Тауфик аль-Хаким - Избранное
Начальник уголовного отдела вручил мне еще маленький пакет, на котором красными чернилами было написано «секретно». «Выговор от генерального следователя», — подумал я, вскрывая его. В пакете оказалось анонимное письмо генеральному следователю, пересланное мне из Каира. Я внимательно прочел его, и оно сразу же завладело моим вниманием. Перечитав его еще раз, я задумался. Письмо гласило:
«Господин генеральный следователь Египта!
Доводим до Вашего сведения, что жена Камар ад-Дауля Альвана, который подвергался нападению и находится сейчас в государственной больнице, была задушена два года тому назад. Санитарный цирюльник[99] скрыл это дело, получив взятку, и женщину похоронили без ведома властей. Спросите у ее мужа Альвана и у ее сестры — девушки Рим, кто ее задушил. Причины преступления известны. Вы узнаете их, если лично займетесь расследованием. Тогда Вы раскроете важные тайны и накажете злодеев по заслугам. Вы восстановите справедливость, а справедливость — основа государства. Великий и всемогущий Аллах сказал: «Когда вы судите людей, судите справедливо». Великий Аллах сказал правду!
Доброжелатель».17 октября…
Мысли мои еще долго были заняты этим письмом. Кто мог его послать? Судя по стилю, его автор какой-нибудь неудачливый азгариот[100]. Изречение из Корана и подпись, несомненно, принадлежали одному из тех недоучек, которые, имея кое-какое образование, пользуются полным невежеством и безграмотностью феллахов и живут тем, что составляют за плату письма, сея раздоры между людьми. Но такое письмо необходимо проверить. Если жена Камар ад-Дауля была задушена, то дело идет о двойном преступлении. Теперь даже не важно, кто автор анонимного письма, важно удостовериться в правильности такого обвинения. Надо вскрыть могилу, извлечь труп этой женщины и провести медицинскую экспертизу. Обдумывая все это, я совсем упустил из виду, какую опасность представляло для Рим это письмо.
Все выяснит осмотр трупа. Я отправил телеграмму медицинскому эксперту, предпринял все необходимые меры для вскрытия могилы и ее охраны. Еще раз перечитав письмо, я позвонил в управление маркеза, чтобы рассказать о нем мамуру. Мне ответили, что он выехал на важное заседание, созванное самим мудиром[101]. Вскоре ко мне явился помощник мамура и спросил:
— Бек, вы, конечно, читали вечерние газеты?
— Нет, не читал.
— В стране правительственный кризис.
Тогда я догадался, какое может быть у мудира совещание, и понял, что с этого момента местные власти ничем другим заниматься не будут. Теперь для них важно только узнать что-нибудь о настроениях нового кабинета, чтобы успеть вовремя перестроиться. Так они поступали всякий раз, когда в стране формировался новый кабинет. Сторонники старого кабинета ходили подавленные, а на лицах приверженцев новых властей сияла радостная улыбка. Я ничем не выразил своего отношения к сообщению помощника. Сколько бы ни менялось кабинетов и властей, мне не следует говорить о политике. Ведь я представитель правосудия, а закон есть закон при любом правительстве. Я спокойно посмотрел на помощника:
— Надеюсь, вы поедете с нами вместо мамура?
— Обстоятельства не позволяют мне оставить маркез. Но в управлении есть инспектор. Вы, бек, можете располагать им.
Отпустив помощника, я велел вызвать машину и стал ждать медицинского эксперта. Он уже получил мою телеграмму и сообщил по телефону, что выезжает. Вошел Абд аль-Максуд-эфенди, указал рукой на календарь, висевший на стене, и напомнил, что подошел срок ревизии тюрьмы маркеза. На следственном отделе лежит обязанность не менее двух раз в месяц производить неожиданную ревизию тюрьмы. Я велел ему напомнить мне об этом в другой раз. Он уже собрался уходить, но не сделал и двух шагов, как вернулся и подмигнул мне:
— Сформирован новый кабинет, и ходят слухи, что он намерен провести новые выборы на местах.
— Ну и что же?
— Следовательно… нужно произвести ревизию, пока не наполнится тюрьма…
Я не проронил ни слова, притворившись, что очень занят изучением бумаг. Видя, что я молчу, начальник уголовного отдела помедлил немного и нехотя направился к двери. Ясно, он пришел не только по своей воле! Я окликнул его и насмешливо спросил:
— Секретарь следственного отдела округа говорил с тобой по телефону?
