Вера Галактионова - Спящие от печали (сборник)
Вдруг наступил рассвет. Яркая розовая заря запылала в проёме домов. И в этом ярком сиянии появился бледный подросток, необычайно высокий и кривобокий.
Он прошёл мимо, в подъезд. Лунная Красавица хотела было встать и подняться к себе, но снова опустилась на скамью – бледный подросток выходил из подъезда.
Она принялась терпеливо ждать, когда он отдалится, обеспокоенная тем, что всё под нею давно намокло, что на скамье может остаться кровавое пятно. Подросток стоял перед нею в заре. И не уходил. И не отворачивал бледного перекошенного лица.
– Чего тебе надо! – хрипло прокричала Лунная Красавица. – Чего?
Он глядел перед собою без мысли и чувства.
– …Здесь живёшь? Здесь? Здесь? – принялся он спрашивать голосом пронзительным и тонким.
Лунная Красавица поморщилась и кивнула.
– Там нет никого! – сообщил он, будто процарапал скребком по стеклу. – Распишись! Ты! Передай! Срочная!
Телеграмма была ей…
Всё остальное происходило в пляске цветных пятен. Сначала Лунная Красавица тряслась в рейсовом автобусе по ужасным пыльным дорогам, с чемоданом, набитым запасными простынями, разодранными на четыре части – кровь так и не унималась. А за окном проносились рваные пятна леса, тусклые пятна полей, и мелкие пятна людей что-то спрашивали у неё и не получали ответа.
Затем она долго искала кого-то в доме матери. Но того человека не было ни в комнатах, ни в сенях, ни на веранде.
И наконец чёрное пятно прокричало, ей как глухой, материнским рыдающим голосом, что брат Лунной Красавицы – в райцентре, а мать расстроена, у неё гипертония, она даже не в силах привезти его оттуда, потому в райцентр, хочешь-не хочешь, надо отправляться Лунной Красавице, больше некому, просто другого выхода нет, а поскольку мать здесь, как бывшую начальницу, все глубоко уважают, совхоз ей дает машину, уазик дает – д а в н о п о р а е х а т ь!!!
И Лунная Красавица со своим клеёнчатым чемоданом тряслась несколько часов в кабине уазика. На полпути машина остановилась. Лунная Красавица сразу ушла с чемоданом в лесополосу и выбросила там в куст окровавленную четверть простыни, заменив её новой. Потом стояла на обочине дороги возле расплывчатого шофёра, ведущего разговор непонятно с кем, бывшим где-то поблизости, хотя поблизости никого больше не было.
Шофёр толковал про человека, которого забили в драке до смерти и труп которого нашли в кустах тотчас. Убийц уже задержали, говорил шофер, задержали и посадили, они во всём сознались. Лунная Красавица тоже слушала про человека и кивала на знойном сухом ветру.
И снова побежала перед стеклом дорога, серая, жаркая, нескончаемая. Однако и она закончилась в глухом дворе, перед кирпичным и низким моргом, вросшим в землю, когда день уже клонился к вечеру. Лунная Красавица выбралась из машины, забыв про чемодан. Она никуда не пошла из-за того, что всё продолжало раскачиваться перед нею – особенно сильно раскачивался некто одутловатый, в белом халате и прозрачном фартуке, зыбкий будто мираж.
Вдруг ещё кто-то, бородатый, растрёпанный как метла, выскочил из-под карагача, где спал до того в дырявой лиловой тени. Лунная Красавица рассматривала эту тень – она казалась ей проеденной молью.
Шофёр и бородатый тем временем втащили тело брата в фургон и положили на железный пол. Перед кабиной все как-то замялись – оказалось, что бородатый поедет тоже: никто не знал, кому идти к покойнику – в тёмный, без единого окошка, кузов на ночь глядя, а кому сесть в кабину с шофёром. Тогда шофёр и бородатый подхватили Лунную Красавицу под руки и куда-то потащили. Они отпустили её в райцентровской закусочной, насильно посадили, перепуганную, за стол и ели. А она выпила оказавшиеся перед ней два стакана с кислым яблочным компотом, с ужасом уставилась на мясо, а потом стала озираться по сторонам в тревоге и недоумении.
Они снова потащили её по незнакомой темнеющей улице. В проулке догорала половина солнца над голой горой. Лунная Красавица пыталась уйти в этот проулок, к светилу, пока оно ещё не скрылось, и вырывалась, и била шофёра по рукам. Но вдруг увидела перед собою фургон с приоткрытой дверцей – и сразу полезла во тьму, к мёртвому брату. Железная дверь клацнула и закрылась за нею наглухо на чугунный тяжёлый засов.
Там, в кромешной темноте, Лунная Красавица сидела на полу рядом с ногами брата. Тело его стало постукивать затылком, едва машина двинулась и набрала скорость. Но в закрытом фургоне, пахнущем формалином и смертью, она ясно видела перед собою его обезображенное вздутое лицо и толстые опухшие веки, хранящие последнюю роковую тайну, а всё остальное скрывала густая непроглядная чернота. И Лунная Красавица, видя лицо всё время, не удивлялась тому, хотя сидела к нему спиною.
