Сол Беллоу - Приключения Оги Марча
Тревога и сочувствие Мими придавали мне твердости. Погода по-прежнему была слякотной, но сажи и копоти это не убавляло. Черный слой на снегу казался вывернутой наружу неприглядной изнанкой. Это удручало и, более того, ужасало даже меня, здешнего уроженца, по существу, не знавшего иных мест обитания. Из этой глухой и бесчеловечной, как азиатская пустыня или космическое пространство, черноты к складу тянулись фургоны и грузовики. Приглушаемые рождественской пышностью убранства, к нам долетали через окно назойливые просьбы, упреки и требования, и под режущим электрическим светом мы выписывали счета и складывали в ящичек кассы доллары. Деньги были липкими от влаги и пряно пахли кондитерской.
Саймон не спускал с меня пытливого взгляда, и я все гадал, не успел ли Келли ему наябедничать. Но нет, пожалуй, это обычная взыскательность Саймона — твердого, решительного и зоркого. Я ведь и вправду работал в полсилы.
Слава Богу, день был укороченный, последний предновогодний день. Мы согревались, распивая маленькие, на один глоток, бутылочки джина и бурбона, и постепенно атмосфера оживилась, мы резво носились туда-сюда, и даже Саймон немножко оттаял. Год завершался, старик Декабрь ковылял прочь. Саймон, как ни крути, стоял на пороге новой жизни, а летние его невзгоды остались в прошлом.
Он сказал мне:
— Я так понимаю, что вечером вам с Люси предстоит выход в свет. Ты что, собираешься быть в смокинге и с этим вороньим гнездом на голове? Отправляйся-ка в парикмахерскую! И вообще — отдохни. Опять где-то всю ночь куролесил? Бери машину и уматывай. А за мной дядя Арти заедет. Кто это так тебя измочалил? Похоже, не Люси, а та, другая. Слушай, уезжай ты, ради Бога, не мозоль глаза! А то даже непонятно — устал ты или совсем отупел.
Все наше семейство Саймон подозревал в некой умственной недостаточности, делая исключение лишь для себя; в минуты раздражения это прорывалось, и я становился мишенью для его упреков и неодобрения.
Не заставляя себя упрашивать, я стрелой помчался домой. Взбежав по лестнице, я наткнулся на Кайо Обермарка — тот выходил из туалета с мокрым полотенцем, предназначенным Мими. Вид у него был крайне взволнованный. Глаза, и без того большие и казавшиеся еще больше за стеклами очков, теперь совершенно вылезали из орбит, рот искажала гримаса озабоченности. Лицо потемнело не то от грязи, не то от небритой щетины.
— По-моему, ей плохо, — сказал он.
— Кровотечение?
— Не знаю. Но она вся горит.
«Видно, ей совсем уж невмоготу, — подумал я, — если она призвала на помощь Кайо». Я угадал: так оно и было.
Мими выглядела возбужденной — много и оживленно говорила и даже острила, но чувствовалось в этом что-то фальшивое, не вяжущееся с выражением ее глаз. В тесной комнатке было жарко и душно, скверно пахло затхлостью и чем - то тошнотворным, угрожающе напоминавшим гниение.
Я разыскал Падиллу, и он завернул к нам из своей лаборатории, принеся жаропонижающее и советы специалистов - физиологов, с которыми успел переговорить. Мы стали ждать, когда спадет жар, но лекарство не действовало, и, чтобы не поддаваться панике, я согласился сыграть в рами. Падилла, сызмальства умевший ловко считать, выигрывал партию за партией, и мы резались, пока рука моя еще удерживала карты. К вечеру, о приближении которого могли сообщить часы, но никак не сумерки, ибо сумерки никак не наступали, а в шесть было не темнее, чем в три, и хмурый день продолжался без конца, температура у Мими немного упала. Позвонила Люси и попросила меня приехать на час раньше условленного. Почуяв неладное, я спросил, в чем дело.
— Ни в чем. Просто постарайся быть к восьми и не опаздывать, — сказала она сдавленным голосом.
Время двигалось к семи, а мне еще предстояло бритье. Я наскоро справился с этой задачей и стал надевать смокинг, не прерывая совещания с Кайо и Падиллой.
— Есть большая вероятность, — рассуждал Падилла, — что он занес ей инфекцию. А если так, то оставаться дома — серьезный риск. Тебе надо отвезти ее в больницу.
Не дослушав, я в расстегнутой крахмальной рубашке кинулся к Мими:
— Мими! Надо ехать в больницу.
— Меня там не примут.
— А мы заставим их принять.
— Позвони — узнаешь.
— Не будем мы звонить, — вмешался Падилла. — Просто приедем, и все!
— А он-то что тут делает? — зашипела Мими. — Зачем тебе понадобилось посвящать в это кого ни попадя?
— Падилла — мой добрый приятель, и уж за это ты не беспокойся.
— Знаешь, что будет? Они станут выпытывать у меня имя доктора, выкручивать руки-ноги, чтобы я на него настучала. И что, по-твоему, мне тогда делать? Молчать как рыба?