Он быстро ответил:
— Конечно. Тюремные книги приведены в порядок и готовы. Протокол ревизии написан. Все закончено. Вам остается только поставить свою подпись… Не пройдет и четверти часа, как мы покончим с этой ревизией.
Я посмотрел на него исподлобья.
— Прекрасно. Значит, Абд аль-Максуд-эфенди полагает, что неожиданная ревизия будет произведена правильно?
Он слегка смутился, но ответил:
— Моя цель обеспечить, с одной стороны, ваше спокойствие, бек, а с другой — не поставить маркез в затруднительное положение при настоящих обстоятельствах.
— Хорошо, хорошо, — поспешно перебил я, услышав стук в дверь.
На пороге появился медицинский эксперт с маленьким саквояжем и попросил разрешения войти. Я встал и, поздоровавшись, провел его в кабинет. За чашкой кофе мы завели разговор на общие темы. Он кратко повторил мне то, что я уже слышал от Абд аль-Максуд-эфенди: новое правительство у власти и готовится к выборам. Не зная настроений собеседника, никто из нас не выразил своего отношения к событиям, и мы сразу перешли к делу. Я коротко рассказал эксперту обстоятельства происшествия, и мы решили поспешить на кладбище.
Автомобиль привез нас к отдаленному от города месту в поле, где под сенью двух-трех пальм виднелись глиняные и кирпичные могилы с черными надгробными камнями, напоминавшими головы ифритов[102]. Мы вышли из машины. Ее шум разбудил сторожей. Один из них спрыгнул с возвышения, устроенного на могиле подобно паланкину на верблюде, другие повскакали с разостланной перед могилой циновки, словно обезьяны. Я спросил, где полицейский инспектор. Мне указали на проселочную дорогу, по которой на сером коне важно подъезжал к нам молодой человек в военном мундире.
Мы приступили к работе. Могильщику велели вскрыть могилу, и он немедленно пустил в ход лом и топор. Медицинский эксперт спросил меня, вызвали ли мы кого-нибудь из родных умершей, кто бы мог опознать труп женщины или ее саван. Я ответил, что из родственников покойной мы не знаем никого, кроме сбежавшей из-под охраны ее сестры. Он предложил послать инспектора в деревню за кем-нибудь из женщин, соседок покойной, присутствовавших при ее омовении или на похоронах. Инспектор немедленно отправился исполнять поручение. А тем временем могильщик изо всех сил стучал и ломал, пока не проделал в стене склепа огромную брешь. Затем, отступив назад, он стал оправдываться.
— Прошу прощения, я ошибся, вход с другой стороны.
Забрав свои инструменты, он перешел на другую сторону склепа и вновь принялся колотить и долбить. Эксперт закричал ему:
— Эх ты, человек, гробница Тутанхамона[103] тебе здесь, что ли? Не знаешь, где вход, а еще районный могильщик!
— Да ведь могила-то старая, господин доктор!
Могильщик не ударил и двух раз, как вход открылся. Он вполз в могилу, потом вылез из нее, неся что-то завернутое в бесцветную материю. От ветхости материя рвалась в его руках.
— Посмотрите, женщина ли это, прошу прощения, — сказал он, положив останки перед нами.
Эксперт приподнял материю, посмотрел на гнилые кости и сказал могильщику:
— Тащи назад, осел. Это мужчина.
— Мужчина?
Могильщик подхватил труп, скрылся с ним в склепе и вынес другой. Взглянув на него, эксперт нашел, что это тоже труп мужчины. Могильщик продолжал таскать нам подряд все трупы, попадавшиеся ему под руки, и все они оказывались мужчинами. Наконец, потеряв терпение, он завопил:
— О люди! Куда же делись женщины!
Эксперт спокойно ответил:
— Короче говоря, ваша милость опять ошиблась. Это не тот склеп.
Взглянув на соседний склеп, он велел могильщику открыть его.
Забрав свои инструменты, могильщик подошел к нему, а сторожа стали стаскивать свои пожитки с первого склепа, перешептываясь:
— Видно, мы ошиблись!
Открыли второй склеп, и могильщик скрылся в нем. На дороге показался инспектор с женщиной. Ее лицо было закрыто черным покрывалом. Она голосила:
— О ты, что была светочем квартала!
— Закрой рот, тетка! — прикрикнул на нее инспектор, и она умолкла.
Эксперт подошел к женщине и начал ее расспрашивать. Оказалось, что это соседка покойницы, обмывавшая ее.
— Послушай, бабушка, покойницу при тебе завертывали в саван?
Женщина вздохнула и сказала:
— При мне, господин мой, и пусть такое горе минует тебя. И я голосила, и я била себя по лицу.
