть. Однако настроение мое изменилось к лучшему не потому, что я услышал от учителей добрые слова в свой адрес. Просто я убедился, что путь, избранный мною в науке, правильный, что моя работа может принести пользу людям. Рассеялись сомнения и колебания, сбивавшие меня с толку. Вот за это я бесконечно благодарен и моим учителям, и тебе… Я теперь многим обязан всем вам!
— Прийти на помощь человеку, утвердить веру в самого себя — долг каждого.
— Если бы мы всегда умели вовремя поддержать друг друга, право, многие дела творились бы куда быстрее и успешнее.
Вугар долго молчал, морщины проступили на высоком лбу. Джовдат, сам того не желая, разбередил его рану. Ему снова вспомнилось заседание ученого совета, опять возникла перед ним раскрасневшаяся физиономия Мархамат-ханум и надменная фигура Башира Бадирбейли.
— Да, Джовдат, проблема честности, чистоты в поведении людей — одна из главных. Но жаль, что мы не в полную меру ею занимаемся. У нас еще немало людей с гнилыми убеждениями. Слабо мы пока с ними боремся, очень слабо.
— Слабо?! — воскликнул Джовдат. — Ты слишком мягко выражаешься… Сплошь и рядом мы закрываем глаза на дурные поступки, проходим мимо тех, кто порочит звание человека. Наш псевдогуманизм нередко играет на руку преступникам, которым место на скамье подсудимых. А они при первом удобном случае нас же хватают за глотку…
Вугар задумчиво смотрел вдаль, брови его сдвинулись, он легким кивком подтвердил правоту его слов. Джовдат продолжал с горечью:
— А разве умалчивать о хорошем — не такое же преступление? Без теплого слова, без поддержки сердце черствеет, гаснут благородные порывы души, рождается эгоизм: кому, мол, я нужен? Кроме самого себя? И превращается человек в холодный камень или в скалу угрюмую… Если бы с самого раннего детства мы могли оградить человеческое сердце от всего дурного, не допустить, чтобы зачатки добрых чувств хирели, покрывались плесенью, люди стали бы добрее, доверчивее и освободились от тех пороков, о которых мы только что с тобой говорили. Словом, воспитывать и беречь добрые чувства так же необходимо, как бороться с пороками.
От волнения Джовдат раскраснелся, голос стал хриплым. Вугар слушал его с вниманием.
— Вот почему мне было так хорошо сегодня в школе, продолжал Джовдат. Учителя встретили тебя, как родного сына. А дети, дети! Как блестели их глаза! Они ловили каждое твое слово, каждое движение. Я уверен, что теперь они и заниматься станут прилежнее. Твоя судьба — наглядный урок для наших подростков. — Он на секунду умолк, набрал в грудь воз дух и мечтательно заговорил: — Знаешь, о чем я сейчас думаю? Дожить бы до того времени, когда все-все люди без исключения станут благородными, честными, великодушными!… Я верю, глубоко верю, что рано или поздно так и будет! Только надо действовать. И мы будем действовать! Да, да, мы!.. Ну, а теперь иди к Шахсанем-хала, она уже, верно, истосковалась без тебя. А мне надо, хотя и поздно сейчас, обойти пару участков, посмотреть, как идут там дела. А вон и машина. Меня разыскивают. Опять какое-нибудь неотложное дело…
Навстречу, подпрыгивая на ухабах и раскачиваясь, мчался газик. Заметив Джовдата, шофер резко снизил скорость и остановил машину на обочине.
— Через часок возьми свою матушку и приходите к нам. Посидим, спокойно потолкуем. Твоя землячка отличный ужин состряпала. Хочет продемонстрировать тебе свое кулинарное искусство!
Джовдат, улыбнувшись, хлопнул Вугара по плечу и быстрым шагом направился к машине.
* * *Шахсанем достаточно было одного взгляда, чтобы понять: сын вернулся в добром расположении духа.
— Видно, в школе все хорошо прошло, свет очей моих?
— Ой, какие цветы! — воскликнула она, с гордостью глядя на большой букет, который Вугар держал в руках. — И все свежие!
Вугар на мгновение замялся. Он совсем забыл про цветы, которые на прощание преподнесли ему учителя, обрадовался, что не растерял по дороге.
— Я дарю их тебе, мама.
