Зэди Смит - О красоте
— Действительно, висела. Но откуда вам это известно?
— Однажды мы сидели здесь с Карлин, и она рассказывала о той картине. Она очень ее любила. Та женщина была какая-то богиня, да? Символ чего-то. Необыкновенно красивая.
Монти снова посмотрел Кики:
— Могу вас заверить, что она не утратила своей красоты, а всего лишь переехала. Я решил повесить ее в своем кабинете на кафедре африканистики. Люблю на нее смотреть, — грустно сказал он и на мгновение уронил голову в ладонь. Потом подошел к двери и открыл ее перед Кики.
— Вы, должно быть, ужасно тоскуете по жене, — с жаром сказала Кики.
Уличи ее кто-нибудь в эмоциональном вампиризме, она бы вознегодовала: это просто сочувствие убитому горем человеку! — но, так или иначе, Монти не отозвался. Он молча подал ей пальто.
Выйдя на улицу, они зашагали рядышком по узкому тротуару, расчищенному совместными усилиями местных жителей.
— Знаете… Я все думаю о ваших недавних словах, насчет «развращающей философии», — сказала Кики, глядя под ноги, чтобы не поскользнуться на прозрачной ледяной корке. — Я ведь тоже от жизни поблажек не видела. И мать моя, и бабушка, и дети. Я своих всегда настраивала на противоположное. Мама говорила: «Тебе придется стараться в пять раз больше, чем твоей белой соседке по парте». В точку! Но ваши слова меня задели. Видите ли, я, хоть самой это не всегда было по нутру, всегда выступала за преимущественные права, ведь за них яростно ратовал и ратует мой супруг. Но ваш ход мысли меня заинтересовал. Есть над чем подумать.
— Возможность, — провозгласил Монти, — есть право, а не подарок. А права надо заслужить. Возможности должны предоставляться согласно установленному порядку. В противном случае рухнет вся система.
С впереди стоящего дерева на тротуар нападал высокий сугроб. Монти остановил Кики, указав на ручеек, бегущий меж двумя льдистыми берегами. Они сошли с тротуара на проезжую часть и шли по ней до пожарного депо.
— Насчет Америки есть вот какой момент, — возразила Кики. — Я допускаю, что для Европы все так, но в этой стране, столь долго обкрадывавшей в правах черных, наши возможности упорно тормозились, сводились на нет, как угодно назовите, и, чтобы наверстать упущенное, не допустимы ли некоторые послабления, скидки, встречные шаги? Нужно же восстановить равновесие, которое, мы все прекрасно знаем, чудовищно долго нарушалось. Там, где жила моя мать, сегрегированные автобусы попадались до 1973 года. Правда-правда. Все это было совсем еще недавно.
— Культивируя жертвенность, — ритмически гладкой самоцитатой ответил Монти, — мы так и будем растить жертв. И бездарные, неспособные люди так и будут занимать чужие места.
— Ну, не знаю, — Кики схватилась за штакетину и грузно перепрыгнула через большую лужу. — По-моему, когда черные протестуют против благ для черных, это попахивает, хм, ненавистью к себе. Вот уж из-за чего совсем не стоит ссориться между собой. Идет война! Черные мальчики гибнут на передовой на другом конце земного шара, они оказались в армии, потому что считают, что университеты не про них. Вот так.
Монти покачал головой и улыбнулся.
— Миссис Белси, вы хотите сказать, что я должен принимать на свои семинары неподготовленных студентов, лишь бы только им не пришлось служить в армии Соединенных Штатов?
— Зовите меня Кики. Возможно, я промахнулась с аргументом, но это и впрямь ненависть к себе! Когда я смотрю на Кондолизу-подлизу и Колиня, меня тошнит. Эти бешеные шавки так и рвутся от нас отделиться, дескать, мы свой шанс использовали, а теперь квота исчерпана, всем спасибо, до свиданья. А эти черные самоненавистники из правого крыла (простите, если я вас обижаю), разве они не того же поля ягоды? Я сейчас даже не беру в расчет политику, речь о… о… о психологии, что ли.
За разговором они дошли до вершины Веллингтонского холма и теперь услышали, как в церквях звонят полдень. Внизу под ними, в уютной снежной постели, лежал один из самых мирных, преуспевающих, высокообразованных и красивых городов Америки.
— Кики, я одного не пойму: как вам, либералам, не надоест верить сказкам. Вы недовольны мифом о сотворении мира, а у самих десяток собственных мифов. Либералы всегда отказывались верить в то, что консерваторы руководствуются столь же твердыми моральными принципами, как и те, которыми якобы руководствуются они, либералы. Вам приятнее верить, что консерваторы движимы глубокой ненавистью к себе, некоей… психологической ущербностью. А это, уважаемая, самая утешительная из всех сказок!
9Подлинный талант Зоры Белси заключался не в сочинительстве стихов, а в умении добиваться своего. За полдня она могла настрочить адресату целых три письма. Виртуозно дозванивалась куда угодно. Составляла петиции и предъявляла ультиматумы. Когда город Веллингтон выписал ей незаслуженный (по ее мнению) штраф за неправильную парковку, дать задний ход пришлось не Зоре, а городу — на это ушло пять месяцев и тридцать телефонных звонков.
Особенно сильно настойчивость девушки проявлялась в виртуальном пространстве. За те две недели, что прошли с собрания факультета, Клер Малколм получила от Зоры Белси тридцать три — нет, тридцать четыре — электронных письма. Лидди Канталино только что их распечатала, а Клер посчитала. Затем сложила аккуратной стопкой на столе и стала ждать. Ровно в два часа в дверь постучали.
