Ион Деген - Статьи и рассказы
— Уезжай, дорогая. И забудь о моём существовании. Прости, но я должен лечь. — Я попросил передать привет Самуэлю и ребятам. Русудан сказала, что передаст привет Самуэлю. Кукури и Оксенди призвали в армию. А Нико в Тбилиси. Он поступил в медицинский институт.
Вот и всё. Впрочем, написав, как Михако Орагвелидзе поил меня чачей и ошибся, уверяя, что не забудет благодарить меня до конца своих дней, я пообещал рассказать позже о его ошибке. Выполняю обещание.
Летом 1975 года с женой и сыном мы совершали круиз по Чёрному морю на корабле «Шота Руставели». Это был наш четвёртый круиз на роскошном в ту пору корабле. И условия были роскошными. Каюта люкс на прогулочной палубе. Отличное питание. Масса развлечений. Утром корабль пришёл в Батуми. Отправление вечером. В нашем распоряжении целый день. Я часто рассказывал жене и сыну о четырёх месяцах пребывания в Шроме, о благодарности грузинам, с которыми я породнился. Взяли такси и поехали в Шрому. Нам достался не таксист, а сумасшедший лихач. Раз десять на протяжении сорока километров он спасался за миг от явно аварийной ситуации, в которую попадал по своей вине. Я сожалел, что затеял эту поездку и подвергаю опасности жизнь жены и сына. Наконец, мы в Шроме. Здание правления колхоза уже не деревянное, а каменное. Председатель колхоза всё ещё Михако Орагвелидзе. К сожалению, его нет на месте. Увидеть его можно в Уреках. Самуэль Гагуа умер вскоре после войны. Александр Гагуа стал генералом. Командовал дивизией, которая одно время располагалась в Батуми. Где сейчас Александр, никто не знал. Не знали ничего о Кукури Чхеидзе и об Оксенди Качарава. И о Русудан не знали. Кацо, почему вы удивляетесь? Даже после окончания войны прошло уже тридцать лет. Нико Карцивадзе — другое дело. Он был врачом в Махарадзе. Где он сейчас, не знаем. Сели в такси и поехали в Уреки. Михако Орагвелидзе внешне почти не изменился. Те же сталинские усы. Та же авторитарная импозантность. Только сталинский френч с трудом сходился на объёмистом животе. На груди скромно сияет Золотая Звезда Героя Социалистического Труда. И никаких орденов. Я обрадовался ему невероятно. Он меня не узнал. Ничего удивительного. Тогда мне ещё не было семнадцати лет, а сейчас пятьдесят.
— Михако, вы помните это поле, это самое поле, на котором сейчас кукуруза? Восемьдесят гектаров и трактор СТЗ-НАТИ. И нет тракториста. И вот он перед вами тот тракторист, которого вы в этом сарае поили чачей. Помните?
— Не помню, кацо.
Жена, сын и даже таксист смотрели на меня (или на нас?) с явным сожалением.
Я не попрощался. Мы сели в такси и поехали в Батуми. Таксист, по-видимому, решил покончить жизнь самоубийством, заодно убив нас и ещё множество людей во встречных и обгоняемых им автомобилях.
До самой Одессы меня не оставляла горечь встречи в Уреках, хотя «Шота Руставели» делал всё возможное для того, чтобы у его пассажиров возникали только положительные эмоции. Но эта горечь никак не отразилась на моей любви к грузинской поэзии, к грузинским песням, к грузинской кухне и просто к многострадальной прекрасной Грузии.
Соломоново решение
Менаше не помнил мачехи. Она отдала его в монастырь, когда ему исполнилось, или должно было исполниться пять лет. А вот маму, ласковую маму, которая умерла, когда Менаше было всего три года, он помнит. И монастырь помнит. И страх быть обнаруженным немцами помнит. И помнит, как пришёл в монастырь весёлый парень в польской военной форме и после спора, чуть ли не драки с патером и другими монахами, забрал его из монастыря. Сразу же за монастырскими воротами парень заговорил с Менаше на идише. К тому времени за четыре года Менаше стал забывать родной идиш, на котором говорила его ласковая мама и его отец Иоси. Почему отец согласился с мачехой отдать его в монастырь? Он не знал этого. Не понимал ни тогда, когда с ним заговорил на идише весёлый парень в польской военной форме, ни в лагере, окруженном колючей проволокой, на Кипре, ни потом в кибуце. Даже сейчас, когда мачехи уже более года не было в живых, даже сейчас, получив печальную телеграмму от сводного брата о смерти отца, в глубине души профессор Менаше не мог понять и простить ни мачехе, ни отцу своего круглого сиротства.
