Алеся eprst2000 - Было такое...

2009/09/22

Волейболистка

Пользуясь незапланированными выходными, я пошла себя жалеть. Когда-нибудь этот проект закончится. У нас случается все, что не может случаться.

Например, я вызвала на площадку дублера по рукам. Нужно было доснять кадр к сцене, где герой берет из принтера листок бумаги. Сама сцена была снята давно, а сейчас требовалось сделать только крупный план: правая рука и листок. Нужно для монтажа, забыли сразу снять. Вызывать для съемки одной руки целого настоящего актера, который стоит, как самолет, нет смысла. Поэтому для таких деталей всегда берут дублеров.

Вот что может быть легче? Я специально дала задание ассистенту, чтобы нашли хорошие мужские руки и точно описала: не волосатые, с ровными пальцами, гладкой кожей и аккуратными розовыми ногтевыми пластинами. Вот как еще описывать? Готовим кадр, ставим свет, приходит на площадку тот самый дублер по рукам. Уже в костюме персонажа (край пиджака мог попасть в кадр), с нужными перстнями и часами (чтобы потом зрители не говорили, что в одном кадре есть перстни, а в другом нет) и даже в правильных ботинках (пусть они не в кадре, ну и что?). То есть полный фарш. Я на всякий случай прошу: «А покажите мне свои ручки». И дальше как в замедленной съемке этот человек разворачивает веер пальцев и я вижу, что один из них почти завязан в узел и даже практически отсутствует. То есть палец крайне деформирован. Изуродован. Поврежден. Искорежен. Как раз на правой руке. Все, как я просила. А у нас крупный план. Ну, конечно же, это не катастрофа, нет. Это — просто пиздец! Потому что идет съемка, потому что нет времени искать кого-то, потому что режиссер спросит меня «Алеся, какого хуя?», потому что он меня всегда так спрашивает.

Если бы я попросила когда-нибудь найти для крупного плана руку человека с пальцем, завязанным в узел, то мне бы сказали: «Алеееся, ну где мы такого найдем?» А тут сам пришел. На тебе, бери.

Я звоню ассистенту и как бы спрашиваю: «Это злая ирония?» А он молчит, а потом говорит: «Алеся. Ну всего же одного пальца нет». Это как если бы вы пришли в детсад забирать сына, а вам выводят девочку. Вы говорите: «Так, стоп. У меня же сын, мальчик!» А вам отвечают: «Нуу… какая разница? Девочка тоже ребенок». А вы говорите: «Это злая ирония?» А вам отвечают: «Послушайте. Она тоже ест и играет, как и все дети. Не выебывайтесь». И одновременно вы чувствуете несправедливость, офигение, непонимание происходящего и желание разорвать на куски.

Или надо было снять кадр, как герой стоит и треплет в зубах кошку. Естественно, настоящее животное нельзя трепать зубами, поэтому реквизитора попросили сделать чучело кота. Он приносит рысь. Ну то есть попросили чучело кота, а он приносит рысь. Я как бы спрашиваю: «Это злая ирония?» А он говорит: «Понимаешь, была шкурка рыси. Нам ее жалко стало портить и резать под кота, поэтому — вот. Но это же небольшая рысь, Алеся». То есть в самом начале сцены герой появляется с кошкой, ее видно крупным планом. Она ходит туда-сюда и все зрители видят — это кошка и без вариантов. А потом раз — и рысь. Ну вот такое кино.

А потом нам надо было снять, как бросают с моста человека. Живого человека бросать с моста тоже можно, но если план общий, то достаточно бросить чучело в костюме героя. И нам приносят чучело. Режиссер смотрит на него и говорит: «А чью шкурку им жалко было испортить в этот раз? Гигантского баскетболиста?»

А потом мы вышли на смену и начали готовиться к съемке. Приехали милиционеры и сказали, что им плевать на все официальные разрешения, потому что сейчас по этой дороге поедет Уго Чавес, президент Венесуэлы, который посетил Москву с дружественным визитом. А по технике безопасности нельзя зажигать световые приборы, если кто-то такой едет. И восемьдесят человек группы ходили полночи и ждали, когда проедет президент. А потом стало понятно, что все равно уже не успеем снять и смену отменили. Вероятность, что именно по этой дороге и именно в нашу смену, и именно сегодня проедет именно президент настолько мала, что так не бывает. Но так было.

А потом каскадер, который дублировал главного героя в трюковых съемках, прыгал с моста. Запутал руку в страховочных тросах и сорвал себе фалангу пальца. Осталась торчать только косточка, а остальное наполнение пальца слетело, как наперсток. А потом вместо пострадавшего каскадера, которого увезли на скорой, срочно пришел другой. И оказалось, что у того другого нет ровно той же самой фаланги на точно таком же пальце. Давно уже нет, так получилось. А у нас (ну естественно) укрупнение на эту руку.

