Эрик Хансен - Титаник. Псалом в конце пути
В сумерках окна следили за ней.
Слуга отвел их в ту часть парка за замком, куда посторонних не пускали. Графиня с детьми должна была смотреть представление, сидя на террасе.
Петронио было не по себе. Они установили сцену, приготовили все, что требовалось, зажгли фонари. За спиной у него раскинулся парк, большой и пустынный, а впереди вздымался замок, в окнах которого почти не было света.
— Что, поджилки трясутся? — спросил синьор Джакомо.
— Да, немного, — ответил Петронио. — Тут всего шесть стульев. Значит, публики будет мало.
— Зато денег не меньше, чем всегда, — вмешался Роберто, третий артист.
— Надо сыграть получше, — сказал Джакомо. — Они люди состоятельные. Если все пройдет хорошо, мы сможем пораньше вернуться в Рим. Джулия будет рада.
Петронио промолчал и занялся марионетками. Ему не хватало детей, которые перед представлением обычно стояли рядом и с любопытством смотрели, как у них на глазах возникает театр. Не хватало их смеха и нетерпеливых вопросов.
В восемь часов появилась графиня с близнецами, гувернантка и еще два человека с надменными физиономиями — очевидно, это были секретари графини.
Франческа дель Ветро приветствовала трех артистов. Она оказалась высокой, немного сутулой темно-русой женщиной с острым лицом и маленькими руками.
— Дети вам очень рады, — сказала она кланявшемуся синьору Джакомо. — Спасибо, что вы согласились приехать к нам.
— Благодарю вас, ваше высочество, — сказал Джакомо и поклонился еще ниже.
Дети были весьма нарядные. На мальчике была форма вроде матросской. На девочке — белое платье. Они вежливо поздоровались с артистами.
Потом публика расселась, а артисты скрылись за сценой.
Можно было начинать представление.
Одно дело играть на площади, заполненной веселыми людьми, которые глотнули вина и начали смеяться еще до того, как открылся занавес. На тесной, уютной площади публика становится как бы единым целым, люди смеются друг над другом не меньше, чем над тем, что происходит на сцене. Площадь — хорошее, доброе место. Голоса, отражаемые стенами домов, слышны всюду. Публика принимает участие в представлении, дети заговаривают с куклами, взрослые что-то объясняют детям.
И совсем другое дело играть, когда у тебя за спиной большой темный парк, впереди — мрачный замок, а вся публика — шесть мраморных статуй, застывших на изящных стульях в стиле рококо на пустой террасе.
Уже в середине первого скетча Петронио заметил, что дело не ладится. Остальные двое тоже это заметили. Публика молчала. Артисты играли в пустоте, и это было страшно. Петронио посмотрел через щелку, чтобы узнать, сидят ли еще зрители на террасе. Может, они заснули? Представление продолжалось, неинтересное, неживое, артисты это чувствовали, но изо всех сил старались довести его до конца. И хотя вечер был теплый, вокруг них царил холод.
Графиня тоже была разочарована. Она вспомнила ту давнюю ярмарку и тех марионеток. Как она тогда смеялась! Теперь же это был самый обычный вечер у нее на террасе. Театр был маленький и потрепанный, голоса у артистов слабые, хотя за сценой они кричали во все горло. Она узнала голос синьора Джакомо и, вдобавок ко всему, отчетливо видела нити, с помощью которых водили кукол. Иллюзии не получилось. Один раз нога куклы повисла в воздухе и никак не опускалась, в конце концов сверху протянулась рука и прекратила мучения марионетки, а громкий голос попытался рассмешить зрителей, возвестив, что рука Господня вмешивается в самых неожиданных случаях. Шутка свидетельствовала о дурном вкусе.
Графиня взглянула на детей. Может, им?.. Нет. Мария зевала. Кристиано разглядывал свои коленки и лишь изредка для приличия посматривал на сцену. Гувернантка и два секретаря многозначительно переглядывались.
Графиня вдруг рассердилась. И как ей взбрело в голову пригласить сюда кукольный театр! Светлую радость, делавшую этот день непохожим на другие, точно ветром сдуло. Остались только боль и пустота.
Пьеска окончилась. Дети вежливо поаплодировали.
Это они знают, думал Петронио за сценой. Знают, что нужно аплодировать. Наверное, их уже водили в театр.
— Что будем делать, хозяин? — шепотом спросил Петронио.
Джакомо пожал плечами.
— Не знаю, — тоже шепотом ответил он. — Играешь все равно как перед глухой стеной. — По его лицу было видно, что ему хотелось бы на этом закончить выступление.
Но Петронио вдруг осенило.
