Дэвид Митчелл - Облачный атлас
Нед’вольных не было, не. Мы, мирные жители Наветренной стороны, были уязвлены и телесно, ранами-жаждой-голодом, и духовно, теми убийствами, шо мы видели недавно, и тем будущим, шо видели п’ред собой. Ни семьи, ни свободы, ничего, кроме работы и боли, работы и боли, вплоть до самой смерти, и где тогда родятся вновь наши души? Я думал, доведется ли мне встретить Адама, аль же он уже умер, аль шо еще. Похожий на эльфа мальчик-Хауи начал тихонько хныкать, но он был всего-то девяти- аль десятлеткой, так шо никто не прош’пел, шоб он заткнулся, по правде сказать, он проливал слезы по каждому из нас, ей. Джонаса, скорее всего, поработят, и Сусси с Кэткин тож’, но как же горько было об этом думать, они, вишь, были оч’ миловидными де’очками. Хотя Ма, она-то женщина пожилая… Какой от нее Конам прок? Я не хотел думать о той женщине со скалкой в Хонокаа, к’торая столкнула меня в канаву, но никак не мог удержаться. Подошел Лайонз, сказал Бу-у! малышу, из-за чего тот захныкал сильнее. Лайонз рассмеялся, а п’том сдернул с меня башмаки Предвидящих. Он полюб’вался ими на своих собственных ногах. Не рыскать больш’ Закри-Коз’пасу по Мауна-Кеа, сказал этот иуда, стал’ быть, и это ему больш’ не понадобится, не.
Я ничего не сказал, но Лайонзу не понравилос’, ’ким образом я ничего не сказал, и он стал пинать меня по голове и в пах ногами, обутыми в мои собственные башмаки. Наверняка не знаю, но, кажется, он был вторым по старшинству после вождя, по крайности, никто не оспорил у него права на мои башмаки.
Наступила ночь, и Коны стали жарить на костре цыплят, и любой из нас обменял бы свою душу на каплю этого цыплячьего жира у себя на языке. Мы теперь замерзали, и, хоть Конам не хотелос’ слишком уж нас избивать-увечить до того, как мы будем выставлены на невольничьем рынке, им треб’валос’, шоб мы были ослаблены-надорваны, пот’му шо нас было десятеро, а их то’ко пятеро. Они открыли бочон’к спиртного и выпили, и еще выпили, и разорвали этих восхити’льно пахнувших цыплят, и выпили еще. Потом немного пошушукалис’ и обернулис’ на нас, потом одного из Конов послали к нам с горящей палкой в руке. Он п’очередно подносил ее к нашим лицам, а его соплеменники тем врем’нем каркали Ей! аль Не! В конце концов он развязал маленькие ноги мальчику-Хауи и поддерживал его, пока тот ковылял к костру. Там они его об’грели и дали ему цыплятины и выпивки. Мы, забытые рабы, терзаемые болью и голодом, а теперь еще и мозесами, налетевшими с пруда, отчаянно завид’вали маленькому Хауи, пока по кивку Лайонза они не сорвали с него портки и не принялись’, удерживая мальчика, долбить его в зад, а когда менялись, смазывали ему дыру салом жир-птицы.
Несчастного этого мальчика как раз оприходовал Лайонз, когда я услышал шо-то вроде кзззззз, и он прост’-таки ’прокинулся кверху килем. Четверо остальных разразилис’ хохотом, вишь, они уверены были, шо Лайонзу ударило в голову спиртное, но тут снова раздалос’ кззз-кззз, и две красные точки появилис’ между глаз другого Кона, к’торый тож’ упал замертво. Некий Кон, укутанный в плащ и со шлемом на г’лове, вышел на открытое пространство, держа в руках шо-то наподобие берцовой кости, к’торую наставлял на троих оставшихся наших захватчиков. Еще кззз, и повалился конюх Конов. Тогда вождь схватил свое копье и швырнул его в укрытого шлемом убийцу, к’торый бросился наземь и к’буто бы п’рекатился через поляну, так шо копье порвало его накидку, но не затронуло тела. Раздалос’ кзззЗЗЗззз, в тулове вождя появилас’ глубокая рана, и он к’буто бы расползся на две половинки. Сквозь мое потрясение просочилас’ надежда, но хрясть! — кнут последнего Кона охлестнул эту смертоносную берцовую кость, и хрясть! — быстро-резко, как по волшебству, стрелятель п’ренесся из рук избавителя в руки нашего поработителя. Теперь последний Кон наставлял оружие на нашего спасителя и подходил ближе, шоб не промахнуться, и я видел, как руки Кона надавили на крючок, и КЗЗЗ! У последнего Кона недоставало г’ловы, а хлебное дерево, стоявшее позади него, охватило шшшууу искристого пламени, потрескивавшего и шипевшего паром под дождем.
Его тело на протяжении такта постояло само по себе, к’буто бебень, учащийся ходить, потом… бу-бух! Вишь, он по ошибке принял раструб стрелятеля за его зад, и громовая вспышка снесла его собственную голову. Наш таинственный спаситель поднялся, осторожно потирая себе локти, сорвал с себя шлем и горестно уставился, нет, уже уставилас’, на пятерых мертвецов.
