Эдуард Тополь - Любожид
Это было весь этот месяц. И неделю назад, и три дня назад, и вчера, и даже несколько часов назад во время этой проклятой демонстрации еврейских отказниц Гольский думал об Анне. Она жила в его мыслях постоянно – днем, ночью, за обедом в офицерской столовой в Ясеневе, в машине, на оперативках, на улице и даже в постели, которая теперь, с помощью Анны, а точнее, с помощью ее врача, стала опять двуспальной. Да, даже занимаясь сексом с другими, Гольский думал об Анне Сигал – ревниво и самоистязательно. Два месяца назад, когда в ресторане «Армения» Гольский сказал Анне о возможном приезде Максима Раппопорта, он не врал. Этот Раппопорт и там, в Америке, раскрутился так, что сам министр нефтяной промышленности позвонил в КГБ с просьбой впустить этого Раппопорта в Москву для переговоров о срочных поставках бурильных станков из Техаса. И если бы Гольскому удалось завербовать Анну, то этот Раппопорт, вполне возможно, стал бы поставлять в Москву не только бурильное оборудование. Однако все обернулось совсем иначе, и теперь Анна сама едет к этому Раппопорту.
Но, черт возьми, почему у такой красивой женщины все мужчины – евреи? И почему вообще все красивые русские бабы – с жидами? И почему его, потомственного дворянина, русского до двадцатого колена, всегда волновали и манили еврейки? Неужели действительно, как сказал Игунов, это только голос крови и свойственное всем русским мужчинам генетическое желание отомстить за скифских женщин, которые были наложницами хазарских царей?
Но ведь Анна не еврейка. Объяснять, как это делают обычно, влечение русских женщин к евреям и огромное, непропорционально высокое количество смешанных русско-еврейских браков только тем, что евреи не пьют, смешно. Во-первых, и евреи пьют, а во-вторых, среди ста миллионов русских мужчин еще можно найти хотя бы миллион непьющих. То есть как раз столько, сколько в стране мужчин еврейских. Но почему именно эти трезвые русские мужчины женятся на еврейках?
Гольский хотел бы поговорить на эту тему с Анной. Но…
Он усмехнулся даже мыслям об этом. «Между Россией и еврейством существует взаимное влечение и предустановленная связь…» – так, кажется, сказал этот отец Сергий, которого цитировал пьяный Игунов…
Но тогда чем же мы занимаемся – тот же Игунов, Еврейский отдел, Старая площадь? Отталкиванием? Зачем?
То есть он, Гольский, знал зачем. У антисемитской кампании, которая идет полным ходом, две задачи: отвести на евреев недовольство народом партийной номенклатурой и заодно обвинить Брежнева в прожидовстве. Андропов ищет повод свалить Брежнева, и, если бы Брежнев под давлением Запада остановил антисемитскую кампанию, Брежнева тут же обвинили бы в сговоре с сионистами. Но старик, видимо, понимал эту игру и в ловушку не попадался.
«Однако все это тактические, временные задачи!» – вдруг с тоской подумал Гольский. И если хорошенько поскрести любого из «специалистов по сионизму» – вплоть до самого Игунова! – то выяснится, что весь их антисемитизм держится на фрейдистском комплексе: у одного первая любовь была еврейкой, но отвергла его ради другого мальчика; у второго в розовом юношестве русская подружка ушла к еврею; у третьего мама имела еврея-любовника; а четвертый был двоечником в школе и до ненависти завидовал евреям-отличникам. С годами этот комплекс вырос, стал профессией и идеологией…
Но ведь «дары и избрание Божие неотменны»!
Чем же мы занимаемся?
Гольский вздохнул, оторвал руку от телефонной трубки, вышел из будки и по скользкому тротуару прошел к своей «Волге», сел к рулю. В машине было тепло, а на переднем сиденье справа от руля, уютно поджав к подбородку свои длинные ноги, сидела Валюша, секретарша генерала Кузмичева. Гольский хотя бы этим сквитался с Игуновым за его тыканье и барский тон. Тем паче это было нетрудно – за двадцать минут разгона еврейской демонстрации Игунов практически один выпил бутылку «Наполеона» и уснул за столом Кузмичева с бокалом в руке. Кузмичев – по долгу хозяина – остался стеречь его пробуждение, а Гольский, проходя через приемную генерала, предложил Валюте «подбросить» ее домой. Она коротким, но внимательным взглядом посмотрела ему в глаза и тут же стала обувать свои длинные ноги в высокие меховые сапожки.