Водитель гнал машину по скверной ночной дороге – путь был дальним. Фургон подбрасывало на выбоинах и на поворотах, тогда мёртвое тело вскидывалось, негнущуюся ледяную ногу наваливало всякий раз на ноги Лунной Красавицы. Она отодвигала мертвеца от себя и боролась с ним во тьме. А вскоре устала и окоченела. И словно растворилась в зловонной и душной железной могиле, мчащейся сквозь ночь по ухабам.
Только вдруг смолк шум двигателя. Дверца машины с лязгом отворилась. И она увидела в дверном проёме далёкие звёзды, похожие на светящиеся репьи – и с неба пахнуло небесной свежестью и полынью.
Бородатый и шофёр никак не могли решить, кого надо вытаскивать сначала – покойника или Лунную Красавицу; затёкшие ноги не подчинялись ей. Она так и сидела в фургоне, глядя на звёзды, – её мутило от свежести. А шофёр и бородатый ждали понапрасну, когда она всё же выйдет. Затем с размеренным певучим криком в дверной проём стала надвигаться мать. Позже она ворчливо доказывала, что Лунную Красавицу не следует нести вперёд ногами. И Лунную Красавицу уронили на землю. Но поднять не успели – её рвало желчью.
Дома она лежала в тишине – и то ли в блаженстве, то ли в беспамятстве. Пока мать не принялась трясти её за плечи. Она приподнимала Лунную Красавицу с постели и умоляла не спать в такую тяжелую минуту, а сказать лучше, сколько денег привезла Лунная Красавица на похороны, всё-таки он, хоть и пил, а был её сыном, сыном начальницы, и поминки теперь необходимо справить богатые, чтобы не стыдно было перед знатными людьми, которые все придут посочувствовать её горю, матери уже сшили панбархатное траурное платье, и это обошлось так дорого, ведь заказ был срочный, к тому же ей в её положении скупиться при расплате не пристало, а сколько расходов ещё впереди.
И от тряски и рыданий Лунная Красавица вспомнила, что шофёр – тот самый бывший мальчик, с которым она умела взбираться на полуразрушенную печь для обжига кирпича, величественную как древний храм, и, как храм, таинственную. Степной ветер завывал в тёмных колодцах печи – оттуда, из-под земли, сквозило гарью.
От своей бабушки-калмычки Лунная Красавица приезжала к матери на каникулы с коричневыми бантами в косах. Мальчик, ещё не выросший и не ставший шофёром, ловко скручивал тогда из газеты толстые цигарки, он набивал их сушеной листвой. Сидя на печи и болтая ногами, они курили под огромным небом, а внизу, по степи, бегал тот, что был теперь с бородой: считалось, будто он караулит, как бы из-за кирпичного завода не выскочил и не увидел их брат Лунной Красавицы, ставший уже в своём классе мелким комсомольским вождём. На самом же деле бородатый был толстым мальчиком – он не умел взбираться по отвесным высоким стенам, засовывая ноги в выбоины меж багровыми кирпичами.
Бородатому надоедало долго бегать внизу. Он уходил далеко от печи и начинал там плясать, и кривляться, и орать оттуда во всю глотку:
– А он тебя лю-у-убит! Он сам сказал! Лю-убит!..
Маленький шофёр прятал глаза от стыда, а потом шептал в самое ухо Лунной Красавице, хихикая нехорошо и натужно:
– И он мне говорил. Тоже тебя любит… Тхи-тхи.
Она сердилась, краснела и била шофёра, прежде чем спуститься по стене. Шофёр оставался на печи в одиночестве. Он швырял обломки кирпичей с высоты – они падали между насмешливым бородатым и насупившейся Лунной Красавицей, бредущими к посёлку порознь, под ярким солнцем, по мелким цветам, похожим на лиловую пшенку: вся степь тогда была подёрнута лиловой и сплошной радостной тенью…
Мать сказала, что Лунная Красавица бесчувственная. Чёрствая. Чёрствая. Как можно улыбаться, когда в доме горе? И, говоря так, тихо и устало плакала и больше уже не трясла её.
И была сутолока каких-то расплывчатых людей среди дня. Потом грянул во дворе оркестр, закричали женщины и все быстро и бестолково пошли.
Перед Лунной Красавицей тронулся с места маленький лопоухий музыкант с огромным барабаном на животе, похожий на ходячую улитку. Он семенил с трудом, потому что был значительно ниже барабана, и редко лупил в жёлтые бока двумя толстыми палками, обмотанными тряпьём, с большого замаха, спотыкаясь: бум… И за ним двинулась Лунная Красавица, стараясь попасть след в след, и спотыкалась тоже: бум…