А еще у нас был запланирован один эпизод. Мы видим, что один человек (мужчина) сидит к нам спиной и по движению его руки понятно, что он занимается онанизмом. Никаких деталей не показываем, но всем понятно, что он шалит, назовем это так. В качестве актерской задачи звучит не очень по Станиславскому, но в контексте общего сюжета смешно и не пошло, честно говорю. Такая вот эпизодическая роль: онанист. По сценарию это должен был быть не совсем русский мужчина, а очень даже восточный. Ассистент по актерам (привет тебе, блять) сказал, что вот вам фотографии актеров, которые согласны на такую специфическую роль. Режиссер выбрал актера и утвердил. А потом оказалось, что ассистент не объяснил актеру, какая это роль. И выбранный человек отказался. Режиссер спрашивает «Алеся, какого хуя?», потому что он меня всегда так спрашивает. И вот вечер, завтра съемка, у нас нет актера. А перенести съемку нельзя, такие обстоятельства. И всю ночь вместе со всеми знакомыми кастинг-директорами я искала человека, который согласился бы онанировать в кадре. Актеры либо сразу бросали трубку, либо крутили пальцем у виска: «Вы в своем уме? Это стыд! Мы же восточные мужчины!» Плюс ко всему оказалось, что сейчас рамадан, а в рамадан они не онанируют. Через каждые десять минут мне звонил ассистент по актерам и торжественным голосом сообщал: «Алеся! Я нашел тебе онаниста!» Потом он присылал фотографию, а режиссер говорил: «Ну, нет. Это хуев дрочер, а не онанист». Понять вот эту тонкую грань между хуевым дрочером и милым сердцу онанистом очень сложно. Я никогда в жизни не умоляла стольких мужчин заниматься онанизмом. Вспоминала суть актерской профессии, рассуждала о разноплановости ролей и черт еще знает, что несла. А когда его нашла (а я его нашла), то никогда бы раньше не подумала, что буду так рада согласию мужчины подрочить в моем присутствии. А еще когда он согласился, то начала уговаривать его сделать это подешевле, потому что если бы продюсер услышал, сколько стоит нынче дрочить, то он бы спросил «Алеся, какого хуя?», потому что этот вопрос был бы очень даже в контексте ситуации.

А один раз мы перенесли смену и я забыла предупредить об этом одного актера. И вот иду по улице, завтра смена и вдруг меня прошивает насквозь вот эта мысль: Я ЗАБЫЛА. Пропустила! Не подумала! Нет мне прощения. Я самый плохой человек в мире! Смены без этого актера быть не может. И я делаю предсмертный звонок ассистенту, чтобы он узнал занятость этого актера и любыми путями вызывал его на площадку, заворачиваю в первое попавшееся кафе и сразу прошу бокал вина. Нет, два. Три. И водки. Три, нет, четыре! И уже представляю все эти вопросы про хуй, вижу, как вокруг меня режиссер очерчивает белый круг и бьет головой об съемочную площадку.

А еще у нас по сюжету герои должны быть в определенный момент покрыты с ног до головы гамном. Начали думать, кто сделает нам гамна? Думали, думали… Пока думали, то костюмеры сочинили рецепт: берется геркулес и какао. Все это разводится с водой и получается так, что не отличишь от настоящего. Нам привозили посмотреть, руку туда запускаешь, а эта какаша теплая до правдоподобной жути, чтобы актерам для кожи было приятно. Замдиректора Аня тут же всех успокоила и сказала, что это прекрасная маска для цвета лица, практически спа и каждая уважающая себя девушка делает эту маску, потому что питательно и полезно. Начали искать, кто будет изготавливать гамно для съемок в больших количествах. Думаем про это, разговариваем. Начинаем сваливать ответственность на костюмеров, мол, кто придумал гамно, тот и делай! Костюмеры отказываются делать гамно в таких количествах и клянутся отдать тайну пропорций какаши всякому, кто согласится. И в этом шуме и гаме, бесконечных звонках, вдруг слышу, что директор съемочной группы звонит нашей буфетчице Ларисе, которая привозит обеды на площадку. Она совершенно ни о чем не подозревая берет трубку. Потому что звонит директор картины и наверняка хочет поговорить о еде на предстоящей съемке, потому что о чем с ней еще разговаривать, она же буфетчица. Ну не гамна же он попросит привезти! Надо сказать, что Лариса очень щепетильно относится к качеству питания и следит, чтобы всем понравилось. А директор говорит: «Привет, Ларис! Как дела? Слушай, у меня к тебе просьба. А не могла бы ты сварить нам на смену просто пять ведер гамна?» И Лариса сначала растерялась, наверное, я не помню, потому что представила ее лицо и меня было не успокоить целый день.