Теперь эти сапожки с расстегнутой донизу молнией лежали на полу машины. Два месяца назад, до разговора с Анной в ресторане «Армения», Гольский был уверен, что он уже никогда не будет возить таких девочек в свою квартиру и постель. Но сейчас, когда с помощью простого эректора он вернулся к жизни (или это влюбленность в Анну вернула ему потенцию?) и когда очередная Валюша была на пути к его ложу, он почему-то опять, как прежде, ощутил в себе глухую и отчаянную пустоту. Господи, вдруг подумал он, да что я мучаюсь? Ведь это так просто и нормально бросить все, рвануть в Брест и встретить там Анну цветами, букетом роз. И сказать какие-то слова, и признаться в том, что влюбился, как мальчишка, и поехать с ней в Вену, в Рим, в Нью-Йорк и даже в Иерусалим! Господи, почему какие-то мальчишки-пограничники имеют право остановить его на границе? И по какому праву эти брежневы, романовы, андроповы и черненки поставили эти чертовы границы – с колючей проволокой, пахотной полосой и автоматчиками на каждом метре? Разве не дал нам Бог – каждому и персонально – всю землю, целиком? Так кто же и по какому праву отнял у него, Гольского, полмира? Почему он служит им, алкашам, которые не начинают рабочий день без стакана коньяка? Он – Гольский, российский дворянин!…
– Поехали, Роман Михайлович! – нетерпеливо сказала Валюта.
Гольский посмотрел на нее. Ее синие фарфоровые глаза не были замутнены ни одной мыслью, ее юные губы были приоткрыты в нетерпеливом предвкушении земных удовольствий, ее грудь упруго и молодо выпирала сосочками под блузкой, а ее длинные ноги были видны под распахнутой дубленкой до узких трусиков.
Гольский сглотнул сухой и горький ком в горле. Сейчас он привезет эту блядь в свою холостяцкую квартиру, напоит шампанским, разденет, заправит эректор и будет драть ее до утра, вздрючивая себя лошадиными дозами коньяка и тоски. А Анна будет складывать чемоданы, прощаться с друзьями и завтра в это время уже уедет на Запад. Навсегда. К какому-то жиду Раппопорту. И ничего тут не сделаешь, ни-че-го…
– Ну поехали, Рома… – снова капризно сказала юная дива.
– Н-да! – горько сказал Гольский больше самому себе, чем этой девочке. – Поехали!
Он включил «дворники» и тронул машину. «Волга» вошла в автомобильный поток, который двигался вверх по Горького, под арку огней с лозунгом «ПАРТИЯ – НАШ РУЛЕВОЙ!». Какое-то такси на полном ходу обошло и подрезало «Волгу» Гольского, швырнув ему на лобовое стекло комья снега и песка, которым в Москве старательно посыпают центральные улицы во время снегопадов. Обозлившись, Гольский тут же нажал педаль газа, чтобы догнать и тоже подрезать этого мерзавца, но за Большой Грузинской такси круто ушло вправо, под мост и повернуло к Белорусскому вокзалу.
Гольский выругался, расслабился и правой рукой взял Валюшу за коленку. И, не почувствовав от этого никакого возбуждения, вдруг подумал: «Но почему же Анна меня волнует? Может, она нерусская?»
Тем временем такси, которое так нагло обогнало Гольского под лозунгом «ПАРТИЯ – НАШ РУЛЕВОЙ!», вынырнуло из-под моста и тормознуло на привокзальной Белорусской площади.
– Белорусский! – сказал таксист, обернувшись к своим пассажирам. – Десятка с вас!
Борис Кацнельсон, не споря, заплатил шоферу десять рублей и сказал Наташе:
– Пошли, Натик…
Вдвоем они вытащили из машины четыре огромных чемодана Бориса и, надрываясь, понесли их в зал ожидания.
– Помочь? Рубчик за чемодан, – сказал им носильщик с тележкой.
– Не надо, – кивком головы отмахнулся Борис и опустил два своих чемодана возле свободной скамейки в глубине зала ожидания. Наталья подтащила сюда еще два.
До отхода брестского поезда было еще восемнадцать часов, и они сели на скамью, обнявшись и держа ногами свои чемоданы.
Глава 20
Кембриджский документ
…когда Хазарский каганат держал южнорусские степи под своим контролем… тогда впервые – и по русским былинам можно отчасти это проследить – возникло представление о еврее как о чем-то страшном, необыкновенно сильном, даже превосходящем по силе среднего и тем более русского человека. Любопытно, что, хотя это представление в истории никак не подтверждалось, тем не менее в русском сознании оно укрепилось, и средний русский человек уверен, что жиды сильнее его. На этом основано его мистическое отношение к евреям.
Александр ВоронельС первых же лет захвата фашистами власти в Германии сионисты стали «душой и телом» служить гитлеровским людоедам… На какие только подлые шаги не шли сионисты, выполняя многочисленные задания абвера! Многие выдавали себя жертвами гитлеровского режима, чтобы втереться в доверие представителей государств антигитлеровской коалиции и нейтральных стран, а затем добывать важную секретную информацию… В эти годы самые тесные контакты с гестапо, СД и абвером поддерживали такие известные лидеры международного сионизма, как Бен-Гурион, Леви Эшкол, Пинцоурс и многие другие… Программа нацистов полностью совпадала с планами международного сионистского концерна «Масад алия бет».