— Войдите!
Из-за двери высунулся зонт Эрскайна, дважды стукнул об пол. Следом появился его владелец, в голубой рубашке и зеленом жилете — от этого сочетания с глазами Клер стало твориться что-то странное.
— Привет, Эрск, спасибо, что пришел. Я понимаю, это совершенно не твоя проблема, и потому очень тебе признательна.
— К твоим услугам, — поклонился Эрскайн.
Клер переплела пальцы рук.
— Если начистоту, мне требуется помощь. Зора Белси наседает, чтобы я вступилась за того паренька, да я и сама рада бы, но, в конечном счете, я здесь бессильна, а она не верит.
— Что это? — Эрскайн указал на распечатки и сел. — Собрание писем Зоры Белси?
— Она сводит меня с ума. Одержимая. И это я, заметь, на ее стороне. Представь, каково ее противникам?
— Представляю, — сказал Эрскайн и вынул из нагрудного кармана очки.
— Она написала длиннющую петицию, собирает подписи; хочет, чтобы я одним махом перекроила университетские правила. Но не могу же я сочинить для этого паренька место в Веллингтоне! Я бы с радостью и дальше его учила, но если Кипе вынуждает ученый совет запретить вольнослушателей, что я могу? У меня связаны руки. Я сейчас и так, по-моему, вкалываю круглосуточно: ворох непроверенных работ, три задолженных издателям книги, супружеская жизнь по интернету, и вообще…
— Тише, тише, — Эрскайн накрыл ее руку своей ладонью, теплой, сухой, пухлой. — Предоставь это мне, хорошо, Клер?[97] Я знаю Зору Белси с раннего детства. Она любит поднимать шумиху, но чаще всего это не всерьез, напоказ. Я все улажу.
— Правда? Ты прелесть! А то я совершенно измоталась.
— Интересно у нее, надо сказать, озаглавлены письма, — неожиданно сказал Эрскайн. — Впечатляет. Re: Сорок акров и мул. Re: Даешь право на участие. Re: Могут ли наши колледжи покупать таланты? А что, этот молодой человек действительно очень талантлив?
Клер сморщила веснушчатый носик. — Ты знаешь, да. Он, конечно, абсолютно дремучий, но талантливый. Чрезвычайно харизматичен и очень красив. Очень. Этот Карл рэппер, и рэппер замечательный, плюс одаренный и увлеченный своим делом. Учить его — одно удовольствие. Эрскайн, скажи, ты можешь что-нибудь сделать? Подыскать ему здесь какую-нибудь работу?
— Запросто. Зачислим его в штат преподавателем! Оба расхохотались, однако, смех Клер прозвучал жалобно. Она оперлась подбородком на руку, сказала:
— Не хочется теперь вышвырнуть его обратно на улицу. Мы-то с тобой понимаем, что, скорее всего, в следующем месяце ученый совет проголосует за запрет вольнослушателей, и парню дадут пинка под зад. А вот если бы он тут работал… Не стоило брать его в свой семинар, зря я взялась за эту затею. Чувствую теперь, что откусила слишком бо…
Зазвонил телефон. Подняв вверх указательный палец, Клер сняла трубку.
— Я возьму? — одними губами произнес Эрскайн, показывая на распечатки, и встал.
Клер кивнула. Эрскайн помахал ей на прощанье зонтом.
Величайший талант Эрскайна (не считая энциклопедических познаний в африканской литературе) заключался в умении сделать так, чтобы люди мнили себя персонами куда более важными, чем являлись в действительности. Способы у Эрскайна имелись самые разные. Он мог передать одну и ту же информацию и через секретаршу на автоответчик, и письмом по электронной почте, и с помощью написанной от руки записки. Или на вечеринке отвести вас в сторонку и поделиться приватным воспоминанием детства. Вам, недавно приехавшей в эти края выпускнице Калифорнийского университета, и в голову не приходило, что этим воспоминанием он приватно делился с каждой второй своей студенткой. Эрскайн был настоящим мастером притворной лести, дутого почета, мнимого уважительного внимания. Когда он вас хвалил или оказывал должностную любезность, могло показаться, будто он делает это ради вашего блага. И вам действительно могла быть от этого польза. Однако почти всегда для себя лично он извлекал еще большую выгоду. Оказывая вам огромную честь выступить на конференции в Балтиморе, Эрскайн просто освобождал себя от необходимости туда ехать. А если ваше имя упоминалось в редакторском составе какой-нибудь антологии, это означало, что Эрскайн чужим трудом сдержал собственное обещание, которое дал издателю, но в силу сторонних обязательств не смог выполнить сам. Что ж тут плохого? И вам радость, и Эрскайну хорошо. Так Эрскайн и жил-поживал себе в Веллингтоне. Иногда, правда, попадались заковыристые личности, которых он не в силах был осчастливить. Похвалы их не умиротворяли, не притупляли неприязни и недоверия к нему. Тогда Эрскайн доставал припасенный козырь. Когда возникала угроза его миру и благоденствию, когда его не желали ни любить, ни оставить в покое (этого он жаждал больше всего), когда, как в случае с Карлом Томасом, кому-то причиняли головную боль, из-за чего болела голова у самого Эрскайна, — тогда Эрскайн, пользуясь полномочиями заместителя заведующего кафедры африканистики, просто давал должности. Вернее, создавал должности на пустом месте. Одним из его изобретений был пост заведующего библиотекой афроамериканской музыки. Из него естественным образом отпочковывалась вакансия сотрудника архива хип-хопа.