— Комедия успеха не имела, — сказал он. — Думаю, пьесы вообще не в их духе. А что если показать танцевальный номер?
— Мы уже целый год с ним не выступали, — усомнился Джакомо.
— Будем импровизировать, — решительно заявил Петронио. — Я выйду со скрипкой и буду играть перед сценой. Ну а уж вы тут постарайтесь. А то, боюсь, денег нам не видать как своих ушей.
Джакомо мрачно кивнул. Роберто нырнул в повозку за двумя танцующими марионетками. Петронио взял скрипку и стал перед повозкой. Но он думал не о деньгах. Ему хотелось вдохнуть немного жизни в эту публику — неудача задела его честь.
— Дамы и господа, — сказал он. — Как видите, я держу в руках скрипку. — Он подошел поближе к публике; надменные секретари углубились в беседу и даже не заметили его, но Петронио обращался прежде всего к детям — их худенькие личики белели в темноте, и на них было написано, что детям хотелось бы поскорее вернуться домой. — Это волшебная скрипка, — продолжал Петронио, плохо представляя себе, что говорить дальше. — Я купил ее у восточного мудреца, которого однажды встретил в Чивитавеккья; хотя, по правде сказать, он не был таким уж мудрым, потому что продал мне скрипку за гроши… Вид у скрипки самый обыкновенный, но она волшебная: в ней живет дух. Когда я вожу смычком по струнам, дух просыпается. Звуки скрипки могут вдохнуть жизнь в мертвые вещи. Например, в кукол. Вот посмотрите…
Петронио надеялся, что его товарищи за сценой успели подготовиться и слышали его слова. Он осторожно прикоснулся смычком к струнам.
Занавес поднялся. На сцене лежали два бесформенных комочка. Петронио извлек из скрипки один звук. Потом еще один и еще. Робкий, тихий, молящий. Наклонился к детям. Марионетки по-прежнему безжизненно лежали на сцене.
— Не получается, — сказал он близнецам. — Боюсь, без вашей помощи мне не справиться. Я забыл предупредить, что волшебство духа не подействует без вашего желания. Вы должны по-настоящему захотеть.
— Волшебства не бывает, — сказал мальчик, подняв на Петронио холодные голубые глаза. — И духов тоже.
— Не бывает волшебства? — удивился Петронио и заставил скрипку издать смущенный, замирающий звук. — Нет, волшебство существует. И духи тоже. Не правда ли, ваше высочество? — Он повернулся к графине, которая холодно наблюдала за его усилиями. Однако она вежливо кивнула:
— Разумеется, духи существуют. Не спорь с нашим гостем, Кристиано.
Петронио осмелел.
— Вы тоже должны пожелать этого, ваше высочество, — сказал он. — Надо только сделать усилие… Так. Попробуем еще раз. — Он снова посмотрел на детей. Мальчик сидел как прежде, но с девочкой произошла перемена. В ее глазах загорелись звездочки. Конечно, волшебство существует. И духи тоже, сердито думал Петронио. Я сам их видел.
Он начал играть, и куклы ожили.
В этот миг что-то произошло, что-то невозможное, невероятное, так по крайней мере казалось ему потом, когда он вспоминал то, что было дальше. Скрипка пригласила кукол на танец — грустный, красивый, легкий танец под луной. Мелодия следовала за куклами, отзывалась на каждое их движение. Все получилось наилучшим образом. Нити не были заметны на темном фоне, свет падал как положено.
И теперь танцевали уже не куклы, а живые создания. В вечерней темноте они казались больше. Они словно жаловались и пели вместе со скрипкой. Бесконечно осторожно куклы прикоснулись друг к другу — дальше они уже танцевали вместе, приникнув друг к другу, как два заблудившихся в лесу ребенка.
Еще не уверенный в успехе, Петронио боялся взглянуть на зрителей, но, услыхав, как мальчик шикнул на беседующих секретарей, он понял, что номер удался. И продолжал играть, удивляясь самому себе. Из его скрипки вдруг полились незнакомые мелодии, мелодии, которых он даже не знал, старинные, красивые, пленительные. Синьор Джакомо и Роберто тоже были в ударе — так замечательно куклы у них еще никогда не танцевали. Словно эти две одинокие танцующие фигурки наконец-то оказались там, где им положено быть, словно на шумных многолюдных площадях им было неуютно. Здесь же они были дома.
А в скрипку Петронио и в самом деле вселился дух — он повелевал артистом, повелевал зрителями.
Петронио стало жарко.
Потом характер музыки изменился, и марионетки исполнили забавный танец с большими прыжками, они почти летали по воздуху.
