Тони Парсонс - Моя любимая жена
Билл шел под проливным дождем и не чувствовал его. Мокрое лицо, мокрый костюм, мокрые ботинки — ему было все равно. Подумаешь, какой-то дождь! Что ему этот дождь, если мысленно Билл видел Цзинь-Цзинь в объятиях ее нового любовника? Мысленная картина была гораздо реальнее дождя.
Он находился в одной комнате с ними. Он слышал ее слова, чувствовал ее запах. Он видел ее лицо, ноги, слышал вздохи и стоны. Он видел даже маленький шрам на ее левой груди. Ее длинные тонкие руки обнимали шею нового мужчины.
«Замечательно, — думал Билл. — Великолепно! Так и должно быть. Пусть теперь он, в случае чего, везет тебя в госпиталь. Пусть снимает тебе квартиру. Пусть выворачивает свою жизнь наизнанку и губит дорогих ему людей. Пусть слушает твои лживые речи. И пусть теперь у него сердце разрывается пополам».
Билл шагал, сам не зная куда. Дождь хлестал ему в глаза, мешая смотреть.
«Теперь ты принадлежишь ему. Теперь он может трахать тебя сутки напролет, потому что ты принадлежишь ему».
Глава 28
Дождь заливал двор «Райского квартала». Билл стоял у окна, слушая шум воды. Плеск воды доносился и сзади, из ванной, где ама купала Холли. В спальне Бекка говорила по мобильному телефону. Она ходила взад-вперед, ее голос приближался и удалялся, но все равно Билл не мог разобрать ни слова. Возможно, жена говорила со своим отцом. Возможно, не с отцом. Многое в их жизни теперь потеряло определенность.
Ключи. У него остались вторые ключи от квартиры Цзинь-Цзинь. Они не давали Биллу покоя. Ему казалось, что в кармане лежит гиря. Он достал футляр с ключами, повертел в руках и снова убрал. Может, выбросить их, и дело с концом? Билл тут же отверг эту мысль. Можно поступить иначе: положить ключи в конверт и отдать швейцару в ее подъезде. Но такой поступок граничил с трусостью. Цзинь-Цзинь много значила в его жизни, чтобы вот так, малодушно, избавиться от ключей. Существовал и вполне пристойный вариант: передать ключи ее подругам, сказав, что забыл это сделать в прошлый раз. Однако Биллу не хотелось показывать им свое состояние.
Билл понял, что надо сделать. Проще и яснее не придумаешь: нужно отдать ключи ей в руки. Отдать, тем самым окончательно освободив и ее, и себя.
Бекка удивилась, когда Билл вошел в спальню с дорожной сумкой. Она сидела на постели, по-прежнему держа в руке мобильник, но разговор уже окончился.
— Мне нужно ненадолго уехать, — сообщил Билл.
Он стал выдвигать ящики комода и бросать в сумку вещи: смену нижнего белья, носки, еще одну рубашку. Туда же отправился его набор для бритья и британский паспорт. Вот и все. Путешествие будет недолгим, день, от силы два.
— Уехать? — переспросила Бекка. — И куда же?
— В Чанчунь. Это на севере.
— Я знаю, где находится этот вонючий Чанчунь.
Бекка встала. Скрестив руки на груди, она наблюдала за сборами мужа.
— Ты не можешь лететь в такое время! — сказала она.
— Аэропорт открыт. — Билл застегнул молнию и поставил сумку на кровать. — И потом, я лечу не на юг, а на север.
— Пап, посмотри! — потребовала вбежавшая в спальню Холли.
На ней была спальная пижамка. Влажные волосы болтались сосульками, но дочь это ничуть не смущало. В руках Холли держала рисунок, изображавший красную панду. За ней в спальню вошла и ама, с феном для волос в руке.
— Какой красивый рисунок, — похвалил Билл.
Билл поднял дочку и поцеловал, затем вновь повернулся к Бекке.
— На севере тайфунов не бывает. Они дотуда не достают. Я ненадолго. Думаю, за один день обернусь.
Он еще раз поцеловал Холли, и та, довольная, убежала. Бекка дождалась, пока уйдет ама Дорис.
— Ты никуда не поедешь, — спокойно, но твердо сказала жена.
Она раскрыла сумку и принялась вытаскивать оттуда все, недавно уложенное мужем.
— Только один день. — Билл протянул к ней руку. Бекка отстранилась. — Бекки, ну пожалуйста.
— Нет. Я не хочу, чтобы ты уезжал. Не хочу, чтобы ты снова виделся с этой шлюхой из Третьего мира и что-то там ей объяснял или… не знаю, какую еще авантюру ты задумал.
Бекка перевернула сумку и вытряхнула остатки содержимого. Билл начал второй раунд сборов.
— Мне очень жаль, — сказал он.
— А тебе всегда жаль! — Бекка не сдержалась и ударила его кулаком в грудь. — У нас когда-нибудь здесь будет нормальная семейная жизнь? Я хочу, чтобы ты перед сном читал Холли книжки. Чтобы рисовал с ней картинки. Я хочу, чтобы сегодня ты спал со мной. Билл, я хочу, чтобы у нас с тобой были нормальные отношения, как у мужа с женой. Либо — вообще никаких. А урывками — мне не надо. Понимаешь?