Слишком я стара для таких дел, мрачно-хмуро сказала Мероним.
Мы развязали остальных пленников и отдали их все припасы Конов, для нас самих у Мероним имелос’ доста’чно в седельных сумках ее коня, а этим вновь освобожденным рабам требовалос’ подкрепиться как мож’ основа’льнее. Все, шо мы взяли у пятерых мертвецов, это мои башмаки, снятые с ног Лайонза. На войне, наставляла м’я Мероним, в первую очередь надо побеспокоиться о своих башмаках, а о еде и всем прочем — лишь во вторую. Полный рассказ обо всем я услышал от своей спаси’льницы то’ко долгим тактом позже, в этих найденных нами развалинах Древних в поросшем кустарником бездорожье на Подветренной стороне Кохал, где мы разожгли небольшой костер.
Много времени рассказ ее не занял, не. Когда Коны напали на Хонокаа, Мероним не была на складе жителей Долин, не, она поднялас’ на городскую стену и рисовала море, пока горящая ’рбалетная стрела не выбила у нее из рук книгу для рисования. Она вернулас’ на склад Долин до того, как пали городские в’рота, но дядюшка Биз крикнул ей, шо я куда-то запропал, так шо она отправилас’ на поиски и после этого моих родичей больш’ не видела. Коня и шлем она забрала у какого-то вождя Конов, к’торый вторгся в один из п’реулков, шоб его никогда уже не покинуть. П’реодевшис’ Коном и воспользовавшис’ повсеместными бесчинствами, Мероним удалос’ выскользнуть из окровавленного-горящего города. Битвы не было, не, это, вишь, скорее была ’блава, и армия Сенатора сдалас’ раньше всех остальных. Сначала Мероним поскакала на север, в сторону Долин, но Коны во множестве собиралис’ вокруг Квиквихеле, шоб всеми своими полчищами обрушиться на Долины, поэт’му она повернула в глубь острова, придерживаяс’ тропы Ваймеа, однако на д’роге была часто расставлена стража, и она не сошла бы за Кона, если б ее задержали. Мероним п’вернула к югу, думая добраться до Хило, шоб узнать, остается ли он свободным. Но Сонми задержала ее на доста’чно долгий такт, шоб она успела увидеть громыхавшую мимо телегу, из к’торой торчала пара ног, и на этих ногах были башмаки Предвидящих, а она знала лишь одного человека с Наветренной стороны, к’торый носил такие башмаки. Она не стала пытаться освободить меня при свете дня, а один раз потеряла телегу из виду, пот’му шо огибала отряд всадников, и если бы не пьяные вопли Конов, забавлявшихся с маленьким Хауи, она могла бы не з’метить нас в темноте и проехать мимо. Какому же риску она себя подвергала, шоб спасти меня! Поч’му ты спряталас’, не отсиделась? — спросил я.
Шо за дурацкий вопрос, сказало в’ражение ее лица.
Ей, но шо нам теперь делать? Мои мысли ярилис’-пугалис’. Долины, наверное, разграблены и сожжены… и если Хило еще не пал, то скоро падет…
Моя подруга лишь обработала мои раны-ушибы какой-то мазью, п’ревязала их, затем поднесла к моим губам лечебный камешек и чашку с водой. Эт’, Закри, поможет привести в порядок твое тело. Теперь прекращай судить-рядить и давай-ка спи.
Негромкий мужской голос разбудил меня в этом протекавшем укрытии Древних, куда через дыры в окнах влетали опавшие листья. Боль чу’с’вовалас’ в дюжине мест, но уже была не такой острой. Утро выдалос’ бодрящим, по-подветренному бла’оуханным, но я вспомнил об ужасной новой поре, погружавшей во мглу Наветренную сторону, и, о, неслышно застонал из-за своего пробуждения. В против’положном углу комнаты Мероним г’ворила через свой оризон с тем суровым Предвидящим, к’торый застукал меня, когда я шарил в ее вещах. На протяжении такта я не отрывал от него вз’ляда, опять изумляяс’, вишь, краски оризоновых окон, они такие живые и яркие. Вскоре он заметил, шо я проснулся, и дал об этом знать кивком. Мероним тож’ обернулас’ и спросила, как я себя чу’с’вую.
Лучше, чем вчера. Я подошел ближе, шоб рассмотреть эту особую Смекалку. Суставы-кости у меня слегка постанывали. Мероним сказала, шо я уже видел этого Предвидящего, к’торого, как она сообщила, звали Дуофизит, и я подтвердил, шо помню его, пот’му шо он так сильно меня напугал. Предвидящий слушал нас из своего окна, и его засохшие, шо у скелета, черты смягчилис’ всего лишь на долю оттенка. Оч’ жаль, Закри, шо нам приходится знакомиться в столь мрачные времена, сказал Дуофизит, но я прошу тебя сопроводить Мероним по последнему маршруту, к Пальцу Иката. Знаешь его?
Ей, я его знал, это к северу от Последней Долины, по ту сторону моста через Пололу, длинная такая коса, тянущаяся на северо-восток. Шо, К’рабль бросает якорь для Мероним возле Пальца Иката?