Мясник Иоси, сын мясника Якова, женился на красавице Енте, как только ему исполнился двадцать один год. Через десять месяцев у них родился Менаше. В городе Иоси тоже считали красавцем. Он действительно был красивее всех детей в хедере, и после, уже отроком, когда начал помогать отцу в мясной лавке, и даже в армии, в которую его призвали перед самым началом войны.
Иоси непонятно как уцелел в той бессмысленной, в той сумасшедшей атаке. На лошадях с пиками наперевес они мчались на немецкие танки. Иосина лошадь упала, подмяв под себя седока. С трудом он вытащил сломанную ногу из-под убитой лошади. И потерял сознание. Ему не удалось выяснить, кто спас его, кто сменил его военную форму на гражданскую, кто привёз его в дом родителей. Отец Яков сказал, что его привёз какой-то кавалерист и та самая Ганка. Уже три года спустя Ганка рассказала ему, что она извлекла его из госпиталя, где на ногу успели наложить гипсовую повязку. А кавалерист был из эскадрона, в котором воевал Иоси и в котором погиб её муж. Какой именно кавалерист, как его имя Ганка не догадалась расспросить. Не до того ей было в ту пору.
Ганка ещё девочкой влюбилась в красивого жидочка Иоси. Он, конечно, не догадывался об этом. И никто не догадывался. Даже самой близкой подруге, Нетке, она не призналась в своей любви. Ганка всегда умудрялась выкрутиться, когда её посылали за покупками. Но в жидовскую мясную лавку Якова шла с удовольствием. Она не могла отказать себе в радости ещё раз взглянуть на свою недосягаемую мечту, на Иоси, который, взрослея, становился ещё красивее, чем был раньше. На недосягаемую мечту… Даже если бы Иоси обратил на неё внимание, кто разрешит панёнке выйти замуж за жида. А ведь Ганка к тому же дочка старшего офицера-улана и племянница самого ксендза.
Худая голенастая Ганка, Цапля, как прозвали её в гимназии, к пятнадцати годам оформилась в красивую стройную девицу. А через год она узнала, что её мечта, её Иоси женился на какой-то Енте. Никто не видел подушку, промокшую от её ревнивых слёз.
После пасхи Ганку, — ей ещё не было девятнадцати лет, — выдали замуж за подпоручика-кавалериста, лучшего в полку, начальником штаба которого был её отец. И, хотя подпоручик достойный офицер из аристократической семьи, да и внешне вполне симпатичный, Ганка без всякой радости отнеслась к своему замужеству. Она продолжала любить недосягаемого Иоси, ровно на год моложе её подпоручика. В самые интимные моменты, чтобы побороть невосприятие мужа, даже какое-то брезгливое отношение к нему, Ганка закрывала глаза и представляла себе, что это не муж, а её Иоси.
После свадьбы прошло чуть больше четырёх месяцев. Ганке трудно было назвать их счастливыми. Но могла ли она знать, что впереди череда несчастий? Немцы навалились на Польшу. На пятый день в конной атаке против немецких танков погиб подпоручик. Вернее, не погиб, а был смертельно ранен. В таком виде его доставили в госпиталь на окраине их города. Ганка помчалась туда, чтобы только получить извещение о смерти мужа. И тут она увидела Иоси.
То, что сейчас творилось в Ганкином сознании, безусловно, могло вызвать осуждение, даже гнев у нормального обывателя. Конечно, Ганка переживала смерть мужа. Но вместе с тем, она почувствовала себя свободной вдовой героя. А то, что в этом же госпитале она нашла любимого Иоси, Ганка восприняла как добрый знак, посланный ей маткой боской, хотя у него есть жена и двухлетний сын. Но ведь и у неё был муж. Так что все под небом ходим.
Уже через неделю евреев заперли в гетто. Почти полностью прервалась их связь с внешним миром. Даже полякам жилось несладко. А в гетто начался голод. Навалилась зима с небывалыми в Польше морозами. Ещё в начале декабря умерла Иосина мама. На рождество в городе невесело звенели костёльные колокола. Но не потому, что погибало гетто. Какое дело городу до жидов? Городу не нравился голодный рацион и торжество оккупантов. На площади перед ратушей немцы повесили четырёх поляков, обвинённых в сопротивлении. В этот рождественский день в гетто то ли от голода, то ли от простуды умер мясник Яков, единственный трудоспособный мужчина в семье. Иоси всё ещё передвигался с помощью костылей.
Только любовью, сила которой не измерима никакими мерками, можно объяснить невероятную изворотливость Ганки, сумевшей пробраться в гетто. Случилось это уже в апреле 1940 года, через неделю после смерти Енты. Иоси, истощённый полутруп, остался с трёхлетним Менаше. Какое-то время Ганка разрывалась между городом и гетто, чтобы спасти любимого Иоси и его сына от голодной смерти. Она понимала, что эта полумера не может длиться долго. Надо было предпринять что-нибудь более существенное.