— Мне нужно сделать последний шаг.
— Зачем?
— Потому что все кончилось.
Бекка наградила его презрительной улыбкой.
— И ты искренне думаешь, что застанешь нас, когда вернешься?
Она махнула рукой. Жест жены, уставшей от выкрутасов и вранья мужа. Жест, означавший: «Проваливай, куда хочешь».
Самолет начал снижение. Внизу торчали черные конусы холмов, похожие на дьявольские копии зеленых известняковых утесов Гуйлиня. Вскоре оказалось, что это вовсе не горы. Гор в виде правильных конусов не существует нигде, даже в окрестностях Чанчуня. Это были гигантские шлаковые отвалы, на склонах которых копошились крошечные фигурки людей. Они искали среди шлака куски угля.
Потом черные конусы остались позади. Самолет плыл среди белых облаков, но и они не имели ничего общего с настоящими облаками. Это был дым еще действующих сталелитейных заводов. Рядом с ними стояли заброшенные фабрики, окруженные взрытой мертвой землей. Биллу вспомнился какой-то сюрреалистический фильм, где герой долго метался по пустым цехам завода, ища кого-то и натыкаясь лишь на груды ржавого металла.
Самолет достиг аэропорта и со скрежетом покатился по серой бетонной дорожке. Ключи по-прежнему оттягивали Биллу карман. Поскорее отдать их, вернуться в аэропорт и первым же рейсом улететь обратно в Шанхай.
Билл стоял возле серой бетонной коробки и глядел на окна. Когда-то в них горели красные фонарики. Сейчас окна были пусты. Над домом висело такое же серое небо. Солнце пряталось за облаками, но зато в Чанчуне не шел дождь. Дожди остались далеко на юге.
Билл поднялся по знакомой грязной лестнице, мысленно готовясь увидеть лицо Цзинь-Цзинь и передать ей ключи. Возможно, он увидит и Брэда, но это уже не имело значения.
Дверь открыла ее мать. Узнав Билла, женщина расплылась в улыбке. Билл вошел и сразу же понял: Цзинь-Цзинь здесь нет.
Ее мать хлопотала вокруг него. Она подала чай и о чем-то тараторила на мандаринском диалекте, перемежая родной язык редкими английскими словами.
— Отец… болеть… Гуанси.
— Гуанси? — переспросил Билл.
Но ведь это на юге. На другом конце страны! Билл поднес чашку ко рту и обжег губы. Значит, Цзинь-Цзинь сейчас там, где череда зеленых известняковых гор тянется до самого Вьетнама. Там, где они когда-то смотрели на рыбаков с бакланами. Там, где они навещали ее отца, которому Билл дал тогда денег, а Цзинь-Цзинь печально вздохнула и отвернулась.
— Гуанси! — повторила ее мать. — Гуанси!
Пожилая китаянка принесла газету. На первой странице находилась большая карта Китая, отражавшая разгул природной стихии. Билл не знал ни одного иероглифа, но он все понял. Крупный заголовок состоял из цифр: двойки и семи нулей. Двадцать миллионов — число эвакуированных из районов бедствия.
Чжэцзян, Фуцзянь, Цзянси, Хунань, Гуандун, Гуанси. Тайфуны не обошли ни одного уголка на востоке и юге страны. Такое не укладывалось в голове. Под властью стихии оказалась территория, своей площадью превосходящая Западную Европу.
Скрюченным пальцем китаянка ткнула в нижний край карты. Она засмеялась. Но Билл знал этот странный китайский способ реагировать на несчастья. На самом деле мать Цзинь-Цзинь была сильно напугана.
— Здесь! Здесь!
Ее дочь находилась на другом конце страны. Там, где хлестали дожди, дули ветры и разлившиеся реки сносили все на своем пути. Гуанси, куда Цзинь-Цзинь отправилась к больному отцу. Хорошо, что хоть не одна.
Там сейчас не было ни одного клочка сухой земли.
Мать Цзинь-Цзинь опять улыбнулась, обнажив коричневые от чая зубы. Билла всегда бесила эта китайская привычка говорить о несчастьях с улыбкой и посмеиваясь. Но теперь он понял. Свою боль они обертывали улыбкой. Смех перед лицом беды был сродни повязке на ране. Билл дотронулся до руки китаянки и кивнул. Да, они прятали боль за улыбкой. Так поступала мать Цзинь-Цзинь. Так поступали все китайцы.
Наконец он это понял.
Прямых рейсов на Гуйлинь не было.
Из Чанчуня Билл полетел в Сиань, а оттуда — в Чунцин. Там ему пришлось заночевать в битком набитом здании аэровокзала. Его окружали туристы, у которых сорвались круизы по Янцзы. Другие туристы ждали рейсов на Пекин, а те несколько раз откладывались. Наконец усталость сморила Билла. Положив под голову сумку, он заснул. Проснувшись, он увидел напротив себя двух старух. В них не было ничего примечательного, кроме крошечных ступней. Билл отвел глаза, однако любопытство пересилило приличия.