Это прозвучало своеобразным бахвальством и намеком, что фискалить она не намерена.
— Теряем время! — буркнул Падилла. — Поехали!
Я одел ее в пальто, нахлобучил на голову шляпку, покидал в чемоданчик зубную щетку, расческу и ночную рубашку и, с помощью Падиллы стащив вниз к машине, усадил и укутал пледом. Но когда я открывал водительскую дверцу, на крыльцо выскочил Оуэне с криком: «Эй, Оги!» Он стоял в одной рубашке, длинный, узкоплечий, зябко поеживаясь от холода, предвестья мучительной гибели старого года.
Я побежал. Это был Саймон.
— Оги!
— Говори быстрее! Что случилось, я очень спешу!
— Это ты говори быстрее! — Саймон был взбешен. — Мне только что звонила Шарлотта. Келли Вайнтрауб распространяет про тебя сплетню, будто ты приводил на аборт какую-то девицу!
— Приводил. А что такого?
— Это ведь та самая девка, твоя соседка, да? И ты пошел и засветился, и все испоганил, и вырыл себе яму, теперь уже точно и бесповоротно. Мне еще дорога моя жизнь, а от тебя, выходит, всего можно ожидать! Больше помогать тебе, тащить тебя не стану, не надейся! Это же уму непостижимо: женихаться с Люси и снюхаться с какой-то девкой! Мерзавец и дурак, каких мало!
— Ты даже не хочешь узнать, правду ли говорит Келли!
Слова мои были встречены величайшим презрением: дескать, каким же идиотом надо быть, чтобы воображать, будто он поверит жалким оправданиям. Голос Саймона звучал даже весело, когда он сказал:
— Ну ладно. Так что ты придумаешь? Что помогал товарищу? Да? Что никогда не трахал эту девку? Жил с ней дверь в дверь, бок о бок и ни разу не прикоснулся? Не втирай мне очки! Мы с тобой не малые дети. Я-то ведь видел эту куклу. Такая прицепится и не отстанет, даже если будешь отбрыкиваться, а ты не отбрыкивался. Кому другому расскажи, что ты не любишь это дело! Мы все это любим! Вся наша семья. У нас это в крови. С чего все пошло, не помнишь? Что стало началом для нас троих? Кто-то понял, что есть дверь, в которую можно позвонить когда заблагорассудится!.. Думаешь, я против, что ты трахал эту шлюху? Да мне плевать — трахай на здоровье! Но надо ж соблюдать приличия, а ты увяз, повел себя как последний дурак. Чистеньким он хотел быть! Хорошим. Прямо как Мама, честное слово! Что ж — пусть будет так! Только меня не впутывай. Мне еще неприятностей с Магнусами не хватало!
— С чего бы им быть, этим неприятностям? Послушай, я тебе завтра все объясню.
— Нет, не объяснишь! Ни завтра, ни послезавтра! Никогда! Я рву с тобой все отношения. Верни машину — и точка!
— Я приду и расскажу тебе, как все было на самом деле.
— Не надо! Не приходи! Единственное, о чем прошу, — это держаться от меня подальше.
— Ах ты, сукин сын! — заорал я. Из глаз моих брызнули слезы. — Подонок! Чтоб ты сдох!
Вбежал Падилла и, заглянув в дверь, воскликнул:
— Скорее! Хватит болтать!
Чертыхаясь и расшвыривая плетеные кресла и хлипкие столики, я ринулся к двери.
— Что случилось? Ты плачешь? Нервы не выдержали?
Я насилу мог выговорить:
— Нет. Поругался.
— Давай, идем. Может, мне сесть за руль?
— Нет. Я смогу.
Начали мы с больницы, где ее разрезали. Холодный воздух взбодрил Мими, и она сказала, что пойдет сама. Мы проводили ее к отделению «Скорой помощи», а сами сели в машину, надеясь, что она не вернется. Но вскоре через усеянное золотистыми крупинками переднее стекло я увидел ее в дверях и бросился к ней, чтобы подхватить.
— Я же говорила…
— Почему они тебя не положили?
— Там был тот мужик. Когда я обратилась к нему, он сказал: «Для таких, как вы, у нас мест нет. Почему вы не хотели рожать? Вот теперь отправляйтесь и вызывайте гробовщика!»
— Chinga su madre[178].
Падилла помог мне отвести ее к машине.
— У меня есть знакомый лаборант в больнице в Норт - Сайде, если он еще там, я ему позвоню.
Я остановил машину у табачной лавки, и он пошел звонить.
— Можно попробовать, — сообщил он, вернувшись. — Только придется соврать, что она сама это сделала. Женщины этим сплошь и рядом занимаются. Он сказал мне, кого спросить. Конечно, если этот второй сегодня дежурит. Атак, говорит, он парень хороший. — И потом, уже тише, добавил: — Надо будет высадить ее там и отчалить. Она вот-вот сознание потеряет. Поставим их перед фактом. Не вытолкнут же они ее на улицу.
